Аркадий Галинский - Не сотвори себе кумира
Директор расспрашивал конюха, а я все ждал, когда же он обратится к наездникам, чтобы они осмотрели лошадь. Вместо этого директор, подойдя к ним, осторожно спросил:
— Можно заводить?
«Ведь приехали смотреть! — мелькнуло у меня. — Не смотревши заводить?»
— Да, ставьте на место, — последовал ответ. Судьба кобылки была решена. Но когда, в какой момент? И только потом я понял: мастерство! «Видеть» спиной, чувствовать каждым мускулом, ловить любым нервом материал своего дела. Все открывается сразу, как у пушкинского Дон-Жуана: достаточно заметить хотя бы пятку:
Довольно... воображенье
В минуту дорисует остальное...
Все равно, с чего бы ни начать, «с бровей ли, с ног ли» — они не позировали, не манерничали, их простодушие не знало таких вещей. Просто случай был для них слишком очевиден. Уже по моим рассказам наездники составили впечатление, и им достаточно было мельком проверить его...
С того раза и начал я про себя копить наблюдения над механикой высокого профессионализма, который живет и развивается в нашем конном деле... Случай в «Лесных полянах» был для мастеров слишком прост и ясен. Но в том-то и сказалось мастерство, опыт, что на простой случай не было потрачено сколько-нибудь лишних сил. Известно, «искусство начинается с чуть-чуть»... Секрет этого мастерства, в принципе единого для всех творческих сфер, одна из тех сил, что держат меня возле лошадей и среди конников».
Между прочим, в том же 1969 году вышла в свет и также приветственно была встречена критикой другая книга Д. Урнова «Как возникла «Страна чудес». Она представляет собой литературоведческое исследование знаменитых «Приключений Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла. К чему я, однако, упоминаю об этом? Чтобы еще более подчеркнуть широту интересов и глубину знаний автора книги «По словам лошади» (имеющей, кстати, подзаголовок «Конники и конный спорт»)? Нет, просто подумалось о другом. Подумалось, что иных юношей и девушек, желающих быть спортивными журналистами, мои размышления об этой профессии способны только лишить интереса к ней. Действительно, не покажется ли им теперь, что вершин достичь здесь можно лишь, будучи Леонтьевыми или Урновыми? То есть либо знаменитым в прошлом спортсменом, дипломированным специалистом (и «ходячей энциклопедией»!), либо спортсменом не столь уж знаменитым, но зато литератором совершенно профессиональным (а Дмитрий Урнов, кстати, еще и литературовед, то есть человек, обладающий навыками научного исследования, анализа, обобщения, синтеза).
Спрашиваю себя еще и о другом. Ну что ж, отпугнут, допустим, эти размышления кого-нибудь из начинающих — беда невелика; но вот не укрепят ли они иных, работающих уже на спортивно-журналистской ниве, в невольном их (и психологически до некоторой степени спасительном) цинизме, который питается надеждой на то, что коль скоро острых перьев и аналитически мыслящих обозревателей, как писал «Журналист», нынче действительно не хватает, то недоставать их при отсутствии планомерной подготовки спортивных журналистов будет, конечно, и впредь. А ежели так, думают они, то и тревожиться незачем, работы, слава богу, на наш век хватит, тем паче («Журналист» прав и в этом отношении) что квалификация спортивного репортера оценивается нередко лишь одним умением не запутаться в цифрах забитых и пропущенных шайб и голов.
Если помните, в иной связи я рассказал, как газетный отчет о футбольном матче был написан учеником Девятого класса. Вся разница, однако, состоит в том, что мальчик написал отчет единожды, а футбольные (и хоккейные) репортеры пишут их постоянно. И точно так же, как любителю спорта знакомы имена игроков Известных футбольных и хоккейных команд, примелькались ему и фамилии футбольных и хоккейных репортеров. Они известны миллионам и миллионам людей. Последним, конечно же, невдомек, как маются постоянно в ночных редакциях дежурные редакторы и литературные правщики со многими из этих отчетов, сколько вычеркивается оттуда несообразностей, не слишком грамотных оборотов и пр. и пр. Но ведь инициалы и фамилии авторов остаются. И изо дня в день мелькают перед читателем. В газетах центральных и местных, утренних и вечерних. Так возникает известность, которая — нечего греха таить — и не снилась многим превосходным очеркистам, публицистам, фельетонистам.
Парадокс? Конечно. Но этот феномен не должен был бы вводить в заблуждение самих футбольных и хоккейных журналистов, многим из которых, право же, следует отличать, как сказал поэт, «славу от позора». Ибо, как ни стараются в редакциях привести в удобочитаемый вид их творения, дело ограничивается главным образом стилистической правкой. Мыслей же, аналитических суждений и острых наблюдений о только что закончившемся матче сидящие в ночной редакции дежурные редакторы и литературные правщики подарить этим отчетам не могут. Но даже если бы и могли, то не стали бы этого делать. Зачастую отчеты написаны на таком низком уровне, что, отличай их авторы славу от позора, они не стремились бы поставить свою подпись. Впрочем, не менее виноваты редакционные коллегии изданий, постоянно помещающих подписные материалы на спортивную тему, забывая, что тут, как и в других отраслях информационной журналистики, необходим дифференцированный подход.[20] Нет мыслей, нет анализа, нет четко сформулированных оценок — нет и подписи. И такой подход вполне может стать стимулом для повышения квалификации спортивных журналистов.
Дело, разумеется, и не в размере отчета. Иной трехколонник или подвал не заслуживает подписи, а бывает, что и тридцатистрочная заметка немыслима без нее — настолько брызжет она авторской индивидуальностью. Как-то, исполняя в газете «Советский спорт» должность одного из руководителей редакции, я попросил журналиста Станислава Токарева, писавшего главным образом о велогонках и гимнастике, в течение нескольких дней освещать состязания по бадминтону. Тогда это был еще совсем молодой и мало кого интересовавший вид спорта. Но небольшие отчеты Токарева стали в эти дни лучшими материалами газеты, хотя тогда же проходило несколько куда более важных и острых состязаний. Как позже рассказывали руководители федерации бадминтона, отчеты Токарева сыграли огромную роль в популяризации этого действительно общедоступного и необычайно массового нынче вида спорта. Мастерство именно этих отчетов Токарева отметил и журнал «Журналист».
Легче всего, конечно, утверждать теперь, будто, предлагая Токареву отправиться на состязания по бадминтону, я заранее предвидел результат. Но факт этот неоспорим, ибо иначе не для чего было обращаться к одному из лучших перьев «Советского спорта». К слову сказать, фамилия Токарева широкому читателю известна гораздо менее, нежели фамилии многих Футбольных репортеров, поскольку о футболе он не пишет. Нет, не потому, что не знает футбола или не справился бы с отчетом о футбольном матче! С профессиональной точки зрения ситуация с бадминтоном была гораздо сложнее: этого вида спорта Токарев, как говорят в таких случаях, действительно не знал. И вместе с тем можно было быть совершенно уверенным, что он освоит его сравнительно быстро и просто. А уверенность эта покоилась, в свою очередь, на том, что Тока-Рев обстоятельно знает спорт «вообще», спорт «как таковой» — его законы, принципы, основы.
А уж спортивной гимнастики он был просто тончайшим знатоком! Пишу «был», потому что с годик назад Токарев внезапно остыл к гимнастике и перестал писать о ней (как в свое время о велоспорте), целиком переключившись на фигурное катание. И тут тоже сразу заявил о себе. В гимнастике же с его суждениями — я сам видел и слышал это! — уже считались опытные тренеры. Интересуясь мнением Токарева об эффектности тех или иных новых упражнений и комбинаций, органичности связок между ними и т. п., ему показывали все это на предварительных тренировках. А ведь в отличие от Леонтьева и Урнова в мире спорта Токарев не был своим с младых ногтей, да и вообще спортивным журналистом стал совершенно случайно. Однако в спорт он пришел, будучи уже журналистом профессиональным. Молодым, но профессиональным, то есть настойчиво стремившимся постичь существо избранной темы. До «Советского спорта» Токарев писал в основном о хлопке и хлопководах — и его корреспонденции и зарисовки с полей неизменно отличало серьезное знание дела.
Кто-нибудь, правда, может сказать: знание дела — это особь статья, но ведь Токарев еще и человек, безусловно одаренный в литературном отношении. И, может быть, именно поэтому он столь уверенно и точно живописует внешнюю картину спортивной борьбы и тонко передает ее внутреннее напряжение? Что ж, верно: не обладая литературным мастерством, таких успехов, конечно, не достичь. Как и нет спору, что никакой труд не может обзавестись литературной одаренностью. Она либо есть, либо ее нет. Но вот некоторые литературные наклонности — пусть даже самые скромные — человек, который хочет стать журналистом, все-таки должен иметь. Как, скажем, необходим музыкальный слух человеку, решившему стать пианистом или скрипачом.
