Тони Шумахер - Свисток
Человеку с характером приходится несладко, даже если он ребенок. «Ты слишком много носишься, Харальд. Ты растрачиваешь себя полностью, – ругал меня тренер. – Тебе нужно рациональнее распределять энергию и силы».
«Правильно, – вторила ему мать. – Он каждый раз еле доползает до дому. Пот с него ручьем. Никак не может справиться со своим честолюбием. Потому и мечется как угорелый. А выглядит настоящим заморышем».
Оба тревожились за мое здоровье. И вновь мать сама приняла решение: «Ты должен найти для себя надежное и спокойное место. Ступай в ворота. Это то, что тебе нужно».
Так я стал вратарем. Потому что это – «спокойное место»… Мне было тогда 12 лет.
Но я и в воротах остался безмерно честолюбивым. Синдром Рокки? Мне было ясно: я – бедняк. Аттестат зрелости мне не светит. Учеба в университете тем более. Но тем, кто может учиться, тем я докажу, что и я не прост.
Я никогда не был завистником. Просто мне не нравится, что каждому от рождения определено место либо под солнцем, либо под проливным дождем. Конечно, дети не выбирают родителей, поэтому завидовать им глупо. Смотреть вперед – вот что мудро. Я должен был завоевать все для себя трудом, причем тяжким потому, что не был наделен особыми талантами. Однако борец добивается в конечном счете большего в жизни, нежели обласканный природою талант. Я убежден в этом твердо. Изначальный гандикап, фора, которую ты дал другим, подгоняет, а потом и становится лестницей, по которой ты забираешься на самый верх. Взять Барбару Стрейзанд,[3] с ее косоглазием, Кларка Гейбла[4] который когда-то так жалко заикался, в конце концов они добились своего благодаря железному упорству и воле, неустанной работе над собой. И у меня была воля. В единоборстве «игрок – вратарь» с самого начала выделялся я. Я не знал страха перед болью и не думал о возможных опасностях. Только побеждать. Быть лучшим.
В 15 лет я тренировался уже 4 раза в неделю: по два с молодежной и со взрослой командами. Я жил как монах. Футбол не оставлял времени на девушек. У меня не было мопеда, а что касается дискотек, то я знал лишь, каковы они снаружи. Футбол стал содержанием жизни. В голове у меня было одно: мои мечты занимали кумиры – голкиперы-звезды 50-х годов Тони Турек и Фриц Геркенрат.
Каждое воскресенье моя игра в воротах вызывала похвалу и удивление. Это на целую неделю наполняло меня чувством гордости и собственного достоинства. И забывались теснота, бедность моего квартала. «Ты видел, как стоял Харальд? – казалось, шептались все вокруг. – Это же сын Хельги и Манфреда. Из парня выйдет толк». Будто вода лилась на мельницу моих честолюбивых желаний.
Социальное самоутверждение через спорт – именно это произошло со мной. И я проводил параллели с судьбами других социальных аутсайдеров. Разве большинство прыгунов и спринтеров, побеждающих на олимпийских играх, не негры? Мне по сей день не ясно, почему это не все чернокожие стали чемпионами мира? В начале 80-х годов у нас в «Кельне» играл молодой негр. Звали его Тони Баффуа, было ему 18 лет, он выступал за молодежную команду «А» и очень хотел стать профессионалом. Однако играл нестабильно, легко терялся и падал духом. И этим в конце концов разозлил меня.
«Послушай-ка, – встряхнул я его. – Если бы я был черным, что для многих означает то же самое, что и дерьмо, если бы на меня также смотрели сверху вниз, тогда, черт побери, уже цвет моей кожи был бы для меня достаточным основанием, чтобы стать лучшим футболистом мира. Не разводи нюни. Покажи им, на что ты способен!»
К сожалению, ему недоставало хватки и такой, как у меня, обостренной восприимчивости к унижениям.
Учеба на танцевальных курсах. Мне было тогда шестнадцать. Я успешно одолел робость и танцевальный шаг.
Девушки были милыми, ногти на моих руках тщательно вычищенными. Я наслаждался общением с опрятными сверстниками, колой и минеральной водой и даже парой мальчишеских драк. Наконец – долгожданный выпускной бал. Первый выход в общество. И первая «драма» из-за одежды. Из моего выходного костюма я давно вырос. Двоюродных братьев-ровесников, у которых можно было бы одолжить костюм, у меня не было. Оставался лишь отцовский – добротный, темно-синий.
– Я не надену его, – протестовал я. – Отцовский костюм выглядит на мне как седло на поросенке. Я хочу собственный!
– А на какие деньги ты собираешься его купить? – спросила мать. – У тебя мания величия.
Скрипя зубами я влез в свежевыглаженный отцовский костюм – с подтяжками, потому что брюки были слишком широки. Среди принарядившихся курсантов я чувствовал себя бедняком из деревни. Редко когда я ощущал себя таким бедным. Я казался себе «белым негром» и твердо решил тогда как можно скорее избавиться от этой «кожи».
Я полностью сосредоточился на тренировках. Делая успехи, я рассчитывал попасть в составы различных сборных команд. И это мне удалось: округ Дюрен – первая ступенька; сборная среднего Рейна – вторая; запада ФРГ – третья; ступенька четвертая – юношеская сборная страны. Все шло как по маслу до конца 60-х годов.
Тренером юношеской сборной был тогда Герберт Видмайер, меня он заметил во время турниров. Решающей стала игра в составе юношеской сборной запада страны: в конце турнира пробивали одиннадцатиметровые. Из пяти я взял три. После этого все неожиданно заговорили обо мне: «Шумахер, «Шварц-Вайс», на этого парня стоит обратить внимание».
«Охотники» из клубов и НФС были настороже. Приглашение меня в молодежную сборную страны оставалось лишь вопросом времени. Большинство игроков молодежной сборной уже имели договор с одним из клубов бундеслиги. Юпп Рёриг, тренер молодежи «Кельна», предложил мне в один из дней поиграть за первую молодежную команду клуба. Мне было тогда шестнадцать, и я чувствовал себя весьма польщенным. Однако предложение скрепя сердце пришлось отклонить.
«Ты должен иметь профессию, – решила мать. – Футбол возможен когда-нибудь потом, но сначала ты научишься чему-нибудь порядочному».
Сказано – сделано: я стал медником. Физически сумасшедше тяжелое занятие.
После того как я сдал экзамен на звание подмастерья, вновь появился Рёриг. Откладывать было нельзя.
«Я иду. Мать согласна».
Это было для меня словно вторым рождением. Футбол, и ничего, кроме футбола, в душе и в теле. Каждый день. Божественно! Я был профессионалом, но пока еще без нынешних нагрузок, без атак прессы, без конкурентов, без давящей на тебя необходимости быть и оставаться первым номером.
Впервые в моей жизни я стал зарабатывать деньги, и даже много денег: 1200 марок в месяц – это в мои-то 18 лет. В последний год учебы я получал по 340 марок. А тут еще, кроме всего, полагалась годовая премия в 30 000 марок. В общем и целом больше 45 тысяч годового дохода. Я находил эту сумму громадной. Мой отец никогда не заработал бы таких денег, даже если бы он вкалывал день и ночь.
В юношеской сборной страны я играл уже очень прилично. И даже стал понемногу превращаться в звезду.
«Шумахер – молодец-парень», – слышал я то и дело. Но очень скоро стало ясно, что в игре моей есть и слабые места – это означало, что я должен был работать в поте лица. Мне было поверилось, что стал великим. На самом же деле я был еще мистером Никто.
Разница между любителем и профессионалом в футболе примерно такая же, как между малиновым мороженым и небоскребом. Огромная. Как и вызов, брошенный тебе судьбой.
Первым номером в «Кельне» был Герхард Вельц. Сумасшедший, чем-то тоже похожий на Рокки. Он тренировался как одержимый. Полный юношеского самомнения, я думал: «Шумахер, вратарь молодежной сборной страны, легко сметет сейчас этого». Но очень скоро я убедился, что это далеко не так просто. Нападающие играли как черти. Молниеносно. Хлесткие, точно выверенные удары по воротам. Мячи, которые брал Вельц, оставались для меня еще недосягаемыми.
Настали трудные времена. Я играл во второстепенных матчах и ни разу не участвовал в играх бундеслиги или кубковых встречах. Жалкое прозябание. Пол-игры здесь, товарищеский матч там, и ни одного шанса вырваться из этого круга. Несмотря на тренировки и мясорубку на поле, все оставалось по-прежнему. Я топтался на месте. До того самого дня, когда Вельц получил серьезную травму почек и головы. Шанс? Мой шанс? Как бы не так. Звание первого вратаря я должен был делить с югославом Топаловичем. «Кельн» держал двух посредственных вратарей вместо одного классного… Времена наивных надежд, времена иллюзий, окутывавших меня в молодежной сборной, остались лишь в прекрасных воспоминаниях.
Первый час совместной работы с Рольфом Герингсом, тренером вратарей «Кельна», был для меня часом откровения. Мячи так и свистели мимо моих ушей – я не мог взять ни одного. Годы спустя Рольф поведал мне: «Ты был полностью раздавлен. От самоуверенности не осталось и следа. Всякое замечание ранило тебя. Ты подпрыгивал за каждым мячом, как белка, и падал на живот, как спелая слива с дерева. Но ты хотел учиться. Это мне импонировало. Как и твоя способность держаться после многочасовых тренировок, будучи полумертвым от усталости. Ты всегда был готов вновь собрать и пустить в дело остаток сил. «Лучше это, чем упираться восемь часов в медницкой», – сказал ты, Харальд. Мне это понравилось».
