Андрей Меркин - Записки «лесника»
Конечно, не удержался и спросил про игру с немцами, которую те выиграли на Олимпиаде в Стокгольме в 1912 году со счётом 16:0.
– Играли с финнами 30 июня и слили 1:2, а уже на другой день – утешительная игра с немцами.
В Швеции уже тогда были проблемы с бухлом, но наши ребята предусмотрительно запаслись из России.
Думаете, тогда меньше пили?
А вот уж хуй!..
Вечером после матча все игроки сборной банально нажрались в жопу, ходили по полю в матче против немцев с глубокого «бодуна».
Ничего не напоминает?
У немцев снят фильм с названием «Уэмбли Тор», он им до сих пор не даёт покоя.
Фильм, от интервью с вдовой судьи матча Готфрида Динста до рассказа сына Тофика Бахрамова, пронизан мотивом – гола не было.
Бахрамов сказал сыну перед смертью:
– Гола не было. – И почил в бозе.
Игру помню очень хорошо, смотрел по телевизору в пионерском лагере, да и немцы повторяют не реже раза в год.
По моему мнению, никакого гола не было, но выкрутить можно всё, что угодно.
Ещё более отчётливо стоит перед глазами матч на стадионе «Ацтека» с Уругваем, мяч был почти на линии, но наши дружно подняли руки. Голландский судья показал, что надо продолжать играть.
А уругваец, который недавно вышел на замену, головой забил мяч практически в пустые ворота за несколько минут до конца дополнительного времени. Он не видел, что наши игроки подняли руки, причём почти все!
Интеллигентнейший Гавриил Дмитриевич Качалин после этой игры первый раз в жизни повысил голос на игроков, он понимал, что это был его последний шанс попасть в призёры чемпионата мира.
Уже много лет спустя Анзор Амберкович Кавазашвили рассказывал, что виноваты сами и он лично тоже – надо было отрабатывать момент до конца.
Геша Логофет и Коля Киселёв с большой неохотой, но тоже подтвердили это.
Хотя у нас пытались во всём обвинить «армейскую» защиту.
Вот такие разные футбольные сборные.
Будапешт один
Весной 1968 года папа взял меня на игру с венграми. Довелось побывать на лучшем, по мнению специалистов, матче сборной СССР.
После поражения 0:2 на «Непштадионе» через неделю играли ответный матч в Луже.
Сказать, что обстановка была накалена – значит, не сказать ничего.
В мае того года я уже в полный рост слушал «Немецкую волну», «Голос Америки», «Радио Свобода».
Голоса вещали, что в Венгрии после первого матча люди стихийно вышли на улицы и радостно праздновали всей страной победу над ненавистными Советами.
Немудрено – после кровавого путча 1956 года прошло всего 12 лет, и венгры всё очень хорошо помнили.
Победа была нужна – 3:0.
Мало кто в нее верил, но ажиотаж с билетами был такой, что папа каким-то чудом через партком или местком достал два билета на Западную трибуну.
Билет был очень интересный, через всё поле шла огромная красная надпись «11 мая».
Разговору в Москве только и было, что про игру – везде, даже в длинных очередях за квасом, в школьной раздевалке перед уроком физкультуры.
Вышли на «Спортивной».
Метро было заполнено, буквально ступить шаг было невозможно.
Люди очень медленно передвигались в сторону эскалатора.
Тогда впервые в жизни увидел, как работают «щипачи».
Два коротких движения рукой – и рыжие «бочата» плавно соскакивают в подставленную ладошку.
На трибуне яблоку негде упасть, наши места чуть сбоку от правительственной ложи.
Все говорят, что генсек Брежнев тоже на игре.
Наши в красно-белой форме, венгры – во всём белом.
У них в составе такие звёзды, как Фаркаш и лучший футболист Европы 1967 года Флориан Альберт.
Сначала автогол, затем штрафной Муртаза Хурцилавы, и, наконец, ныне Анатолий Фёдорович, а тогда просто Толик Бышовец замыкает на дальней штанге, как Валера Карпин на «Стад де Франс» тридцать лет спустя.
Наши всю игру буквально не давали продохнуть венграм, просто смяли их, настолько быстро и мощно сыграла сборная СССР.
Игра окончилась в девять вечера, было уже темно.
И тут вместе с традиционным «Молодцы!» на стадио одновременно зажглись тысячи и тысячи факелов из горящих газет.
Менты стояли как зачарованные, никто эти факелы не тушил.
Люди вокруг радовались, обнимались, братались, целовались.
В то время сиденьями в Луже были сплошные деревянные лавки, и все брали с собой газеты под жопу, вне зависимости от времени года.
К вечеру, кроме «Правды», никаких других газет в киосках не было.
И подавляющее большинство с особой радостью и остервенением жгло печатный орган ЦК КПСС.
Так и возникли эти стихийные факелы. Ни до, ни после ничего подобного не видел ни на одном стадионе мира.
Кстати, игру эту судил Ченчер из ФРГ – это он потом бросал монетку в Неаполе в том же году летом.
Об этом напишу ниже, как и о том, как я провёл дни в Будапеште 20 лет спустя и что из этого вышло.
Настоящая правда про жребий и монетку
История со жребием и монеткой окутана тайной, но настало время пролить свет на эту историю и поставить все точки над i.
Жаркий июнь того же года, Италия, Неаполь.
Игру показывали по центральному телевидению, и смотрел я её в пионерском лагере.
Дело было в будний день, если мне не изменяет память, и прямая трансляция началась поздно вечером.
После ужина дружным строем наш четвёртый отряд повели в пионерскую комнату, где, в виде исключения, было разрешено смотреть матч и после отбоя.
Наша сборная вышла на поле во всём белом, репортаж вёл, как всегда, Николай Николаевич Озеров.
Игра закончилась безрезультатно, настало время бросать жребий.
Итак. Что же произошло на самом деле.
Оба капитана команд – Шестернёв и Факетти – уже умерли, правду они нам сказать не могут.
Зато жив главный герой – немецкий судья Курт Ченчер.
Три года назад вышло сенсационное интервью, которое он дал авторитетной газете «Тагесшпигель».
Посвящено оно было сорокалетию матча и монетке и называется «Первую попытку выиграли русские».
Вот его рассказ.
Русские доминировали весь матч и должны были выигрывать ещё в основное время.
Монетку бросали в судейской, капитаны команд ждали за дверью.
В судейской, помимо меня и ассистентов, присутствовали президенты национальных федераций – Гранаткин и Франки.
Оба в то время были сверхавторитетны.
Гранаткин был первым вице-президентом ФИФА, а Франки – президентом УЕФА.
(Время двуствольных папиков ещё не наступило, поэтому всё было по чесноку).
Гранаткин спросил:
– Жеребиться будем вашей монеткой?
– Да.
У меня с собой была тяжёлая турецкая монетка без номинала.
На одной стороне был нарисован мяч, на другой футбольные ворота.
– А разве это не была десятифранковая монетка?
– Нет. Это была моя личная футбольная монетка, её я использовал в играх Бундеслиги и матчах сборных.
Её мне подарил один турецкий футбольный судья.
Таким образом, выбирались не орёл или решка, а мяч или ворота.
Но сначала был пробный жребий.
– ?
– Да, об этом попросил Гранаткин, понятия не имею, зачем.
Франки согласился.
Всю процедуру я всегда проделывал одинаково.
Я подбрасывал монетку правой рукой вверх, а левой накрывал её на правой ладони.
Так было и в тот раз.
Гранаткин выбрал мяч… и выиграл.
– Но затем был решающий жребий?
Гранаткин с ухмылкой предложил на этот раз уже Франки выбирать.
Тот выбрал ворота… и выиграл.
Тут же это было зафиксировано в протоколе. На всё про всё ушло десять минут.
Затем капитаны команд объявили итог жребия болельщикам на стадионе.
– Как реагировали президенты?
Франки ушёл плясать и радоваться с игроками, а Гранаткин с мёртвым лицом предложил мне тут же переиграть и немедленно ввести правило пробития послематчевых пенальти.
Он так хотел, но тогда это было нереально, и правило вошло в силу только через два года.
Вот так всё было на самом деле. Так что ни Факетти, ни Шестернёв тут не причём.
Гранаткин был просто нефартовым, в отличие от Франки – вот и всё. Всё очень банально и просто, как всегда.
Брежнев и Косыгин
Родители папы умерли ещё до войны, даже мама их не видела. А вот мамины дедушка и бабушка почти всю жизнь, с начала двадцатых, прожили на улице Горького, рядом с магазином «Океан».
Частенько бабуля выводила меня погулять во дворик, который выходил аккурат на чёрный ход главного рыбного магазина страны.
Фельдмана тогда ещё не расстреляли, до знаменитого «дела рыбников» оставалось много лет.
А вот крали тогда не меньше, чем теперь, а может даже и больше.
Аксиома.
Во время разгрузки товара грузчики постоянно что-то пиздили, несмотря на бдительное око дежурного замдиректора Якова Ароновича.
Стоило ему чуть отойти или отвернуться, как небольшая упаковка в пять-шесть банок чёрной или красной икорки, а то и осетрового балыка отлетала в сторону, как ядро – метров на двадцать.
