Аркадий Галинский - Не сотвори себе кумира
Заявление это вызвало настоящую бурю в президиуме Федерации спортивных журналистов СССР. Помню, что членов президиума особенно возмутило слово «неудачники». Конечно, дело было не в неудачниках (хотя, возможно, и тут известный процент правды в заявлении Ю. Машина был), а в том, что просто нет у нас более молодой отрасли журналистики, чем спортивная, — особенно если соотнести ее возраст с той площадью, которую завоевали в последние годы на страницах прессы материалы на спортивную тему, завоевали, разумеется, прежде всего благодаря неуклонно растущему в обществе интересу к спорту.
Молодостью нашей спортивной журналистики и обусловлен целый ряд ее «детских болезней». Недаром ведь на страницах «Журналиста» и четырьмя годами спустя после заявления Ю. Машина совершенно недвусмысленно указывалось, что спортивный цех все еще «топчется на месте». «По-прежнему не хватает острых перьев, аналитически мыслящих обозревателей, – говорилось в журнале. — Квалификация спортивного журналиста подчас оценивается умением разобраться в цифрах забитых и пропущенных шайб и голов». Этого выступления федерация спортивных журналистов уже не оспаривала.
В 1964 году осталась, к сожалению, в пылу страстей незамеченной «вторая часть» ответа Ю. Машина на записку из зала. А в ней выражалась готовность спортивного союза по-деловому содействовать повышению специальных знаний основной массы спортивных журналистов; желание способствовать лучшему их знакомству с конкретными задачами физкультурного движения и т. д. Делались такие предложения федерации спортивных журналистов и позднее, но ответной заинтересованности почему-то не вызвали. Каковы же итоги? В 1970 году Спорткомитет СССР уже официально в одном из своих решений констатировал, что «осуществлению воспитательных функций, которые призван выполнять спорт, порой не способствуют отдельные недостаточно зрелые выступления в печати спортивных журналистов, а также комментаторов радио и телевидения». Формулировка, как видим, куда более осторожная, чем та, из-за которой семью годами раньше разгорелся сыр-бор. Но ведь суть проблемы та же?
Впрочем, следует указать, что есть у нашей спортивной журналистики ответвление, которому «детские болезни» уже неведомы давно. Это шахматная журналистика. Вот уж много десятилетий, можно сказать, даже из поколения в поколение передается в ней профессионально-ответственное отношение к делу. Тут перед начинающими журналистами всегда и живые примеры, и достоверные предания. Тем более что иные знаменитые виртуозы и чемпионы этой игры либо ее авторитетные теоретики (а в шахматах то и другое подчас соединяется в одном лице) обладали и попросту блестящими перьями. И в них, если хотите, как бы материализовался идеал спортивного журналиста, то есть осуществлялся синтез, сплав искрометной спортивной практики, глубокой теории и профессионального, без всяких скидок, журнализма. Есть фигуры подобного рода в шахматной журналистике и сейчас. А вот другим спортивно-журналистским дисциплинам они, пожалуй, вовсе незнакомы.
— Позвольте! — слышу голос читателя. — А братья Андрей и Николай Старостины в футбольной журналистике? Либо Анатолий Тарасов в хоккейной? Как спортсмены, все они вошли в историю своих видов спорта, а уж читать их статьи и книги для людей, интересующихся футболом или хоккеем, разве не удовольствие?
Все верно. Но вряд ли и я ошибся. Начнем с братьев Старостиных. Действительно, будучи по профессии спортивными работниками, то есть не занимаясь изо дня в день журналистикой как таковой, они тем не менее квалификационно вряд ли в чем-либо уступают многим опытным журналистам. Но при всем том теоретиками футбола не являются. Такими, скажем, как в шахматах Михаил Ботвинник или Тигран Петросян (для которого журналистика, к слову сказать, занятие постоянное). А вот ведущий наш (и признанный Во всем мире) теоретик футбола Борис Аркадьев, к сожалению, не журналист. Хотя и обращается порою к жанру статьи, как и многие образованные специалисты.
Но, может быть, все искомые качества счастливо соединились в Анатолии Тарасове? Он и игрок в прошлом первоклассный, и тренер выдающийся, и теоретик хоккея, бесспорно, крупнейший. Однако нет, в профессиональном значении слова и Тарасов не журналист. Конечно, он может, если потребуется, написать статью — интересную, глубокую, боевую. Но наиболее популярные работы и книги Тарасова выходили в литературной записи Олега Спасского. А профессиональные журналисты, как известно, в литературных помощниках не нуждаются.
Но мы отвлеклись. А между тем, продолжая разговор о шахматной журналистике, стоило бы сказать, что при всех несомненных ее достоинствах иные из ее представителей обнаруживают тяготение к тому, что нам приходилось уже характеризовать как «взгляд и нечто». Во всяком случае, об этом невольно думалось при чтении квазифилософских рассуждений о том, что шахматы — это искусство (а шахматист, следовательно, художник), которые мы находили в иных статьях последних лет. Для доказательства этого тезиса авторы статей — иного выхода у них, собственно, и не было! — искусственно подтягивали эстетические категории — красоту, изящество, гармонию (в данном случае комбинаций и партий) к понятию художественного образа, никакого отношения к шахматным позициям, понятно, не имеющего.
Спорт — искусство, шахматы — искусство... Для чего все это обсуждается, интерпретируется, «доказывается»? К чему? Э. Соловьев в своей работе «Личность и ситуация в социально-политическом анализе Маркса» убедительно показывает, что человек ответствен, по Марксу, не только за свои убеждения, но и за само их содержание. И что, коль скоро по условиям жизни человек имел возможность для интеллектуального развития, он обязан знать то, что возможно знать, что теоретически доступно для его времени. Напоминаю об этом лишь потому, что, выделяясь в ряду других отраслей спортивной прессы своим интеллектуализмом и культурой в целом, шахматная журналистика должна быть требовательной к себе и в деталях.
В шахматной периодике, например, приходилось встречать довольно поверхностные суждения о зарубежных соперниках наших ведущих гроссмейстеров. Иные шахматные журналисты, скажем, на протяжении ряда лет главным образом посмеивались над Фишером. Не оттого ли в 1969 году он был поставлен у нас последним в сильнейшей десятке мира? Благодушно, если не сказать шапкозакидательски, оценивались в 1970 году, накануне «матча столетия», и возможности нашей команды. А ведь победа над сборной «остального мира» далась ей с невероятным трудом: минимальный перевес пришел в последние минуты. А не мог ли он быть съеден, если бы спортсменам «остального мира» создали, допустим, такие же прекрасные условия для подготовки к матчу, как шахматистам СССР?
Знатоки утверждают, что и укомплектована команда «остального мира» могла быть более удачно: ее селекционер М. Эйве, по их мнению, оказался не в меру любезным к хозяевам турнира — югославам, отдав им три места из десяти. А ведь именно они-то и проиграли матч. Наконец, судьба «матча столетия» решалась в отложенных партиях. Наши спортсмены выжали из них все, что возможно; не имевшие же тренеров соперники анализировали отложенные позиции каждый на свой риск и страх. По той же причине они несли известные потери при подготовке к новой встрече. Однако в следующем матче это может не повториться. К тому же команда «остального мира» может (с пользой для себя) существенно обновить состав. У нас же меньше кандидатур для замены.
Вспоминается, что один из участников матча, журналист по профессии, В. Корчной, предсказывал команде «остального мира» поражение со счетом 23:17. Сам он, кстати, проиграл. На кого же возлагал надежды? Справедливости ради укажем, что Корчной в этом смысле был далеко не одинок. А несколько полезней был бы и скромный тон наших шахматных журналистов и достойная оценка ими будущих соперников сборной СССР!
Но вот «матч столетия» позади, и нашим неудачным прорицателям была предоставлена возможность столь же публично проанализировать природу своих просчетов. Однако они пренебрегли ею, отмолчались. А жаль. Журналист, сам исправляющий и объясняющий свою ошибку, — разве это предосудительно? В «Известиях», к примеру, профессиональная журналистка подробнейшим образом исследует причины своей ошибки: «Теперь, когда прошло несколько лет, я понимаю, что не дописала эту статью, и ругаю себя за то, что, обвинив многих, все-таки главное упустила, не заметила, а если по совести — не хотела замечать». А вот признание известного журналиста-аграрника, признание, предшествующее обстоятельному разбору его былых заблуждений: «Я не замечал истинного положения дел в деревне, потому что был пропитан ложным пафосом, я требовал через газету жертвенности во имя высоких идей, требовал ее от других, сам-то, собственно, ничем не жертвуя». Число примеров в этом роде можно было бы без труда увеличить, но, увы, не за счет шахматной прессы последних лет. Подчеркиваю — последних лет, ибо именно в последние годы она начала вдруг проявлять несвойственное ей ранее снисхождение к «неточностям, опрометчивым выводам и пристрастным суждениям», составляющим, если помните, суть (и «особый шарм») спортивной «публицистической эссеистики».
