Питер Бодо - Размышления чемпиона. Уроки теннисной жизни
Вдохновленный этим потоком участия, уважения и поддержки, я победил Бругейру 6:3 в пятом сете. Знаю, Тим очень порадовался бы тому, как я атаковал, не прекращая натиска. Весь матч я провел на высоте, и у меня было такое ощущение, словно Тим и французские зрители пронесли меня через перипетии этой схватки.
В следующем круге я победил своего друга и партнера в парном разряде по Кубку Дэвиса, Тодда Мартина. А в четвертом круге мне повезло — моим соперником был Скотт Дрэпер, австралиец. Австралийцы на грунте не причиняют таких неудобств своей атакой, как европейцы своей обороной.
Но в четвертьфинале меня ждал Джим Курье, который на редкость хорошо играл на грунте, особенно парижском. Он был двукратным чемпионом «Ролан Гарроса» и главным фаворитом этого турнира на протяжении пяти лет.
Первые два сета я проиграл и, если учесть качество игры соперника, очутился на грани поражения. Но, как ни странно, я ощущал спокойствие и уверенность, словно за моей спиной стоял Тим и убеждал меня: все в порядке, все получится. Действительно, у меня неплохо шли удары, и я вполне мог набирать очки. Мне хорошо удавалось держать диагональ слева налево, а это было ключевым моментом при игре с Джимом, который всегда стремился получить возможность атаковать ударами справа. Я чувствовал, что переигрываю его, не считая одной вещи — я довольно много ошибался при игре с лета и особенно при завершающих ударах.
В третьем и четвертом сетах ситуация изменилась. У меня пошли завершающие удары с лета, все остальное встало на свои места, и вскоре я стал доминировать. За это, правда, пришлось заплатить физической усталостью, но меня выручил эмоциональный подъем. После победы я сказал в интервью, что чувствовал себя так, словно Тим наблюдает за мной и помогает мне.
Победа над Джимом вывела меня в полуфинал на Евгения Кафельникова. Свои шансы я оценивал весьма оптимистично. Но за сорок восемь часов, остававшихся до полуфинала, со мной случилась странная вещь: возникло просто неодолимое желание съесть что-нибудь плотное и сытное. Я готов был отдать все за самый обыкновенный чизбургер, большую пиццу или, на худой конец, приличную яичницу-глазунью. Я так исстрадался, что две ночи почти не спал. Это было совершенно непонятно, и, как я теперь думаю, единственное логичное объяснение заключается в том, что в моем рационе чего-то недоставало — возможно, жиров. Вероятно, я ощущал потребность восполнить то, что израсходовал за полторы недели тяжелых матчей, истекая потом под жарким солнцем. Может быть, мне не хватало соли. Я знал одного бегуна-марафонца — после двадцати миль он останавливался и вдыхал запах бургера или пиццы. Как он объяснял, организм этого требует — вот и нюхаешь поневоле...
Сейчас, задним числом, я понимаю, что мне следовало найти в Париже заведение типа «Pizza Hut» и усладить себя калорийным блюдом. Но, будучи человеком дисциплинированным, я воздержался. Свою здоровую игровую диету я довел до того, что утром позволял себе лишь одну чашку кофе. Потом я отправлялся на стадион тренироваться, а если был игровой день, съедал сэндвич (обычно с индейкой) и иногда еще банан. Дневное питание обычно этим и ограничивалось, а на ужин — тарелка легкой пасты с куском курицы.
Тем временем наступила пятница. Мне выпал ранний матч. Играть первым полуфинал в Париже — унылая штука. Парижская публика собирается с опозданием, особенно на местах, выкупленных организациями. Французы не склонны пропускать предлагаемый устроителями соревнований длинный, обильный ланч только ради того, чтобы застать первые час или два из как минимум шестичасового действа на Центральном корте. Поэтому в Париже полуфинал «Большого шлема» может проходить в атмосфере, напоминающей обстановку какого-нибудь дневного матча второго круга в Индианаполисе или Лионе. В подобных условиях попросту не тот настрой, чтобы биться за выход в финал «Большого шлема».
Иными словами, в силу расписания я лишился той волнующей атмосферы, которая обычно вдохновляла меня. Толковые и страстные болельщики посещают матчи первых кругов, но их становится значительно меньше, когда массовый зритель, наконец, почтит игру своим вниманием (обычно начиная с четвертьфинала).
Итак, общая атмосфера мне не благоприятствовала, да и погодные условия тоже. Было жарко. Солнце сияло на безоблачном небе, не чувствовалось даже легкого ветерка.
Конечно, быстрый, подсушенный солнцем корт пришелся кстати, но жара могла довести до изнурения в долгом противостоянии на грунте.
Как выяснилось, за свою выносливость я мог не беспокоиться. Я хорошо подавал с самого начала, точно посылал мячи и эффективно атаковал справа, чтобы форсировать игру. Кафельников держался, не доставляя мне, впрочем, особых хлопот. В первом сете мы дошли до тай-брейка, и я его проиграл. В сущности, не случилось ничего непоправимого. Но потом все внезапно пошло наперекосяк! В следующем сете я не взял ни одного гейма (!), а в третьем — выиграл лишь два. Это было, вне сомнения, мое самое загадочное и обидное поражение на турнирах «Большого шлема» — правда, от спортсмена, который умел настраиваться на важные матчи, особенно против меня.
До сих пор не могу внятно объяснить, что же меня подкосило. Я словно наткнулся на какую-то физическую и психологическую стену и попросту не мог играть лучше. Возможно, это связано с моим питанием — тогда понятны те странные желания, которые я подавлял. Но какова бы ни была причина, у меня просто ничего не оставалось в резерве, и я чувствовал это, теряя гейм за геймом. Ощущение поистине ужасное — ведь на тебя смотрят двадцать тысяч человек на стадионе да еще миллионы по телевизору. Прибавьте к этому постоянное, невысказанное, но неподдельное желание побеждать ради памяти Тима. Ноги не слушались, в голове было пусто, я не знал, за что уцепиться. А когда меня, наконец, милосердно прикончили, стало еще хуже. Я ощутил небывалую опустошенность и полное изнурение. Я был раздавлен.
В глубине души я рассчитывал, что на сей раз французский чемпионат будет моим, и я добился этого именно теперь, когда потерял Тима. Уверенность постепенно окрепла во мне, особенно после побед над двумя очень сильными экс-чемпионами. Все время на турнире мне казалось, что Тим не умер: мы с ним собираемся выиграть чемпионат Франции — еще одна общая цель после преодоления трудностей и победы в Уимблдоне. Во время матчей я мысленно обсуждал это с Тимом, и наши беседы помогали мне в нелегкие минуты.
Но когда я играл с Кафельниковым, вдруг наступило какое-то гулкое, глубокое молчание. Я не размышлял об этом во время матча, но, скорее всего, тишина воцарилась потому, что угасло мое желание найти поддержку у Тима, прекратились мои попытки сохранить хотя бы иллюзию его жизни. Хотя я присутствовал на похоронах Тима, но, по сути, не смирился с его смертью, не принял ее. И вот после этого матча ужасная действительность наконец предстала передо мной.
Когда в игре с Кафельниковым я наткнулся на глухую стену, то понял, что мои — наши — мечты разбиты вдребезги. И тут я внезапно осознал — Тима больше нет, наши надежды умерли. Навеки...
Кончина Тима дала Полу Аннакону возможность избавиться от приставки «исполняющий обязанности» и занять место моего постоянного тренера. Он принял предложение, когда мы обсуждали этот вопрос незадолго до смерти Тима.
Пол — опытный, умелый профессионал с интересной игрой. Правда, двигался он, пожалуй, не очень хорошо, да и его удары с отскока оставляли желать лучшего. Я вечно подшучивал над ним, предлагая нанять спарринг-партнеров, потому что он просто не успевал делать столько ударов с отскока, сколько требовалось для моей полноценной тренировки. Зато Пол отлично чувствовал игру, прекрасно подавал и великолепно играл с лета. Он побеждал за счет сообразительности и, как атакующий игрок, предпочитал открытый наступательный теннис, полагаясь на то, что всегда сумеет добраться до сетки и нанести больше завершающих ударов с лета, чем его соперник — мощных обводящих ударов. Пол был одним из последних великих приверженцев этого стиля.
Конечно, такая тактика не всегда приносит успех. Порой в неудачный день ты выглядишь просто по-дурацки — вроде кавалериста, нападающего на танк. А вот когда атакующий теннис срабатывает, на него просто любо-дорого смотреть. Он создает мощный прессинг и причиняет сопернику массу неудобств. Но в любом случае достоин уважения игрок, который идет на риск, а не отсиживается сзади, получая 6:3, 6:3 от любого, кто лучше двигается или более надежно отбивает мячи с отскока.
Пол выиграл три чемпионских титула в одиночном разряде, один в парном (Открытый чемпионат Австралии, в паре с Кристо ван Ренсбургом) и поднимался даже до двенадцатого места в мировой классификации.
Как игрок я окончательно сформировался под бдительным надзором Тима и под его же руководством из мальчишки превратился во взрослого. В Поле же я стремился найти нечто иное — компаньона, советчика, равного мне партнера, который понимал бы меня и мою игру, а также других игроков, их сильные и слабые стороны. Если Тим (помимо прочего) придал завершенный вид моей технике, то Пол должен был заниматься стратегией, помогая мне рассчитать, как лучше всего использовать мое оружие и нейтрализовать оружие соперников.
