Брайан Глэнвилл - Олимпиец
Я знал, что в пути ко мне обязательно начнёт приставать Рон Вейн. Он сел рядом, едва мы взлетели в Лос — Анджелесе. Сперва, как обычно, он сказал, что очень доволен моими результатами, а потом: «Что я вам говорил, Айк? Не был ли я прав? Стоило только поменять тренера. Это надо было сделать давным–давно». Я отделался кивком головы — говорить с ним всё равно бесполезно.
Курт собирался в Перт, но там будет и Сэм — ещё одна головная боль. Сэм тренировал двух парней из команды: барьериста Джека Скотта и бегуна на 800 метров Ронни Блека. С Джеком я какое–то время тренировался, второго парня не знал. Со мной они почти не общались, только поглядывали да пошептывались. Представляю, что им наговорил обо мне Сэм…
В Перте всё оказалось таким же, как в Кардиффе. Не погода, не люди — атмосфера отличалась от Олимпийских игр, больше напоминала атмосферу большого пикника. Мы все жили в коттеджа, со мной — другой бегун на милю, Питер Карсон. Я ему отчасти завидовал: он на высокое место не рассчитывал и спокойно участвовал во всеобщем веселье, а я до финала не мог об этом и подумать.
В первый же день тренировки с Куртом я встретил Купера. Он был очень дружелюбен, протянул руку и сказал: «Привет. Надеюсь, тут ни один из нас не упадёт».
Пожав ему руку, я ответил, что тоже на это надеюсь. Он предложил мне пробежать с ним несколько кругов в лёгком темпе, но я поблагодарил и отказался — у меня, мол, тренировка с Куртом. Он улыбнулся, сказал: «Ничего страшного, не переживай» — и побежал один. Симпатичный малый, но даже с таким надо быть начеку, тем более перед ответственным соревнованием. Возможно, он позвал меня без всякой задней мысли, а может, хотел пронюхать, не перетренирован ли я, когда он, к примеру, полон сил. Или, скажем, согласись я сейчас бежать с ним, он припустит, как заяц, два первых круга, оставит меня позади и выведет из равновесия.
На третий день случилось то, чего я боялся. Появился Сэм. До этого мне удавалось не попадаться ему не глаза. Он бывал на многих соревнованиях, где я выступал, но, видно, как и я, не стремился к разговору. Однажды в Уайт — Сити я кивнул ему и спросил: «Всё в порядке, Сэм?» — но он отвернулся, а я подумал — катись, раз такой гордый. Но на сей раз он явно жаждал крови. Стоял выпятив грудь, упершись рукой в бедро и с ухмылкой сверлил взглядом меня и Курта.
Я предупредил Курта: «Там Сэм». Он посмотрел и сказал: «Мне незачем с ним ссориться». Я заметил: «Вам, может и не придётся».
На дорожке тренировались Джек и Питер. Сэм гонял их, как в своё время нас. Рывок — стоп, рывок — стоп. Мы шли к старту, и пришлось пройти мимо них. Я сказал: «Доброе утро, Сэм». Но вместо ответа он повернулся к окружающим — их было немало — и произнёс такую речь:
«Леди и джентльмены. Сейчас вы имеете возможность наблюдать в действии два противоположных метода тренировок. Один из них — интервальный метод, который использует профессор Гиземан, вот он сам, на мой взгляд, этот метод превращает бегунов в роботов. Мои методы, как вам известно, не отличаются рабской привязанностью к беговой дорожке. Для них нужно пространство, где бегун может свободно бегать, предпочтительно в прекрасном и вдохновляющем окружении природы: холмов, деревьев и травы. Здесь мои два бегуна, Джек и Питер. Лишь наводят лоск на то, что уже проделано в Лондоне.
Так оно и должно быть, так мне кажется. Хорошо подготовленный бегун не нуждается в напряжённом беге непосредственно перед соревнованием. Но методы профессора Гиземана чисто механические. Однообразный механический труд только в одном темпе и одним способом. Это не значит, что тренируемый им бегун Айк Лоу не победит в этих Играх. Пять лет он тренировался у меня и не может всё растерять за несколько месяцев.
Если он придёт первым, найдутся люди, которые скажут, что он победил не благодаря моим методам, а вопреки им, потому что его тренировал профессор Гиземан. Это меня позабавит, друзья мои. Я уже давно потерял всякое уважение или вкус к публичному признанию. Наградой для меня служат достижения моих воспитанников, даже если они попадают в руки моих соперников или хулителей. Я знаю, и они знают, кто по–настоящему обеспечивает их успех. Я не таю злобы на тех, кто меня покидает, я просто их жалею. Мне жаль их потому, что они отказываются от тренировок, которые рационально рассчитаны на спортсмена, и принимают метод, который превращает их в ноль.
Вот перед вами человек, который мог стать величайшим в мире милевиком. Обратите внимание на его прекрасные движения. Именно я научил его так двигаться. Если он честен, то не станет этого отрицать. Но я боюсь, что теперь ему уже не удастся использовать всех своих возможностей, а я никогда не соглашусь снова тренировать его, даже если он будет умолять меня. Возврата быть не может. Если спортсмен от меня уходит, это окончательно. Наши отношения не ограничиваются физической подготовкой, в них есть нечто большее, чем чисто механические усилия.
Посмотрите на него. Вы видите перед собой великого спортсмена, который сам себя предал».
А на следующий день я получил от неё письмо.
«Дорогой Айк. Долго думала, нужно ли отвечать тебе. Десятки раз принималась писать, но переставала после первой или второй строчки — так трудно выразить словами мои чувства, тем более написать о них.
Я не собираюсь упрекать тебя за твоё поведение. Я поняла, что твоей вины тут в общем–то нет, ты не мог вести себя иначе. Я даже поняла, что все мы, в том числе и я, помогли тебе стать таким.
Признаюсь, вначале мои чувства были иными. Но здесь мне ничего не остаётся делать, как думать, и я думаю о многом. Ведь сначала я не хотела говорить тебе о ребёнке, и уж, во всяком случае, не так, как получилось, сразу после твоего возвращения из Москвы. Это была моя ошибка. Я ведь хотела от него избавиться, если честно; такой была первая реакция, я же помнила, как и ты, о своём обещании, о нашей договорённости. Но в решающую минуту у меня просто не хватило на это сил; мне так хотелось ребёнка, и, поверь, прежде всего из–за тебя. Ведь я любила тебя, а он был твоим…
Не уверена, что ты поймёшь. Но я просто не могла убить дитя, избавиться от него, Айк, ибо это убило бы меня. Я бы уже не была такой, как прежде.
Ты потупил жестоко, послав ко мне Алана, — наверное, ты об этом не подумал, но лучше бы ты приехал сам. Зачем ты его послал? Почему ты ему говорил то что следовало знать только мне и тебе? Я никогда ему полностью не доверяла. С ним я чувствую себя как обезьянка в клетке, на которую смотрят через прутья; я и сейчас считаю, что он тебе завидует. Что не любит меня, хотя, может, тебе он говорит другое. По–моему, он будет только рад, если мы расстанемся, хотя и вёл себя очень мило, когда приехал ко мне.
Надеюсь, ты победишь в Перте, Айк, верю всем сердцем. Знаю, как это важно для тебя, важнее всего на свете. Я поняла это ещё до того, как узнала о ребёнке. Но в тот вечер осознала это со всей полнотой, и мне стало ужасно больно. Господи, я так хочу, чтобы ты победил в Перте, а уж тем более в Токио, но сейчас, когда во мне растёт дитя, я не могу думать, Айк, что главнее твоих побед нет ничего на свете.
Когда ты ушёл от Сэма, я была рада и вздохнула с облегчением, я чувствовала, ты найдёшь себя и станешь самим собой, он тебе никогда этого не позволял. Но, мне кажется, ничего не изменилось. Курт тобой не распоряжается, как Сэм, он, пожалуй, не отталкивает меня, как Сэм. Но тоже стремится — по–своему — владеть твоим телом и душой. Вот почему я показалась тебе чужой, когда мы говорили по телефону в последний раз. Я думала и всё ещё думаю: что же остаётся для меня и что останется для ребёнка, когда он появится на свет?
Правда, ты говоришь, что признаёшь за ним право родиться, но говоришь так, словно хочешь как–то выйти из неловкого положения. А я не могу обещать, что после рождения ребёнка буду относиться к тебе с прежним вниманием.
Я постараюсь отдать тебе всё, что смогу, но меня мучает ужасное предчувствие, что этого будет недостаточно.
Я всё ещё люблю тебя. Молюсь, чтобы ты победил. Но я боюсь за нас обоих, Айк. Будь со мной терпелив».
Большего я и не желал.
— Айк, у нас выступал ваш бывший тренер, Сэм Ди, и он считает, что вы совершили ошибку, поменяв тренера.
— Что поделаешь, как он может считать иначе?
— А вы думаете, что потупили правильно?
— Если бы я так не думал, я бы не менял тренера.
— Скажите нам что–нибудь о разнице между системой Сэма и той, по которой вы тренируетесь сейчас, — системой профессора Гиземана.
— Система Гиземана — интервальная тренировка — состоит в том, что пробегаешь отрезки — четыреста метров, двести метров — с интервалом времени между ними.
— А система Сэма?
— Сэм предпочитает бег по пересечённой местности. Вверх и вниз по холмам с разной скоростью, беговой дорожки мало.
— Почему вы решили переменить тренера, Айк?
