Александр Кикнадзе - Обожаемый интриган. За футболом по пяти материкам.
А отечественный футбол? Разве не чудо из чудес и он?
По результатам выступления сборной в отборочных играх европейского первенства она в 1998 году на одном из жалких мест. И на самом почетном — после девяти месяцев J 999 года. Зарубежные клубы, словно забыв, как обожглись на некоторых ее питомцах в недавнем прошлом, снова шлют на берега Москвы-реки, Невы и Волги своих комиссаров, им есть из кого выбирать! Чтобы выйти в следующий этап европейского розыгрыша, России необходимо одолеть Украину. Если победили чемпионов мира французов на их поле, неужели не сладим с соседями, такими же, как мы, несчастливцами? Вырвать, выцарапать, добыть желанные очки, рекой потекут деньги, у игроков и тренеров проснется новый интерес к жизни, будет время как надо подготовиться к баталиям на более высоком уровне. Коварный гол Карпина со штрафного. 1:0. Мы впереди.
До 87-й минуты все идет ладно, все как надо. По стадионному радио журналистов торжественно приглашают на пресс-конференцию. И в этот момент допускает невероятную непростительную, кажется, главную ошибку в своей футбольной жизни вратарь Филимонов. Он пропускает мяч, забитый из далекого штрафного киевским форвардом Шевченко. Будто разверзлась земля, и все полетело в тартарары, за одну только секунду разрушились все планы, развеялись все надежды…
Ушел в песок, в небытие, в никуда труд многих и многих людей, причастных не только к сборной, к футболу вообще. Опять проклятое невезение.
До чего же надоедливым стал этот вопрос: разве может быть везучая команда у невезучей страны? Когда же нам хоть раз улыбнется привереда по имени футбольная фортуна? Когда же наконец?
Вечером по телевидению показывают перекошенную злобой физиономию немолодого алкаша, держащего в руке плакат: «Филимонов, ты предатель!» Дали человеку покуражиться, сказать миру, что есть на земле люди, несчастнее, чем он сам…
Проходит еще один октябрьский день, и я оказываюсь в софринском доме отдыха по соседству с группой ветеранов-олимпийцев. Они кое-что в своей жизни повидали, разве перед каждой большой победой не теснятся в очереди, не дышат в затылок друг другу спортивные поражения, неудачи, несправедливости и прочие подножки судьбы?
Олимпийцы, как один, снисходительны к Филимонову.
— Сколько возможностей увеличить счет упустили наши форварды, надо было больше забить самим, тогда бы и гол, пропущенный Филимоновым, не выглядел трагедией, — сказал олимпийский чемпион лыжник Вячеслав Веденин.
— А то нашли игрока, на которого хотят списать все беды, — молвил двукратный олимпийский чемпион боксер Борис Лагутин.
— Как не было у нас футбола, таки нет, и нечего списывать все на невезение, — заметил трехкратный олимпийский чемпион гребец Вячеслав Иванов. — На внутренний чемпионат хотя бы поглядите, чем-то президентские выборы напоминает. Всем ясно заранее кто победит, а остальные так, для виду. — Вячеслав криво усмехнулся и добавил: — Первенство России для одного только «Спартака»? Что стоят другие, если даже близко приблизиться не смеют?
И уже совершенно неожиданные слова произнесла первая наша олимпийская чемпионка метательница диска Нина Пономарева:
— А я футбол вообще не смотрю, ни в живую, ни по телевизору.
— Если честно, трудно поверить. И давно это у вас началось?
— Летом тысяча девятьсот пятьдесят второго года, почти полвека назад.
— Простите, Нина Аполлоновна, за нескромный вопрос. Вам пришлось встретить в жизни одного малодостойного футболиста, который?..
— Футболисты — замечательные ребята. И не на них горькая обида, не на них.
Разговор проходил в автобусе, я понял, что моей собеседнице не очень хотелось ворошить далекое прошлое, и все же любопытство взяло верх. Я положил руку на самую знаменитую женскую российскую руку и всем своим видом постарался показать, как бы хотел услышать продолжение так неожиданно начавшегося диалога.
И вот, что услышал.
— Самый радостный день в моей жизни 20 июля 1952 года очень скоро затмился самым тягостным днем… возвращения на Родину. Мы честно сделали свое дело: первый раз участвуя в Олимпиаде, стали рядом с многолетними победителями американцами, завоевали множество почетнейших наград. Весь мир удивлялся и восхищался подвигом советской команды. А в аэропорту… а в аэропорту нас никто не встречал, подумалось невольно — в Москву ли прилетели? Но потом издалека увидели родных и близких и по их грустным лицам поняли — случилось что-то невероятное и непредсказуемое. Тихо-тихо, чтобы никто не подслушал, передавали друг другу весть, услышанную от встречавших. Сталин разгневан поражением футболистов от югославов и решил отомстить всей делегации. Не было ни приема в Кремле, ни наград». Времена и нравы.
…Недолгий срок спустя после нашей беседы по телевидению показали выступление олимпийского чемпиона и писателя Юрия Власова, представителя более молодого спортивного поколения. Но и до него дошли отголоски немилости, обрушившейся на руководителей советской делегации: по приказу Сталина председатель Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта Н.Н. Романов несколько недель не выходил на работу, ибо был подвергнут домашнему аресту.
И вот, что сказала еще Нина Пономарева:
— Дала я себе слово больше никогда в жизни не ходить на футбол и не смотреть его по телевидению. Слишком тягостные воспоминания возникали… Современное поколение поймет ли их? Обидно было за всю спортивную делегацию. И особенно — за футболистов… за то, как с ними поступили.
Глава VII
Расправы
О том, как с ними поступили, хорошо помнил многолетний редактор «Советского спорта» Владимир Андреевич Новоскольцев, работавший в пятидесятые годы спортивным репортером «Правды». Ему удалось сохранить торопливые записи, сделанные во время заседания одной особой комиссии. Что это была за комиссия и как она работала рассказал уже в преклонные годы главный тренер олимпийской футбольной команды-52 Борис Андреевич Аркадьев. Без особой охоты возвращался к тем дням «один из главных виновников поражения» Константин Иванович Бесков. И все же однажды довелось записать беседу и с ним.
Предыстория выглядела так.
Незадолго до отъезда в Хельсинки выяснилось, что по анкетным данным (которым отдавалось предпочтение перед всеми прочими данными) кто-то из футболистов к команде «не подошел». Пришлось срочно подыскивать замену. Аркадьев выбрал Бескова, которому шел тридцать второй год и который считался по тем временам стариком.
Заманчиво было поехать в Финляндию, но Бесков, понимавший, что далек от своей прежней формы, за приглашение поблагодарил и играть отказался.
Тогда он услышал дружеский совет:
— Подумай, что делаешь, состав утвержден в инстанции.
«Инстанцией» был Берия. Сознание, что командой заочно руководит та кой человек, порождало мрачные мысли и предчувствия.
Первую встречу с болгарами наши выиграли через силу, были мало похожи на себя, никак не хотела складываться игра. Бесков смотрел на нее со скамейки запасных и когда прозвучал финальный свисток, подумал, что лучше было бы ему самому отбегать две игры (устал бы меньше!), чем все долгие минуты слышать свое сердце.
Бескову сказал и:
— Готовьтесь к следующей игре.
И добавили при этом два начальственно-оскорбительных «прямых» слова о том, кого ему предстояло заменить.
Предстоял матч с командой Югославии.
В ту пору отношения с Югославией были обострены до предела. Все понимали, что значило отдать ей игру.
В первом матче югославы вели 4:0 и 5:1. Какое настроение царило в нашей делегации, описывать не буду. Крохотная, с ноготок, блеснула надежда, когда сквитали один гол. А потом… Готовы были выбежать на поле, подхватить на руки, расцеловать Бескова степенные руководители делегации. Три раза подавал он корнеры. Два — слева и один — справа. Все три корнера (не знаю, бывало ли еще когда-нибудь такое в футболе!) завершились голами.
— Ах, Константин Иванович, ах, Костя, душа моя, дай я тебя по-братски, — пробасил в раздевалке начальник команды, разводя руки в стороны и подходя к инсайду, обессиленно положившему локти на колени. А сам думал: «А если бы ты еще на последних минутах добавочного времени изловчился и послал мяч не в штангу, а в ворота… Ну ничего, матч не проигран, матч спасен, завтра встретимся снова, давай, давай, брат, не подведи!»
Ночью Бесков только делал вид, что спит, когда входил на цыпочках в комнату врач. И другие делали вид, что спят. Кто-то мечтательно произнес: «Одну бы только папироску выкурить втихаря, не знаю, что отдал бы». Попросишь снотворное, скажут — слишком впечатлителен, впечатлительность не признавалась сильной чертой характера.
Лишь под утро ненадолго забылся Бесков, поднялся с тяжелой головой, часы до матча провел, как во сне.
