Михаил Якушин - Вечная тайна футбола
Сергей Соловьев или Демин? Тут, мне кажется, перевес был на стороне нашего форварда. Если Демин считался для защиты соперника игроком неприятным, то Соловьев – крайне неприятным. У Соловьева была короткая голень, что позволяло ему бить по мячу практически без замаха, как бы мощным щелчком, и поэтому все его удары, когда он на высокой скорости врывался в лагерь соперника, были неожиданны для вратарей.
За долгие годы соперничества мы, естественно, досконально изучили друг друга, хорошо знали, как будет действовать тот или иной футболист, по не всегда и не все рассчитаешь до конца. Многое зависело от того, как заладится игра у нападающих той или другой команды, насколько уверенно сумеют им противостоять в конкретном матче защитники.
В целом же, я считаю, силы у нас были примерно равные, о чем, собственно говоря, и свидетельствуют результаты первых пяти послевоенных чемпионатов. В 1945 году мы обогнали ЦДКА на очко, в 1946-м – они нас на четыре, в 1947-м показатели были равными, в 1948-м – они на очко впереди, в 1949-м – мы впереди на шесть очков… Интересно, что в четырех из этих пяти турниров динамовцы забили больше мячей, чем армейцы.
Почему именно этот период я анализирую? Потому, что на него пришелся как раз расцвет игры двух наших команд и лучших ее футболистов. Позже составы начали меняться. У ЦДКА прекратил играть Федотов, в ВВС ушел Бобров… Возраст давал о себе знать и многим известным игрокам «Динамо».
Шайбу!
В 1947 году я в какой-то степени неожиданно для себя стал обладателем золотой чемпионской медали по… хоккею с шайбой. Это, конечно, была не моя область. Хоккей с мячом – другое дело, в нем меня не раз называли лучшим игроком страны, да и наша динамовская команда гремела, выигрывая обычно все всесоюзные турниры.
Как играют в хоккей с шайбой, я впервые увидел в Париже в январе 1936 года, во время поездки во Францию футбольной сборной Москвы. Нас пригласили в «Палас де спорт» посмотреть матч сборных Франции и Англии. В составах обеих команд играли в основном натурализованные канадцы. После игры, в которой победили англичане (если мне не изменяет память, со счетом 2:1), я сделал для себя такую запись, которая сохранилась и поныне: «Как бы мы сыграли с этими командами? Наверное, проиграли бы, по если канадский хоккей у пас будет культивироваться, то мы скоро достигнем класса лучших европейских команд». Запись, как видите, оказалась пророческой. Из чего я исходил, делая такой вывод? Конечно, хоккей с мячом и с шайбой – игры во многом различные, по основа у них одна – умение хорошо бегать на коньках. Технике же владения клюшкой умелому спортсмену научиться не так сложно. В Париже я тогда заметил, что мы бегаем на коньках не хуже, если не лучше, чем игроки сборных Франции и Англии, поэтому и позволил себе столь смелый прогноз.
До войны хоккей с шайбой у нас так и не привился. Приезжали как-то в Москву немецкие студенты, изъявившие вдруг желание сыграть в эту игру с какой-нибудь нашей командой. Собрали, помню, нас, столичных хоккеистов, – тех, кто пожелал, но ничего серьезного не вышло. Так, побаловались на ледяной площадке и разошлись. Игра тогда на нас особого впечатления не произвела.
А вскоре после войны было наконец принято решение о внедрении у нас хоккея с шайбой, в связи с чем и учредили чемпионат страны. Включили в первый из них и нашу динамовскую команду. Из кого ее формировать? Разумеется, из тех, кто играет в русский хоккей. Закончился как раз очередной розыгрыш Кубка СССР по хоккею с мячом, и мы практически всем составом переключились на новую для себя игру. Играющим тренером у нас стал Аркадий Иванович Чернышев, а игроками – известные футболисты и хоккеисты Василий Трофимов, Всеволод Блинков, Сергей Соловьев, Николай Поставнин, я…
Таким же путем создавались и другие команды. В ЦДКА заметной фигурой сразу стал Всеволод Бобров, который был яркой индивидуальностью и в хоккее с мячом. Он хорошо бегал на коньках, много маневрировал, владел своеобразной обводкой. Клюшку Бобров держал в левой руке, что было для соперников непривычным, и он умело пользовался этим.
Немного потренировались мы перед чемпионатом. Клюшки в ту пору делали из дуба, были они тяжеленными, шайбу ими со льда не поднимешь… Успеха мы, конечно, добились в основном за счет того, что получше соперников на коньках бегали. С современным хоккеем ту нашу первую пробу и сравнивать, разумеется, нельзя. Борт, кстати, тогда был невысоким, сантиметров сорок, да еще из дерева – шайба после сильного броска пробивала его насквозь. Защитного оборудования у вратарей вообще не было. Доходило до курьезов – получив два-три удара шайбой, они вообще отказывались играть. Однажды Чернышев с большим трудом уговорил нашего вратаря Ухмылова вновь выйти на площадку, предложив ему для прикрытия головы… пожарную каску.
Сыграл я и в нападении и в защите, но особого удовлетворения не получал. Если бы был помоложе, может быть, и всерьез заинтересовался этой игрой. Но начинать все сначала в 36 лет было, конечно, поздно – сил уже для настоящей спортивной борьбы не хватало.
До свидания, «Динамо»! Здравствуй, «Динамо»!
Мог ли я подумать после окончания футбольного чемпионата страны 1949 года, который московское «Динамо» столь триумфально завершило, что в скором времени мне придется расстаться со своим родным клубом?
Один крупный руководитель в генеральском чипе, сидевший в президиуме собрания, на котором нашу команду чествовали после победы в первенстве СССР, прослушав множество разных восторженных речей, отозвал потом меня в сторону и строго, но с какой-то грустинкой в голосе сказал: «Слушай, Якушин (он всегда обращался ко мне на „ты“), вот тут говорят и еще будут говорить, что московское „Динамо“ достигло своих успехов благодаря твоему мудрому и чуткому руководству. Не верь!». И ушел.
Не верить тому, что сказано, или не верить тем, кто это говорит?
Я в общем-то никогда не был склонен к зазнайству, каких бы успехов ни добивался. И к похвалам относился критически – всегда смотрел, кто и за что меня хвалит, и делал, конечно, соответствующие выводы. Никогда я не выражал бурной радости по поводу победы, не показывал и переживаний при неудачах. Некоторые люди меня поэтому считали сухим и необщительным. Но они ошибались. Просто я таил все в себе, считая, что не к лицу мужчине выплескивать наруя^у свои эмоции. Сделал хорошо дело – и ладно. Проиграл – веди себя достойно, учти свои ошибки, чтобы в следующий раз победить.
Вот уж точно подмечено, что беда не приходит одна. В начале 1950 года умер мой отец. С южных сборов я срочно выехал в Москву на похороны, отсутствовал дня четыре, а когда вернулся, то заметил, что команда чуть подраспустилась. К тренировкам кое-кто из футболистов стал относиться небрежно, а то и просто недобросовестно. Большинство ведущих игроков чемпионского состава были уже, что называется, в возрасте – под 30 лет и старше, и прежние физические нагрузки переносить им становилось тяжело. Я повысил требования, а они обиделись. Стартовал чемпионат, первый матч выиграли, затем – две ничьи и три поражения подряд. Смотрю, плохо двигается команда, решил увеличить нагрузки в тренировках, что вызвало общее неудовольствие. Говорят, не в этом, мол, дело. А в чем? Состав я якобы неверно определял. Чувствую, расходимся мы с командой, а руководство клуба после бесед с рядом игроков стоит вовсе не на моей стороне. Как тут было не вспомнить: «Не верь!». Дальше – больше. Едем на игру в Харьков. Я обнаруживаю, что некоторые футболисты, не спросясь, в поездку взяли своих жен, словно на экскурсию отправились. Это переполнило чашу моего терпения. Я понял, что дальнейшая совместная работа не может удовлетворить ни меня, ни футболистов, и подал в отставку. Кто тут прав, кто виноват?… И обстоятельства так сложились, и у меня, может быть, педагогических навыков не хватило, и игроки, конечно, во многом неправильно себя вели. Затягивать конфликтную ситуацию в ходе чемпионата было нельзя. Если контакт с футболистами у тренера потерян, он должен уйти.
Определили меня на службу в отдел футбола Центрального совета общества «Динамо», в основном это была бумажная работа. Дочка-школьница меня пытала: «Папа, а кто же ты теперь?». Я ей с шутливой важностью отвечал: «Теперь я не только московским „Динамо“, а всеми динамовскими футбольными командами страны руковожу – вот какой большой начальник стал!».
А спустя какой-то месяц меня пригласили на работу в тбилисское «Динамо», и я это приглашение принял.
Команда ЦДКА после этого еще дважды выиграла звание чемпионов – в 1950 и 1951 годах, но с тех пор она надолго перестала входить в число клубов, которые борются за высшее звание. Многие причину ее падения связывают с тем, что команда после неудачи сборной СССР на Олимпийских играх 1952 года была распущена и возродилась лишь через два года. Это обстоятельство, безусловно, сыграло свою роль, но не главную. В тот период по возрасту или по другим причинам с футбольной сцены сошла практически вся плеяда больших мастеров, которые и создали славу ЦДКА. И вот тут-то начались организационные просчеты, которые совершались годами, если не десятилетиями. Команда порой превращалась в «проходной двор» – одни игроки приходили, другие уходили, никто в ней не задерживался. Были среди них и хорошие футболисты, но в такой обстановке и они себя проявить не могли.
