Татьяна Любецкая - Контрапункт
И его уроки никогда не ограничивались тренировками.
Когда мы выезжали на соревнования, он непременно водил нас в музеи, и это были не просто посещения, а – с хорошим гидом.
Мне повезло: впервые в Эрмитаж я попала с Аркадьевым…Он показывал нам, ученикам, свои любимые картины, откровенно наслаждаясь ими и тем, что может их нам открывать (невольно вспоминаются похожие слова Боброва о Борисе Андреевиче). И потом, когда мы шли по городу и почти не разговаривали, стараясь не проронить ни одного из впечатлений, он все искоса поглядывал на нас – искал «превращения». Ведь из Эрмитажа мы должны были выйти другими! «Но разве могла я вдруг измениться? – думала я. – К примеру, избавиться от своих недостатков или хоть от одного из них?» Нет, заглянув в себя, я решила, что я все та же. И вместе с тем это было не так, потому что я уже видела. Я училась в вечерних классах института имени Сурикова, но понять, почувствовать живопись мне помог Виталий Андреевич. Хотя если бы меня спросили, как именно он это сделал, я бы, вероятно, не смогла точно ответить. Ну просто он с нами разговаривал…
Мы идем из Эрмитажа по городу его детства, по блоковским местам, и, конечно же, он читает Блока:
В этой бездонной лазури,
В сумраке близкой весны…
На Невском – типичный штрих знаменитого города – мимо нас проносится гигантская гусеница: глядя друг другу в затылок – так легче резать толпу – спешат туристы. Головной, зажав в руке путеводитель, тревожно листает его на ходу – уснеть обежать все достопримечательности! Они проносятся мимо нас, и Виталий Андреевич смеется: «Видеть лишь достопримечательности и не постичь облика, настроения города – это все равно что попытаться играть на трубе, не зная нот. Звуки сильные, а песни нет…».
Возвращаясь к тому, с чего началась эта глава, – к дебюту наших фехтовальщиков на олимпийских играх, я вспоминаю, как Виталий Андреевич часто, как какую-то притчу, рассказывал мне: «В Хельсинки мы смотрели на асов буквально разинув рты, но когда кто-то из иностранных фехтмейстеров сказал: Еще лет десять-пятнадцать поучитесь, и будет „гут“, такой срок показался мне слишком долгим. Я не был столь терпелив и рвался в новый бой немедленно. Хотя и понимал, что учиться, работать придется как никогда, забыв обо всем, что не касается фехтования. Сейчас мне кажется, что в то время я даже спал в нагруднике и с рапирой. А если не с рапирой, так, значит, с саблей…»
Прогноз иностранца в самом деле оказался неверным. Уже спустя три года после Хельсинки, на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Варшаве, победителями станут ученики Аркадьева: Шитикова и Мидлер. В том же году на первом в истории советского фехтования чемпионате мира руководимая Аркадьевым команда саблистов завоюет бронзовые медали. Через год советские рапиристки будут чемпионками мира. И, наконец, на Олимпиаде в Мельбурне наши саблисты станут первыми олимпийскими призерами (завоюют бронзу), тем положив начало длинной веренице советских призеров и победителей чемпионатов мира и олимпийских игр.
ГЛАВА 7
В Мельбурне до начала сабельных боев на счету наших фехтовальщиков не было ни одного олимпийского очка. Казалось уже, что Мельбурн станет повторением Хельсинки.
И тут, да простят мне броское слово, засвистела наша сабля. В командном турнире советские саблисты, сенсационно победив итальянцев, вышли в финал. Героем этой сенсации стал ученик Аркадьева Давид Тышлер, выигравший три боя из четырех.
…На этого долговязого юнца Аркадьев обратил внимание на первом же занятии с первокурсниками института физкультуры (год 1947-й). Когда в конце своей вступительной беседы он предложил студентам задавать вопросы, рука Тышлера немедленно взвилась вверх. Виталий Андреевич дал ему слово, и он встал – высокий, широкоплечий, статный и нескладный одновременно. Он заговорил, и учителю сразу многое стало ясно: отличник, думающий, «всезнайка». А именно таких Аркадьев и любит. Короче, он сразу взял его в ученики, и с этого момента Тышлер с головой нырнул в фехтование.
Впоследствии Аркадьев с удовольствием обнаружил, что в новичке счастливо сочетаются неистовая любознательность и самостоятельность мышления. Тренировка была для него священнодействием. Он довольно быстро сумел оснаститься фехтовальной эрудицией. С первых же своих шагов по дорожке был в состоянии помогать товарищам в постижении законов поединка. И все это на фоне бурной общительности и приязни к окружающим. Уже тогда в нем просматривалась склонность к тренерству, что отнюдь не мешало ему тренироваться самому и в конце концов стать чемпионом страны и серебряным призером чемпионата мира.
Он не был наделен одним из ценнейших фехтовальных качеств – скоростью и двигался по дорожке с торжественной размеренностью робота. Зато обладал другим, неизмеримо более ценным, достоинством: глубоко понимая психологию боя, предельно быстро реагировал на замыслы, действия противника – словом, был прирожденный тактик.
Быстроногие саблисты могли исполнить, быть может, самый резвый, самый стремительный «танец с саблями», а он их – передумывал. Это был на редкость надежный боец, и потому Виталий Андреевич всегда старался ставить его на решающие поединки. Кроме того, Тышлер был из тех, кто побеждал тем скорей, чем ответственней была ситуация. Если ему сказать перед боем: «От тебя зависит все, исход всей командной встречи», он прибавит вдвое и уж непременно выстоит. На памяти Виталия Андреевича, впрочем, есть один эпизод, когда Тышлер «не устоял», но сражен был тогда отнюдь не противником. В первом ряду у самого помоста сидела Она и своим присутствием обрекла надежнейшего из бойцов в самый разгар боя гарцевать на невидимом коне, величаво-галантно повернув голову в ее сторону. Этот «выезд» стоил ему победы, и, возможно, не только в бою…
Между Тышлером и Аркадьевым очень быстро сложились отношения единомышленников, влюбленных в один «предмет» – фехтование. Они оба воспринимали его не только как «вариант физического упражнения», но как обширнейшую область человеческой культуры, человеческого познания – со своей историей, географией, теорией, с элементами военной подготовки и театрально-художественным аспектом…
Когда они между собой разговаривают, непосвященный может их и не понять, ибо не знает ни аллегорий их, ни подтекстов, а также ни конца, ни начала беседы, которая длится, с точки зрения Тышлера, всю жизнь.
«У нас никогда не было темы полностью исчерпанной, – говорит Тышлер. – Я учусь у Аркадьева уже десятки лет, прекрасно знаю стиль и методы его работы, но не могу сказать, что уже всему научился.
Фехтование – очень старый вид спорта, внести здесь что-либо новое без обобщения всего предыдущего опыта невозможно. Эффект новизны, прогресса может возникнуть только на уровне синтеза. А для этого нужен метод. Вот этому-то – методу синтеза, а также анализа, оценок – и научил нас Аркадьев. В этом единственном все мы, его ученики, ставшие тренерами, схожи. Во всем же остальном каждый действует в соответствии со своим опытом, наклонностями, вкусами… Поэтому тренеры, учившиеся у него, такие разные…»
Однажды, лет этак двадцать пять назад, Аркадьев и Тышлер о чем-то поспорили; тема, естественно, была фехтовальная, но более точно причину спора сейчас никто не припомнит. Известно лишь, что Аркадьев был, как всегда в спорах, упорен, но при этом, как и всегда, ничуть не повышал голоса (его ученикам даже незнаком звук повышенного аркадьевского голоса, так же как, впрочем, и ученикам Бориса Андреевича). Тышлер же с трудом сохранял спокойствие и в конце концов запальчиво бросил: «Все равно вашим наследником буду я!». И теперь Виталий Андреевич признает, что так оно, в общем, и случилось. Методы работы Тышлера, то, что он, как некогда Аркадьев, заведует кафедрой фехтования в Центральном институте физической культуры (в ГЦОЛИФКе), его увлеченность сценическим фехтованием и, наконец, его тренерские успехи – все говорит о том, что он оказался прав.
Кстати, тренировать, помогая Аркадьеву готовить ребят к соревнованиям, Тышлер начал задолго до того, как бросил выступать сам. Казалось, он не мог не учить, словно опыт – непосильный для него груз, и эти свои уроки всегда охотно разбавлял всевозможными байками из фехтовальной жизни, ибо память его ревниво хранит все, что касается или, скажем, может коснуться фехтования.
В конце концов Тышлер обзавелся внушительной по численности и по спортивным доблестям «фехтовальной семьей»: Ракита, Сидяк, Кровопусков, Бурцев – это все чемпионы мира и олимпийских игр, и все они брали уроки у Тышлера.
А когда в 1974 году он оставит ЦСКА и уйдет в институт физкультуры, то всех своих учеников передаст сошедшему к тому времени с фехтовальной дорожки Раките…
На Олимпиаде в Мельбурне советские фехтовальщики – команда саблистов – впервые поднялись на олимпийский пьедестал, им вручили бронзовые медали.
