Сергей Белов - ДВИЖЕНИЕ ВВЕРХ
Пожалуй, лишь празднование победы в Мюнхене оказалось несколько более масштабным. Натерпевшись и напсиховавшись и в игре, и после нее, пока американцы разводили свою канитель с протестом, мы долго даже выпить не могли, потому что не были уверены, что не будет переигровки. Когда сутки спустя все разрешилось, все, конечно, отвели душу. После вручения медалей мы отпросились у руководства и вместе с Модестасом всю ночь напролет куролесили с какими-то литовцами из местной диаспоры.
Должен сказать, что я вообще старался избегать коллективных пьянок. По моему опыту, они всегда заканчивались какими-то девками, разборками, эксцессами. Все это меня несколько тяготило. Если уж я и гулял, то в небольших компаниях.
Выпивать с тренерами как-то не практиковалось. Гомельский временами мог поучаствовать, а у Кондрашина была язва, и свое участие в командных вечеринках он старался спустить на тормозах.
Во время турниров никто, как правило, не употреблял. Все знали, насколько каждая выпитая рюмка выбивает тебя из колеи, и жалели собственные усилия и пот, пролитый на тренировках. Только после победы в турнире и вручения медалей город отдавался нам на разграбление. Но и при этом у баскетболистов никогда не было каких-то некрасивых эксцессов, залетов в милицию или полицию, судов и тому подобного, в отличие, кстати, от коллег по другим игровым видам спорта. Никогда не было неявок на тренировки и, тем более, игры. Во время тренировочных сборов, бывало, отлучались после ужина в «самоходы», но без глобальных намерений и опять-таки без ущерба для тренировочного процесса.
Из игровиков больше всех пили хоккеисты, меньше — баскетболисты, еще меньше — видимо, в силу свойственной им хитрости — футболисты. Ветераны баскетбольного ЦСКА дружили и собутыльничали с армейскими хоккеистами. «Выпить с радости, а не с горя» — таков был девиз этого содружества. Заливание горькой поражений — это вообще неправильное понимание спорта и недопустимое для большого спортсмена поведение.
Выпивка для нас не являлась самоцелью. Сильно употребляющих людей в большом баскетболе были считанные единицы. Из моего окружения регулярно прикладывался, пожалуй, только Паулаускас, да и то вполне в меру. В значительной степени это было обусловлено жесткой позицией руководства: за пьянку можно было в два счета вылететь из сборной. Ни с кем в команде особо не церемонились. В наибольшей степени это касалось молодых, но и ветерану в случае «залета» предстояло выслушать от тренера массу неприятного и следовало быть готовым серьезно аргументировать свое поведение. Впрочем, и элементарным сознательности и самоконтролю в нашей жизни было место.
В отсутствие нормальной организации жизни в команде, квалифицированной психологической помощи выпивка была безальтернативным способом снятия колоссальных стрессовых нагрузок, единственной возможностью отключиться, хоть на день, хоть на час выйти из жуткого состояния психологического давления. Не исключаю, что если бы я хоть изредка не отключался, а был полнейшим аскетом, то до 36 лет мог бы и не доиграть.
Иногда я в шутку нахожу дополнительное оправдание своим редким возлияниям: в карты я не играл, никогда не курил, так хоть чем-то я должен был походить на нормального человека? Если говорить серьезно, то, во-первых, я всегда жалел даже о тех редких выпитых граммах, которые приходились на мой счет. Во-вторых, с другой стороны, я понимаю, что мы вряд ли могли избежать хотя бы отчасти общей судьбы огромной страны, которая пила от безысходности и подчас боялась смотреть на окружающую действительность трезвыми глазами.
Награды Родины
Если продолжить тему празднования, то в традиции СССР было награждение игроков и тренеров государственными наградами за важные победы. Я на наградах и поощрениях партии и правительства никогда не зацикливался. Главной наградой для меня была сама возможность доказать всем, что мы сильнейшие в стране, в Европе, в мире. После олимпийской победы в 1972-м членов команды — армейцев принял министр обороны маршал Гречко, и это была самая респектабельная встреча, устроенная в нашу честь. Ради нее мне пришлось в первый и в последний раз за время карьеры игрока в ЦСКА надеть военную форму.
Ходили слухи, что за вклад в победу на Олимпиаде я могу быть поощрен орденом Ленина — второй по значимости после Героя Социалистического Труда награды мирного времени в СССР. Однако в итоге моя игра «потянула» только на «Знак Почета», за что, впрочем, тоже спасибо. В целом за 16 игровых сезонов на высшем уровне, с обязательным комплектом наград какого-либо достоинства мирового или европейского уровня в каждом из них, я удостоился одного ордена и одной медали «За трудовую доблесть» (за победу на чемпионате мира 1967-го). Еще одну награду — орден Почета — я получил уже в новейшую эпоху, в связи с юбилейными торжествами в честь 100-летия отечественного баскетбола.
Причинами, скорее всего, были меньшая «раскрученность» нашего вида спорта по сравнению с футболом и хоккеем, меньший интерес к нему со стороны руководителей Политбюро. Возможно также, что мы приучили страну к своим победам, и воспринимались они как нечто само собой разумеющееся. С такой же регулярностью выигрывали свои турниры только хоккеисты, но они были под негласным покровительством самого Генерального секретаря и получали высокие правительственные награды ежегодно. Что касается футболистов, то их победы были в далеком прошлом, либо в далеком будущем. Случись им вдруг завоевать бронзу на чемпионате Европы (что в баскетболе было бы расценено как провальный результат), все они наверняка стали бы ЗМС, героями и орденоносцами.
У некоторых спортсменов (например, у Владика Третьяка[20]) хорошо получался рост по комсомольско-партийной линии. Я к этой карьере интереса никогда не испытывал, а обязанности комсорга сборной отрабатывал, как барщину.
В мире чистогана
Меркантильный интерес к членству в сборной выражался в основном в более высокой, чем у других спортсменов, ставке оплаты труда и лучших условиях пребывания на сборах, а в основном, конечно, в поездках за границу со всеми вытекающими отсюда материальными выгодами.
Собственно вознаграждения за победы на крупнейших международных соревнованиях были смехотворными. Так, в 1967-м за победу в чемпионате мира я был поощрен премией в 1200 рублей, в чемпионате Европы — в 500. За мюнхенский триумф мы получили аж по $150 немедленно и по 3000 рублей с вычетами по возвращении домой.
Поездки в составе сборной страны были более регулярными и в более «интересные» страны, ежегодно имели место выезды на коммерческие турне, в основном в Южную Америку, от которых нам также что-то перепадало. Временами эти поездки носили экзотический характер. Как-то раз мы под руководством Гомельского проделали на автобусе 1200 км через мексиканские прерии. Пески, кактусы, дорожный знак «STOP» посреди голой пустыни, безупречно соблюдаемый водителем, игры на площадках для корриды.
Впрочем, самым экзотическим впечатлением оказалось выбивание Гомельским гонорара в каком-то из пунктов нашей остановки. Для этого потребовался твердый, как адамант, характер Александра Яковлевича. За считанные минуты до начала игры он прервал разминку команды и мрачно объявил: «Уезжаем. Денег не платят». Через некоторое время снова собрал не успевших опомниться игроков: «Пошли играть, заплатили».
В дискуссиях о причитающихся гонорарах за выступления Гомельский был великолепен. Однажды мы с Модей около полутора часов слушали доносившиеся через раскрытые балконные двери из номера этажом ниже дикие крики Александра Яковлевича и его бразильского vis-a-vis, выяснявших финансовые взаимоотношения. Самое поразительное было в том, что Гомельский кричал и матерился на русском, бразилец — на португальском, но оба, похоже, прекрасно понимали друг друга!
Кондрашин в этом аспекте тренерского мастерства существенно уступал Гомельскому. Однажды под его руководством мы совершили беспримерное 20-дневное турне по США, по итогам которого получили за 10 игр. по $40 на рыло. Таких гонораров при Гомельском не было никогда, и команда отправила нас с Модей — комсорга и капитана — «качать права». Кондрашин с нами дискутировать не стал, отправив к руководителю делегации по фамилии Шишигин. Если я не ошибаюсь, он возглавлял мощное тогда издательство «Молодая гвардия». Руководителей такого уровня иногда ставили во главе спортивных делегаций.
Функционер прочитал нам с Модей впечатляющую лекцию о бескорыстии советских людей, а особенно спортсменов, заклеймил позором наши рваческие настроения и отправил ни с чем. Не знаю, что тогда случилось — действительно ли американцы заплатили мало, либо бескорыстное руководство присвоило себе большую, чем обычно, часть. Не исключаю, что этот дядя просто мог «задвинуть» Петровича, пользуясь его малоактивностью в материальных вопросах. В то, что команду обокрал Кондрашин, я не верю.
