Андрей Букин - Пара, в которой трое
Пока я писал отчеты, поменяли польку, поменяли музыку, поменяли костюмы. И у меня так сразу улучшилось настроение!
Наташа. За неделю до чемпионата Европы мой мениск вылетел вновь. Мы с Андреем поехали на собрание членов сборной, я прошла в зал, села, а встать со стула уже не могла. Зачем я поехала на это собрание? Себя только показать. Как потом говорила Татьяна Анатольевна, в этот день она потеряла всякую надежду, что мы попадем на чемпионат.
Я отлеживалась два дня, собралась с мыслями, потом пришла на тренировку, раскаталась, раскаталась, и все – поехала. Удивительно, как мениск у меня не вылетел на соревнованиях? Конечно, это чудо. Или сильный внутренний контроль? Андрей мне туго бинтовал ногу, а телекомментатор Сергей Ческидов говорил зрителям: «Что-то скованно выглядят наши лидеры» и добавлял, что звание чемпионов страны принадлежит другой советской паре, наверное, он посчитал, что мы свое уже откатали. Я видела, как Марина и Сережа хороши в оригинальном вальсе. Их произвольный танец тоже был поставлен на мелодии вальсов Штрауса, но все же проиграть им мне казалось труднее, чем выиграть.
Что же случилось с моей ногой?
Она в полном смысле слова оказалась скованной – в жесткой перевязке, которую мне по специальной технологии накладывал аккуратный Андрюша, единственный, кому я могла довериться. Татьяна Анатольевна в зависимости от настроения и самочувствия могла так затянуть, что не охнуть, а могла еле-еле бинт завязать. Точнее, не бинт, а тейп. Он белый, клеится, как пластырь, но не тянется. Его обязательно накладывают стоя, при чуть согнутой ноге. На тренировках я его маскировала черными колготами, а на соревнованиях сверху белого Андрей приклеивал еще и бежевый, тонкий и гладкий тейп. Андрей очень старался, а я стояла тихо-тихо, боясь лишний раз вздохнуть. Многие наши соперники даже не знали, что у меня нога в тейпе.
На чемпионате мира после оригинального танца, когда вновь оказались вторыми, мы с Татьяной Анатольевной Андрюшу еле уняли, так он нервничал. Я сидела, готовая ко всему, все варианты подсчитала, а Андрей самокритикой начал заниматься: «Действительно, мы плохо катались…» В разгар чемпионата этого делать нельзя. Критический разбор – дело хорошее, но хотя бы за неделю до соревнований или через неделю после, а когда они проходят, надо быть уверенным, что у нас все прекрасно. Постепенно он пришел в себя. Но на следующей тренировке у него соскакивает конек с ребра, он падает на борт в самом начале тренировки. Ужас какой-то! А мы должны классно откатать произвольную. Классно! Судьи обычно присутствуют на тренировках, но и зрители сидят, значит, уже какое-то мнение складывается. Но и это неважно. Нам самим нужен отличный прокат, для себя… Андрей встает, разводит руками и говорит: «У меня погнут конек». Это уже трагедия. Теперь у него конек не будет скользить куда надо, а если менять лезвия во время соревнований, то пропадает всякая уверенность в катании.
Татьяна Анатольевна наклоняется ко мне и шепчет: «Ничего не погнуто. Хорошо, что упал, теперь придет в чувство». Андрюша чего-то там у себя на коньке правил, я сама покаталась, музыка кончилась. Стою. Во мне такая злость поднялась, как на чемпионате Европы, когда нас поставили после польки на второе место.
Андрей закончил возиться, и мы с ним откатали программу, и так здорово! Правда, он действительно что-то натворил с коньком, в некоторых местах я чувствовала, как его ведет в сторону, но, может быть, мне так казалось после его слов. Вечером я для себя решила: «Хотя все и были довольны нашим прокатом произвольной программы на чемпионате Европы, сейчас для победы этого будет мало. Надо идти ва-банк. Иначе я буду стоять на второй ступени пьедестала и поздравлять Марину и Сережу». Я все-все проиграла у себя внутри и успокоенная отправилась спать. Я поняла, что второе место переживу, а вот если выступлю и не буду довольна собой, не забуду подобной слабости всю оставшуюся жизнь.
Андрей. Наученный горьким опытом, я постарался перед чемпионатом мира правильно распределить свои силы, а более того – нервы.
Польку мы облегчили. Костюмы стали яркими. Настроение хорошее. Приехали в Швейцарию на чемпионат и каждый день, как «дети в школу собирайтесь», обкатывали ее и обкатывали, времени не хватало, ведь она же получилась только-только, с пылу с жару. Все тренировки откатали замечательно, без срывов. Почему наша полька вновь не понравилась судьям? Не смогли сломать уже сложившийся стереотип, что в оригинальном танце лучше скольжение у Климовой и Пономаренко? На этот раз я расстроился еще сильнее. Эмоции отдали, как в произвольном танце, катали технически чисто, без единой помарки. Почему проигрываем? Непонятно.
Год и впрямь выдался тяжелым. За день до старта в произвольном танце я упал. Вышел на тренировку с замечательным настроением. Все у меня хорошо: ботиночки зашнурованы отлично, ножки садятся замечательно, ручки вытянул прекрасно. И решил – пробегусь-ка я сейчас во всю свою силу. Пробежался и… то ли наклон сделал больше, чем нужно, то ли на льду что-то лежало, но с конька я попал на ботинок, и с виража – в борт… То, что больно, – это ладно, но когда я встал и понял, что конек едет не туда, куда надо!.. Я его потрогал: ребра, конечно, нет, а наш стартовый номер на тренировке второй. Пока кровь на руке остановили, пока я с Татьяной Анатольевной поговорил, пора на лед! Пошел я кататься на кривом коньке. И проехали мы с Наташей вдвоем весь чемпионат на двух ногах из четырех. Наташа обычно чуть что – сразу в слезы, а тут повела себя очень сдержанно. Может, она успевала вовремя подкраситься, но распухших глаз я у нее ни разу не видел.
Наши коньки холил и лелеял Плинер. Умение их точно затачивать – особое искусство, требующее редкого глазомера и опыта. Самое простое и самое верное сравнение – хороший конек как инструмент у пианиста. Настроен инструмент или нет – для среднего ученика большого значения не имеет, но виртуоз к расстроенному роялю и не подойдет. Накануне чемпионата мы лезвия коньков никогда никому не даем точить, боимся, вдруг нам их настроят не так. Привычка есть привычка, никуда от этого не деться. Но тут уже и сам Плинер побоялся с ходу править конек, вздохнул и предложил подшлифовать. Я сам зажал лезвие в тисочки и попытался его выгнуть, но быстро понял, что это бесполезное занятие. Теперь, когда я ставил конек на ребро, то чувствовал, как он у меня едет в любую сторону, кроме той, куда надо.
Я уже подбирался к тому, чтобы заявить в танце свое «я», но в тот год еще ничего радикального сделать не сумел. Но уже возникали пусть небольшие, но приятные открытия. Например, переброска (Наташа перешагивает через мою ногу) пришла мне в голову на разминке, когда мы просто рядом скользили. Я спросил: «Наталья, почему бы тебе не попробовать таким вот образом перейти через мою ногу?» Она сразу поняла, что надо сделать. И в первой части произвольной программы после такого перешага ложилась сзади на мою ногу. Элемент получился эффектный, я гордился своим вкладом в программу. Но он оказался и довольно тонким: достаточно было Наташе немного прибавить в весе, и технически получалось грязновато. Имели значение даже полкилограмма, поскольку я уже не переносил, а переваливал ее через себя.
Мы жили в центре Женевы; выходишь из отеля, и сразу – Женевское озеро. Все так удачно складывалось: и гостиница рядом с катком, и время есть погулять, и наши друзья семья Калугиных, работающие в Швейцарии, жили рядом. Но все эти красоты и преимущества поблекли сразу когда утром в день соревнований я еще раз попробовал конек – и расстроился окончательно.
Я вышел на старт, подбирая под себя ногу. Наташа шепчет: «Нормально, нормально…» Первое мгновение, первые такты, она сзади ложится мне на спину, а я вместе с ней должен на одной ноге сделать большую дугу. Я пытаюсь повернуть ногу по кривой, а она у меня выворачивается вовнутрь. Дуга диаметром в двадцать пять – тридцать метров, я потом по видеозаписи видел, какой зигзаг я нарисовал на льду. Теперь смешно, а тогда! Нога заметно дергается. Мне сказали: ты так волновался, что у тебя нога дрожала. Но я не волновался, я боролся с коньком. Во время выступления только одна мысль присутствовала: как можно меньше наступать на «неуправляемую» ногу. В начале проката я еще помнил разработанный перед стартом план: здесь можно подольше на этой ноге, здесь на двух, здесь недолго… и так далее, но уже к середине он из головы вылетел.
Первая мысль после победы: «Теперь она не единственная, мы выиграли чемпионат второй раз». Но победили мы пять к четырем, то есть с преимуществом в один судейский голос – меня это потрясло. Я не забыл Днепропетровск, когда на табло стояли шестерки, а мы проиграли. Узнал я о таком нашем «преимуществе» вечером, когда раздали протоколы. «Когда, – подумал я, – когда же они, наконец, все успокоятся? Когда же окончательно решат, кто сильнее?»
