Сергей Белов - ДВИЖЕНИЕ ВВЕРХ
Империя ЦСКА в советском спорте была уникальным явлением. В наибольшей степени ее особенности проявляли себя во всенародно любимых видах спорта — хоккее и футболе. Ажиотаж вокруг хоккейного и футбольного ЦСКА был таким, что часто вполне заурядные вопросы повседневного существования команд становились предметом разбирательства на уровне руководства страны. Комплектование этих команд часто происходило под давлением, тем более, что у функционеров ЦСКА на крайний случай всегда в рукаве был припрятан козырь в виде призыва в Вооруженные Силы несговорчивого кандидата в команду.
Могу утверждать, что в баскетбольном ЦСКА такого ажиотажа не было, и кандидаты в команду всегда приходили в нее добровольно. «Срочников», т. е. игроков, призванных на двухлетнюю службу и формально являющихся солдатами, в баскетбольной команде не было. Основными стимулами притока баскетболистов в ЦСКА были лучшие, чем в других клубах, материальные условия, высокий уровень гарантий членства в сборной и общая высокопрофессиональная обстановка, царившая в клубе.
Отношение к команде в СССР было в высшей степени своеобразным. С одной стороны, это были всеобщая любовь и гордость за советский спорт, олицетворением которого был ЦСКА, горячая поддержка в международных соревнованиях национальных сборных, составленных на базе ЦСКА, понимание того, что успехи армейцев напрямую являются залогом успехов и сборной СССР.
С другой стороны, людям претило, что ЦСКА обладает уникальными возможностями для комплектования, которые использует достаточно безжалостно, вырывая самых лучших игроков из региональных коллективов, разрушая наигранные сочетания и связи, а главное — надежды, которые питали местные болельщики в связи с появлением на небосклоне этих новых звезд. Само за себя говорит прозвище «кони», появившееся, возможно, из-за предыстории армейской базы в Архангельском (там когда-то размещались конюшни), а закрепившееся в связи с традициями комплектования футбольного и особенно тихоновского[13] ЦСКА.
После того как очередное молодое дарование на второй-третий сезон своих выступлений по мастерам обнаруживалось в составе ЦСКА (а нередко — просто застревало в запасе у армейцев), провинциальный болельщик смачно сплевывал, нецензурно выражался и ставил диагноз: «Опять коням продался.» Что впоследствии не мешало этому болельщику яростно поддерживать и превозносить того самого игрока в составе национальной сборной, после того как его мастерство именно за счет пребывания в ЦСКА вырастало на порядок.
Наоборот, если хоть изредка появлялся игрок, который отвергал посулы армейских селекционеров и, даже будучи призванным под знамена ЦСКА на период исполнения священного долга перед Родиной, оттрубив два года, возвращался домой — это рассматривалось как подвиг, героизм, обрастало легендами и байками. Такой игрок становился на долгие годы кумиром местных болельщиков, обладающим индульгенцией от всевозможных прегрешений.
Иногда за таким отказом (как, я уверен, в случае с А. Беловым) действительно стояли верность родному городу, клубу, договоренностям с людьми, которые в тебя поверили. Все это мне очень понятно и близко, я сам, как рассказывал раньше, именно в таком ключе расставался с «Уралмашем». Но всегда ли мотивация была исключительно такой благородной? Не скрывались ли за демонстрацией локального патриотизма и презрения к «конюшне» нерешительность, неготовность штурмовать настоящие вершины в спорте, удовлетворенность тем, что есть?
То, что только ЦСКА в те времена открывал широкую дорогу к по-настоящему серьезным результатам в спорте, для меня по-прежнему не вызывает сомнений. Были истинные герои, беззаветно и на высочайшем уровне отстаивавшие на протяжении многих лет цвета родного клуба, а порой и пробивавшиеся в состав национальных сборных. Но есть и масса примеров отказавшихся от карьеры в Москве «патриотов», подзаплывших жирком, обросших подаренными местными властями квартирами, гаражами и машинами. Их основным уделом в дальнейшем оставалось вспоминать под бутылку в ресторане, как их в молодости звали в ЦСКА и как они могли бы «дать», если бы не верность родному клубу.
Впрочем, справедливости ради нужно признать, что случались и откровенно хамские варианты «наезда» на региональных игроков, мобилизации в ряды Вооруженных Сил, использование административного ресурса. В большей степени это было характерно для футбола и хоккея, где цена успеха в национальном чемпионате и на международной арене была более высока, чем в баскетболе. Да и грешили этим не только в ЦСКА, но и в других армейских и динамовских командах.
Тем не менее в сознании рядового болельщика все эти примеры сливались воедино и отражались на отношении к баскетбольному ЦСКА в равной степени. На международной арене все страстно ждали от нас победы, а внутри страны — столь же страстно желали нам поражений. В какой-то степени это могло подогреваться вполне понятным желанием болельщиков наблюдать интригу в чемпионате СССР, а не вписывать заранее в пустые строчки турнирной таблицы ЦСКА, «Динамо» и т. д.
Поэтому появление в каком-либо регионе страны талантливой, самобытной и хорошо организованной команды, сподоблявшейся хотя бы на пару сезонов бросить перчатку ЦСКА, вызывало всеобщий восторг и заинтересованное внимание. За выступлениями такой команды начинали следить, интерес к ее заочному и очному противостоянию с армейцами постоянно подогревался. Давид, смело сражающийся с Голиафом, всегда вызывает симпатию и поддержку.
Противостояние
В городах, где были собственные команды мастеров, соперничавшие с нами в национальном чемпионате, всенародная любовь к ЦСКА оборачивалась ненавистью; ее неизменной спутницей всегда была не менее всенародная ревность к нашим успехам, поэтому болели против ЦСКА во всей стране по-особому. К этому мы привыкли и даже не могли без этого обходиться, это давало особый драйв. К тому же это вырабатывало очень полезную для игрока привычку играть при недружественной публике.
Особенно негативное отношение к ЦСКА было в Прибалтике, что было обусловлено общим антисоветским настроем (а ЦСКА был главным олицетворением советского официоза), а также недавней утратой лидирующих позиций в отечественном баскетболе, ранее принадлежавших в основном латышским командам.
Еще хуже ситуации случались нередко в Тбилиси. В Грузии была тогда сильная баскетбольная школа; команды «Динамо» и ГПИ были в числе лидеров чемпионата (кстати, «экспериментальный» чемпионат в 1968-м выиграли именно динамовцы Тбилиси). Местные болельщики бешено поддерживали своих, нередко переходя границы приемлемого в спорте поведения.
Порой эта поддержка и вовсе принимала дикие, уродливые формы. Помню 10-тысячный зал в Тбилиси, скандирующий на протяжении 40 минут: «Судья — п...»; помню стаканы, бутылки, а однажды — металлическую конфорку от газовой плиты, которыми швыряли с трибун в игроков ЦСКА. Случалось, автобус нашей команды забрасывали камнями, были случаи поджога троллейбусов после игр.
Впрочем, такое «сопровождение» матчей вызывало в нас злость и особый настрой на игры с прибалтами и грузинами. Тому же «Динамо» за 12 лет мы проиграли всего один раз. Кстати, после этого проигрыша какой-то грузинский болельщик, искренне недоумевая, спросил меня: «Серега, вы что, игру продали?..» В каждой игре проклиная нас и превознося собственные команды, болельщики подсознательно были непоколебимо уверены, что обыграть нас невозможно.
Принципиальные отношения у ЦСКА складывались потом и с другими командами. С начала 1970-х началась эра знаменитого противостояния с ленинградским «Спартаком», в 80-е на роль основного соперника пришел каунасский «Жальгирис». Однако в этом соперничестве никогда не было признаков бойни, нечестной игры. Была жесткая, но честная мужская борьба.
Особенности национального характера
Не знаю, уместны ли мои рассуждения, но мне кажется, что причины столь своеобразного отношения к ЦСКА нужно искать глубже. Одной из них является традиционная для нашего народа неприязнь к чужому успеху, в особенности не случайному, а обеспеченному системной работой и выстраданному ценой большого труда и самоограничений.
В нашем народном сознании всегда превалировал образ Емели, на которого успех сваливается внезапно и без каких-либо предварительных трудов. Когда очередной такой Емеля появляется на горизонте, его бурно поддерживают, хвалят и превозносят. до тех пор, пока его успехи не становятся слишком уж стабильными и он сам не переходит в разряд ненавидимых авторитетов. Наоборот, когда чей-то успех в спорте, в бизнесе, в политике внезапно рушится, это вызывает неизменное злорадство обывателей, удовлетворение от того, что и эта птица высокого полета в итоге все равно ляпнулась во всеобщее дерьмо. «Бей длинных, они красиво падают.»
