Александр Мостовой - По прозвищю "Царь"
— Если не сходите в парикмахерскую, на следующий сбор можете не приезжать, — сказал он как отрезал.
Пришлось подчиниться. Васька Кульков затащил меня в какую-то парикмахерскую на Арбате. Закрыли мне голову и начали стричь. Долго так. Я взмолился: когда вы наконец закончите? А когда мне открыли лицо и дали увидеть себя в зеркало, я чуть не заплакал. Зрелище было ужасным — меня постригли так коротко, что я сам себя не узнавал.
Я очень любил длинные волосы. Тогда была такая мода. Многие западные футболисты отращивали шевелюру, и мы стремились им подражать. Однажды кто-то из знакомых даже подарил мне специальный гель для роста волос. Я мазался им день и ночь. А тут мне в один момент все остригли. И случилось это буквально за два дня до этого интервью. Когда потом себя со стороны на телеэкране увидел, ужаснулся. Да и ребята подбавили жару:
— Да, Мост, причесочка что надо, модельная.
Шаля тоже ухохатывался надо мной. Веселые, словом, были времена.
На поле мы с Шалимовым понимали друг друга от и до, как и Федор с Радиком — с полувзгляда, полудыхания.
Шаля знал, куда я отпасую в следующую секунду, и уже бежал в эту зону. А я знал, как он остановит мяч, как уберет его под себя, куда затем отдаст передачу. Самый памятный совместный гол? Возможно, «Марселю» в полуфинальном матче Кубка чемпионов. Я прошел по краю, прострелил, и он точно пробил головой. Еще вспоминается гол в ворота чешской «Спарты», Я оставил Шале мяч пяткой, и он технично, в одно касание, поразил ворота соперников.
Когда пошла первая волна отъезда советских футболистов за рубеж, мы с Игорем строили планы: вот бы вместе уехать в какой-нибудь западный клуб. И так случилось, что его и динамовца Игоря Колыванова летом 1991 года позвали в итальянскую «Фоджу». У меня, естественно, возникло огромное желание поехать вместе с ними. Начал интересоваться, возможно ли организовать и мой трансфер? Но мне отказали, мотивировав это тем, что на позиции «под нападающими» у итальянцев уже есть свой футболист. Ух и расстроился же я тогда! Думал: ну почему судьба так несправедлива? Почему я снова оказался отрезанным, как и летом 1990 года, когда на чемпионат мира взяли не меня, а Игоря? Но делать было нечего — и я решил ждать своего часа.
…Разумеется, мы продолжали общаться с Игорем. Он едва ли не каждый день звонил мне в Москву, интересовался новостями. В Италии Шале было непросто — все-таки уехал в другую страну, где все чужое и не такое, к чему он привык у нас. А буквально через полгода после этого за границу уеду и я — в лиссабонскую «Бенфику». По мере возможностей мы будем продолжать общаться — вплоть до моего отъезда на чемпионат мира в Америку.
Нашумевшая история с «письмом четырнадцати», призывающим к смене руководства национальной команды, зародилась, конечно же, еще до памятной игры в Греции. В сборной уже давно присутствовала нервозная обстановка. И не потому, что мы плохо играли — с этим-то как раз все было в порядке. Все изначально шло к тому, что мы выйдем из группы и поедем на чемпионат мира в Америку. Но в сборной в те годы всегда возникали проблемы. Как в то время всех обманывали, так обманывали и нас. Сейчас об этом смешно говорить и кажется мелочью… Но тогда подобные вещи были для нас вовсе не мелочами. Вдобавок к этому целую группу игроков не устраивал тренер Павел Садырин.
Конечно же, меня он тоже не устраивал. Я при этом тренере практически не играл — провел за сборную считанное количество матчей. Обижался, конечно. Думал: как же так, я же не последний игрок? Хотя умом понимал: до этого Садырин тренировал ЦСКА, значит, он по большей части будет доверять своим ставленникам, армейцам. С другой стороны, я почти не имел игровой практики и в «Бенфике». Понимал, если вызовут — надо ехать. Если нет — так тому и быть.
Возможно, я должен был идти на конфликт в первых рядах. Но я не шел, потому что понимал, что и так в сборной вишу на волоске. Тем не менее из-за дружеских отношений я поддерживал Шалю и других ребят. Хотя многие, и я в том числе, понимали, что этот протест ни к чему не приведет. И подписали письмо за компанию, чтобы не обижать других ребят.
Шалимов же до конца верил в удачный исход. У Игоря в то время был огромный авторитет среди игроков. Как-никак футболист «Интера», капитан сборной.
Поражение в Греции стало спичкой, которая подожгла ворох проблем и обид. Президент РФС Вячеслав Колосков в раздевалке обвинил футболистов в безволии, чем накалил ситуацию до предела. И произошел «взрыв». Ребята ответили Колоскову — да так, что мало не показалось: в раздевалке стоял мат-перемат.
Потом мы приехали в гостиницу, и игроки начали собираться в номере, где жили мы с Шалимовым. Там и было принято окончательное решение написать это письмо. Хотя у меня было твердое ощущение, что ничего из данной затеи не выйдет. Я много разговаривал с Шалей по телефону, когда он играл в Италии, а я в Португалии. Мы созванивались чуть ли не каждый день. И я ему всегда объяснял:
— Поверь, не стоит поднимать бунт. Если вы все уже решили, я, конечно, пойду с тобой, но исключительно как твой друг, потому что так надо. Но саму эту идею я не принимаю. Ничего из нее хорошего выйдет.
— Да нет, ты увидишь, все у нас получится! — отвечал Шаля.
После благотворительного матча в пользу попавшего в аварию Сергея Щербакова у нас состоялась встреча с помощником Садырина — Юрием Семиным. На ней присутствовали я, Шаля, Васька Кульков и Серега Юран. Семин уговаривал нас одуматься. И Юран сказал, что, скорее всего, вернется в сборную. Я же сомневался до конца. И в тот момент сказал, что не поеду, Семин убеждал:
— Надо ехать. Зачем вы это затеяли? Все равно у вас ничего не получится.
Но Шалимов был непреклонен.
А Юран сказал:
— Я хочу играть.
Я, конечно же, его понял. Но в тот момент решил подождать. Думал до последнего. Только в мае дал окончательный ответ, К этому времени я уже четко знал, что в сборную вернутся все спартаковцы. При этом не могу сказать, что я с кем-то советовался. Свое решение принял сам. Мне позвонили за окончательным ответом:
— Поедешь?
— Поеду.
Я, конечно, мог наступить себе на горло и остаться вместе с ребятами. Но я не стал этого делать. Мне некуда было деваться. Если Игорь играл в «Интере» и у него там все было в порядке, то для меня этот чемпионат мира был шансом попасть в серьезный клуб.
Шалимов очень обиделся на меня за это решение. Как и за то, что я ему не позвонил. И мы долгое время не общались. Пару лет вообще не разговаривали. Я в тот момент посчитал, что мне нет никакого смысла звонить Шале. Зачем? Я ведь изначально считал, что не стоило развязывать эту войну.
Да, знаю, что тот же Карпин позвонил Шалимову и объяснил, почему он все-таки едет на чемпионат Европы. Но ему было проще, они не считались близкими друзьями. Общались на уровне: «Привет — пока». А мне в тот момент было больно набрать номер Шали и сказать, что я отказываюсь от своей подписи. Я понимал, что он обидится. И я решил не звонить ему.
Снова общаться с Игорем мы начали после долгого перерыва. Инициатором сближения стал Колька Писарев. Мы в свое время втроем дружили. Но его в сборную не вызывали (игрок-то он был, между нами говоря, слабенький). Колька мне еще в 1994-м сказал, что Шаля затаил сильную обиду. Да и я сам в одном из интервью прочитал слова Игоря: «Этого человека для меня больше не существует». Но я спокойно их воспринял. Ведь это был мой собственный, вполне осознанный выбор.
Я, естественно, хотел помириться с Игорем. Считал, что наша дружба важнее, чем чьи-то личные амбиции. К тому же Шаля решился на это письмо, находясь под влиянием других людей. Как можно в одиночку пойти на конфликт с всесильным тогда президентом футбольной федерации?
Мне не хватало общения с Игорем, не хватало нашей с ним дружбы. И все наши общие друзья — и Коля Писарев, и Олег Грачев, и еще один друг, не из футбола — не раз говорили:
— Помиритесь, что вы как дети? Вы же видите, что вышло из всей это истории, какой ерундой все закончилось? А вы все еще дуетесь друг на друга.
И здесь уже надо отдать должное самому Шале. Я же понимаю, что ему было нелегко простить меня. Возможно, он до сих пор на сто процентов меня не простил. Хотя я сам внутри себя не считал, что в чем-то изменил Игорю, не видел этой измены.
В первый раз после конфликта мы встретились с Шалимовым в сборной у Олега Романцева. Тогда мы даже не пожали друг другу руки. Но время лечит.
Как-то я позвонил Игорю, спросил:
— Ну что ты дуешься? Давай встретимся, поговорим. Поначалу он не хотел пересекаться. Говорил:
— Нет, не надо, не хочу.
Потом вместе оказались в одной компании. А там, хочешь не хочешь, а пару слов друг другу скажешь. И после этого мы потихоньку вновь стали становиться друг к другу все ближе и ближе,
Порой мешали побочные факторы. В определенный момент Шаля попал под влияние своей жены. Это была своеобразная особа. Помимо того что у Игоря и в футбольной жизни в какой-то момент все стало складываться очень непросто, еще и супруга добавляла проблем. Она очень сильно влияла на его отношение к жизни, к другим людям. Одно накладывалось на другое. Ясно, что голова у Шали тогда была забита непонятно чем. В конце концов он разошелся с этой девушкой, и развод был очень непростым.
