Брайан Глэнвилл - Олимпиец
Конечно, выйти из четырёх минут — тут было к чему стремиться; все последующие рекорды в беге на милю были, скажем, просто рекордами. Но в глубине души я знал, к чему стремлюсь, думаю, знал это и Сэм. Я хотел пробежать милю за 3.50 — это казалось невероятным, когда–то считалось, что и четыре минуты — результат недостижимый, а Баннистер его достиг.
Но зимой это невозможно, все соревнования проходили в закрытых помещениях и почти все в Штатах. Оставалось только тренироваться и думать о будущем, но после женитьбы мне стало легче, потому что рядом была Джил.
Алан тренировался вместе с нами; он ушёл из большого спорта, но ему хотелось сохранить форму. Он был любитель подпустить шпильку и частенько жалил Сэма, но тот отвечал ухмылкой; они походили на двух псов, готовых к схватке. Думаю, Сэм потому и разрешал ему тренироваться с нами, что, по сути, это подтверждало веру Алана в его идеи, к тому же Сэм, думая о прошлом, полагал: тренируйся у него Алан с самого начала, быть бы ему олимпийским чемпионом.
Однажды Сэм говорил о болевом барьере, а Алан сказал: «Вы хотите, чтобы ваши бегуны отдавали концы в каждом забеге, так?» А Сэм ответил: «Нет, не так. Я хочу, чтобы они преодолевали себя в каждом важном забеге».
Алан обычно поддразнивал и Джил. Я её уверял, что это ничего не значит, но Джил его недолюбливала. Она говорила: «Он говорит то, что думает, улыбается, чтобы ему не верили. Алан просто завидует». Я возражал: «В чём ему мне завидовать?» Но она отвечала: «Не только тебе. Он завидует всем, кто счастлив».
Я полетел в Чикаго и выступал на встрече Рыцарей Колумба. Стен поступил благородно: он оплатил дорогу Сэму и Джил. Дорожка была хорошей, участвовал Драйвер и снова Гэтц, и ещё новичок — школьник по имени Дюрран. Я уже привык к двенадцати кругам, насыпям и бортикам. Теперь я знал, как нужно действовать, не то что в первый раз в Нью — Йорке. Затереть меня уже не удастся.
И я победил, обогнал Драйвера. Мы бежали вровень, ожидая, когда другой ускорит бег, а Сэм сказал, чтобы я начал рывок на девятом круге — у меня больше скоростная выносливость, чем у Драйвера, значит, могу уходить в отрыв раньше, хотя обычно это игра в кошки–мышки. Я так и поступил. После восьмого круга впереди бежал другой янки, Келли, а мы с Драйвером держались позади, он на внутренней дорожке.
Я рванул, опередил Келли, Драйвера это застало врасплох, но вскоре он уже бежал следом. Я был впереди ярдов на десять и знал — никому в мире меня не догнать, когда до финиша всего 250 ярдов. Так я и пришёл первым. Драйвер отстал ярдов на десять. Потом он подошёл и сказал: «Ты меня удивил. В следующий раз учту». А я ответил: «В следующий раз я придумаю что–нибудь новенькое». Он добавил: «Если не ты, то Сэм».
Я едва сдержался, но подумал: да бог с ним. Я его слопал, это главное. Есть в нём это свойство, присущее многим янки, — «подзавести» соперника, сказать перед забегом какую–нибудь пакость и вывести тебя из равновесия; надо не обращать на них внимания, и всё. К тому же подобные подковырки я уже слышал, особенно от Алана.
Но однажды меня удивила Джил. Как–то после тренировки Сэм стал говорить о планах на текущий сезон, в каких соревнованиях я должен участвовать и в каких не должен, к каким относиться как к разминке, а когда идти на рекорд и так далее. На обратном пути в машине вижу — Джил сидит, будто в рот воды набрала. В чём дело, спрашиваю?
Она ответила: «Он говорит с тобой так, будто у тебя нет своей головы». Я сказал: «Брось ты, это же Сэм. Для него это норма». Она добавила: «Можно подумать, что ты — его творение». Я сказал: «Ну в каком–то смысле так и есть, милевиком меня он сделал». Она рассердилась — раньше я за ней такого не замечал. «Чушь! Никто из тебя ничего не делал. Он выявил то, что в тебе уже было». Я ответил: «Да, но кто–то должен был это выявить?» Она сказала: «Возможно, но у тебя уже всё было».
Я тогда не обращал на это особого внимания, просто у Сэма такая манера выражаться. Она раздражала многих, но потом люди привыкали. Я думал, привыкла и Джил. Ведь Сэм признавался: «Если нет задатков, мне не под силу их развить. Когда в земле нет нефти, бури хоть целый век — толку не будет». Позднее, вечером, когда я вспомнил его слова и пересказал ей, она ответила: «Да, я это слышала».
Мы уже лежали в постели. Я обнял её и прижал к себе, было приятно, что она во всём на моей стороне, даже когда в этом нет нужды. Скоро она расслабилась, повернулась ко мне, и я её поцеловал.
«Есть два различных метода, когда готовишься побить рекорд. Любой из них может привести к успеху, а может и подвести. Баннистер применил синтетический метод, когда весь забег строится так, как это выгодно идущему на рекорд. А в обычном, так сказать, честном забеге к рекордному результату тебя подталкивает естественный ход событий, и бегун, преодолевая себя, устанавливает рекорд.
Я считаю, эти методы нельзя сравнивать. Между честным рекордом и специально подготовленным есть большая разница. В подготовленном забеге претендент бежит строго по секундомеру, а остальные как бы стимулируют его бег. Рекорды, конечно, важны, но они не самоцель. В идеале они рождаются в соревновании. В твоём случае я готов терпимо относиться к заранее просчитанным забегам, но я от них не в восторге. Я готов с ними смириться, потому что знаю: тебе нужна цель, ан этом этапе твоей карьеры тебе как спортсмену важен рекорд, ты заслужил право стать рекордсменом, как и заслужил право победить в Риме. Но мне будет куда приятнее, если ты побьёшь рекорд в открытом соревновании, и я думаю, что так оно и будет, потому что ты настоящий бегун, бегун–боец».
Был тут и ещё один момент, о котором Сэм предпочитал умалчивать, — каждая попытка установить рекорд приносила мне много денег, и они были очень кстати: надо было обставлять дом мебелью и всем необходимым. Скажу честно, в некоторых забегах, где от меня ждали рекорда, я не слишком старался — приходил первым, но не лез из кожи вон. Ну и что ж, что мне платили, ведь все эти янки за свои занятия спортом получали стипендии и богатели куда больше меня. Не мог я сравниться и с русскими, о которых заботится государство. Разница была в том, что мне никаких денег вроде не полагалось, получал я их как бы втихаря.
Рекорд принадлежал Драйверу — 3.54,9; он установил его год назад в Лос — Анджелесе во время отборочных соревнований в олимпийскую команду США. Я для себя решил, что пойду на побитие рекорда в Калифорнии или в Австралии — словом, где–нибудь, где светит солнце и атмосфера подходящая, но только не в Англии с её вечно серым небом, дождём и тяжёлыми дорожками, хотя Баннистер и вышел из четырёх минут в Оксфорде.
Трудность была в том, что «организованный» забег был возможен только в Англии. В одном из них я чуть было не поставил рекорд. Со мной бежали четверо: Дон Мейтланд (он тоже был в Риме), Джек Ньюмен, Уолли Пратт и Дуг Мэдли. Обычная дистанция Дуга — четверть мили, на милю он вообще бегал несколько раз в жизни, но по плану он должен был здорово подстегнуть меня на первой четверти мили. Правда, первый круг я и сам всегда проходил довольно быстро.
Моё лучшее время тогда было 3.55,4, я его показал в прошлом году в Польше. Там к намеченному плану я отнёсся легкомысленно и перед последним кругом слишком отстал. Вот и поднажал что было сил. Если бы я шёл на такой результат заранее, наверняка ничего бы не вышло, по заказу получается редко.
Первый круг я, на свою беду, пробежал слишком быстро. Дуг понёсся вперёд, и мне пришлось выложиться, чтобы не отстать, — он–то бежал, как всегда, на четверть мили, и в конце первого круга между нами было всего несколько ярдов.
В результате второй и третий круги я пробежал хуже обычного. Джек Ньюмен обогнал меня на втором круге — он хорошо бегал милю в клубе, хотя никогда не выходил из четырёх минут, — но тут я с трудом за ним удержался. Мне тогда пришлось очень туго, лёгкие сдавливало, ноги двигались тяжело, даже тошнило. Думал, что за ерунда, что за дурь, ведь не будешь же бороться с болевым барьером на втором круге! Но так уж вышло, в глазах у меня было темно, я не видел ни стадиона, ни толпы, ни бегунов, даже самой дорожки; только бы выдержали ноги, только бы не лопнули лёгкие, каждый шаг давался с усилием, но я выдержал и, пробегая мимо Сэма, услышал его крик: «1.55,8!»
На третьем круге я догнал Уолли Пратта, другого клубного милевика. Будь на его месте Дуг Мэдли, который, естественно, уже отстал, я бы добился своего, но Уолли не мог «тянуть» меня с хорошей скоростью, а это мне бы не помешало, ведь болевой барьер я преодолел. А так я расслабился. Сэм прокричал: «2.58,3!» — и я понял, что для рекорда это слишком много.
На последнем круге хорошо бежал Дон Мэйтленд, он меня заставил поднапрячься, но после поворота он «испустил дух», я остался один, никто меня не подстёгивал, только голос Сэма и мысль о рекорде. Дона я опередил на двадцать ярдов, на финише чуть не упал. Мне потом сказали, что я, когда разрывал ленточку, от недовольства качал головой. Сэм подошёл и сказал: «Великолепно бежал», но я даже не спросил о своём времени — настолько был измотан.
