Валерий Натаров - ВАДО-РЮ ПО-УНИВЕРСИТЕТСКИ
От студенческого магазина до будокана было езды на машине не больше минуты. Тренировка была в самом разгаре. Двенадцать молодых японцев – половина из них с черными поясами – отрабатывали базовые удары. Меня сразу удивило то, что они стояли не в ряды, а в круг, и каждый видит всех. Один из «черных поясов» – небольшой и круглолицый – зычно выкрикивал команды.
Дождавшись паузы в тренировке, Сэнсэй приблизился, получил свою порцию положенных приветствий от учеников, после чего стал их распекать за то, что удары выполняются недостаточно быстро. Все виновато кланялись и говорили «хай!».
Вдруг безо всякого перехода он показал в мою сторону и сказал: «А это – студент-стажер из СССР. Его зовут… а, ну, это… ага!.. Маарэрий! Он будет с нами заниматься! Скоро сдаст экзамен на черный пояс!» – добавил он слегка язвительно.
Я произнес положенное в таких случаях «Прошу любить и жаловать!», получил в ответ сдержанные кивки, после чего как бы перестал существовать и для Сэнсэя, который поспешил уехать назад, в магазин, и для студентов-каратистов, продолживших тренировку. Вообще Сэнсэй потом появлялся в зале не чаще раза в месяц с инспекторской проверкой, остальное время тренировку вели старшие ученики.
Посмотрев немного, я тоже потихоньку ушел из зала.
Искаженный вариант моего имени – Маарэрий, несмотря на мои усилия объяснить, что мое имя произносится иначе, так и прилип ко мне на все десять месяцев занятий каратэ в университете «Токай». В сертификате о присуждении мне квалификации по стилю «Вадо-рю» фамилия написана правильно, а имя именно так – Маарэрий… Только много времени спустя я понял, что мне лучше представляться японцам по фамилии – она абсолютно точно ложится на их фонетику, легко запоминается и практически не претерпевает искажений. А имя как только не видоизменялось – Маарэрий, Барэри, Барирэй, Марирэй…
На следующий день в обеденный перерыв я пошел покупать спортивное кимоно – доги. Крошечный магазинчик для занятий боевыми искусствами находился в одном здании с кегельбаном, который украшала гигантская кегля. Буквально боком войдя в магазинчик, я почему-то вдруг разволновался и вместо доги попросил показать мне догу, то есть оружие каратэ – нунчаки, сай, тонфа и другое. Пожилой продавец терпеливо ждал, пока я разберусь, что же мне, все-таки, надо. Потом спросил:
– А вы кто и откуда?
– Я студент, из СССР.
Продавец вдруг обрадовался: «О! Я был в плену в Сибири!!! Меня там кормили! Я остался жив!» И стал выпаливать слова: «картоська, барана, давайдавай, копайкопай!!!» После чего полез в какую-то коробку и достал доги: «Думаю, это Вам подойдет!»
Спортивное кимоно было из плотного хлопка, с бледно-голубым оттенком (после недели тренировок этот отлив пропал). На левой стороне куртки темно-синими нитками были вышиты в скорописном варианте три больших иероглифа – То (Восток), Кай (море), Дай (большой) – Токай Дайгаку – Университет «Токай».
«О! И надпись есть!» – произнес я. Продавец, видимо, решил, что меня это смущает. И стал объяснять, что это был такой заказ, но от него отказались, и он готов мне отдать это спортивное кимоно со скидкой и бесплатно приложить белый пояс. Покупка состоялась к обоюдному удовольствию.
Вечером, сразу после занятий в университете, я отправился на первую тренировку.
К моему приходу явно готовились. Встретивший меня у входа в додзё студент-первокурсник, маленького роста, коротко стриженный, в кимоно с белым поясом, показал мне раздевалку и сказал, что ценные вещи я могу сдать ему на хранение, на время тренировки. Немного подумав, я положил ему в сумку свои незатейливые электронные часы. Эта сумка потом всегда стояла на лавочке в спортзале, рядом с аптечкой, и дежурный, а таковым и был встречавший меня первокурсник, отвечал за сохранность сданных вещей.
По пути в спортзал дежурный, который представился как Набэсима, коротко мне рассказал о правилах поведения, установленных в клубе каратэ. Во-первых, желательно приходить в зал раньше Сэнсэя или Сэмпая (старшего ученика). Во-вторых, ожидать их прихода надо, построившись в колонны, лицом к входу. В-третьих, вопросы можно задавать только по окончании тренировки. Я молча кивал, решив, что ничего хитрого в этих правилах нет – для начала надо больше слушать и меньше проявлять инициативы.
Похоже, что и мое место при построении в начале тренировки было предметом предварительного обсуждения и уже определено. Когда мы с Набэсимой, поклонившись, вошли в зал, маленький японец юркнул в дальнюю от центра зала колонну из пяти человек с белыми поясами, мне же жестами было показано, что надо занять место в одном ряду с обладателями коричневых поясов. Слева от меня располагался только один ряд – все с черными поясами. Позднее мне объяснили, что критерий для ранжирования один – курс, на котором учится студент, а не уровень мастерства. По моему возрасту меня должны были поставить в левый ряд – с черными поясами, но в апреле они заканчивали учебу в университете, а мне предстояло учиться почти год. Так я и попал в один ряд с третьекурсниками[1]. Все молча и терпеливо ждали прихода Старшего ученика. Но он появился не один, а вместе с самим Сайто-Сэнсэем. Видимо, одолело его любопытство – как иностранец у них будет заниматься.
Первая тренировка оказалась тяжелой. Многократное повторение простых базовых движений под счет – например, сто прямых ударов руками (цуки) считалось легким разминочным упражнением – было непривычным и утомляющим. В «Сэнэ» удары в таких количествах никогда не практиковались, там упор больше делался на разнообразие технических приемов.
Построение в круг также не давало возможности хоть как-то перевести дух – постоянно на виду у всех, «черные пояса» внимательно смотрят за каждым движением и тут же делают замечания. Сэмпай и вовсе периодически выходит из круга и начинает править ошибки, не особенно церемонясь с первокурсниками – вплоть до грубого крика и подзатыльников.
Общий принцип тренировок был «делать через „не могу“ – считалось, что только так можно поставить правильную технику и закалить дух. Любое упражнение делалось максимально возможное количество раз, а потом еще десять-пятнадцать.
Поначалу все было непривычно. После выполнения, скажем, упражнения на отработку ударов ногами – по пятьдесят раз – следовало: «Все плохо! Медленно! Все сначала!» Вот тут-то и начинались непроизвольные крики «киай», без которых выполнить упражнение до конца было бы просто невозможно. Вообще, замечание «Медленно!» (по-японски «Осой!») было одним из самых ходовых во время тренировок и врезалось в память именно в таких резких, срывающихся на визг интонациях.
В конце первой тренировки Сэнсэй подошел ко мне, слегка хлопнул по плечу и сказал вполне серьезно: «Будешь терпеть и стараться – сможешь стать черным поясом!» За время тренировки Сэнсэй сделал всего лишь несколько движений – резких, концентрированных, взрывных. Но даже непосвященному становилось ясно, что этот человек с лицом добродушного любителя выпить гораздо опаснее тех крепких, коротко стриженных неулыбчивых ребят с набитыми кулачищами, которых мне доводилось видеть в Москве.
После тренировки я дотащился до общежития, залез в душ, потом погрузился в ванну – фуро[2]. И о чудо! – через пять минут я чувствовал себя бодрым и свежим! Оставалось только соорудить себе ужин и сесть за уроки…
Я стал ходить на тренировки каждый день. По воскресеньям я отсыпался, делал уроки на понедельник, играл с однокурсниками в футбол. Будний день я начинал с утренней пробежки – около трех километров по тенистым аллеям университета. После этого следовало отбывание всеобщей повинности для советских студентов – просмотр новостей в 8:30 утра и политинформация, когда каждый по очереди должен был делать обзор японских газет. Приехавший с запозданием в месяц руководитель группы строго следил за тем, чтобы все собирались вовремя, иногда ему приходилось звонить по интерфону прямо в комнату кому-нибудь из заспавшихся студентов, и тот появлялся через минуту в конференц-зале, с мятым лицом, всклокоченный и зевающий.
В 9:30 начинались занятия, с часа до двух – перерыв на обед. Мы часто с Сергеем Ч. ходили в студенческую столовую, расположенную в том же здании, где и магазин, в котором работал Сэнсэй. Как-то раз мы шли к этой столовой, оживленно что-то обсуждая. Вдруг, как черт из коробочки, откуда-то выскочил Набэсима, замер передо мной, отвесил поклон, громко прокричал приветствие и снова исчез куда-то. Сергей корчился от смеха, и чем больше я пытался ему объяснить установки и предписания для первокурсников, обязывающие их приветствовать старших по клубу каратэ даже на улице, тем веселее ему становилось. К концу обеденного перерыва вся наша группа только и говорила о том, что Натарову японцы уже начали бить поклоны прямо на улице.
Пример Набэсимы, которого постоянно донимали замечаниями, подзатыльниками, вечно отстающего во время кроссов, но упорно не бросающего каратэ, был для меня веским аргументом: как бы тяжко ни было мне на тренировках, есть люди, кому еще труднее. Сама фамилия этого маленького японца вызывала у меня смешанные чувства: с одной стороны, это громкая самурайская фамилия, окутанная множеством легенд, что-то вроде нашего Добрыни Никитича, а с другой – «набэ» по-японски означает «кастрюля». И когда со всех сторон раздавалось: «Эй, Набэ, протри-ка пол! Эй, Набэ, надо стараться!» – я мысленно переводил его имя на русский, получалось очень забавно.
