Петр Северов - Последний поединок
Вытирая большим носовым платком вспотевшие ладони, Глоба докладывал самым почтительным тоном:
— Так называемая «команда хлебозавода», уважаемые господа, на самом деле представляет собой первоклассный коллектив мастеров футбола «Динамо». Большинство игроков известно не только здесь, но и за границей, так как имеет немалый опыт международных встреч. Киевляне играли во Франции, в Бельгии, встречались с турками и с блестящей командой басков. В команде есть игрок из сборной страны — Свиридов, его называют «непробиваемым беком», «королем защитной линии». В сочетании с опытным вратарем Русевичем они представляют из себя мощный дот.
— О майн гот! — прервал его летчик с железным крестом на мундире. — Какой же дурак развесил по городу афиши, в которых динамовцев именуют командой хлебозавода?
Глоба неопределенно покачал головой. Да, он согласен с этим замечанием, и у него возникали подобные сомнения. Больше того, сам начальник гестапо, оберфюрер Эрлингер, выразил возмущение глупостью организаторов матча. К тому же и воскресный день выбран неудачно: скопление больших масс народа в оккупированном городе недопустимо, а поражение «Люфтваффе» в таких условиях может оказать отрицательное политическое воздействие на эти массы.
Летчик прервал рассуждения Глобы с раздражением:
— Не беспокойтесь! «Победительница Бостонного фронта» не имеет ни единого поражения. К тому же мы укрепили линию нападения. Наша пятерка способна сокрушить любую оборонительную линию русских. И мы, конечно, их сокрушим. В этом я уже заверил и господина Эрлингера, и господина Радомского.
— Я не сомневаюсь в вашей победе, — кланяясь, проговорил Глоба. — Я только полагаю, что силы противника следует заранее знать.
— Кто выделяется среди русских нападающих? — резко спросил летчик.
Глоба снова поклонился:
— Точно бьет по воротам центральный нападающий. Его фамилия Корж. Центральный полузащитник Кузенко — гроза вратарей. Вдвоем они сильны, но в одиночку не представляют большой опасности.
Летчик достал коробку спичек и стал раскладывать их на столе в том порядке, в каком состав команды занимает на поле свои места: вратарь, два защитника, три полузащитника и пять нападающих. Все игроки приблизились к столу и внимательно наблюдали за тренером. Котька не спускал глаз с немцев, напряженно глядя на их затылки. Он с трудом понял, что сказал тренер. В общем, его мысль сводилась к тому, чтобы первые пятнадцать минут вести разведку боем и стараться сразу же перенести игру на сторону киевлян. Если окажется, что игра не будет складываться в пользу «Люфтваффе», тогда Отто и Морис… Тренер дважды повторил эти имена и многозначительно взглянул на двух сидевших рядом игроков:
— Отто и Морису это не впервые…
Он вынул изо рта дымившую сигару и поднес ее к спичке, обозначавшей вратаря. Серная головка вспыхнула. Тренер снова затянулся сигарой и поднес ее к другой спичке, обозначавшей центрального полузащитника. Он поднят два пальца и спросил:
— Генуг?
— Зер гут! — отозвался тот, которого он назвал Морисом.
Котька не сразу понял смысл этой пантомимы, но чем больше вдумывался, тем яснее представлял, какая угроза нависла над его любимой командой. Нужно было немедленно что-то предпринять. Любой ценой следовало сию же минуту выбраться из этой проклятой засады и обо всем информировать Ваську. Возможно, он, Котька, сам сообщит о слышанном и виденном дяде Коле. Однако до начала игры нечего было и помышлять о переселении с «небес» на «землю».
Здесь, на «небесах», уже нечего было делать. Игроки «Люфтваффе» закусывали. У Котьки даже слюнки потекли, когда он увидел огромный поднос с песочными пирожными, поставленный на буфетную стойку в углу раздевалки. Какой-то толстяк разливал из термосов в маленькие чашечки какао и кофе.
Острая радость охватила Василия, когда, наконец, он увидел своих и услышал голос Свиридова.
— Коржа здесь не было? — спросил Свиридов.
— Нет, а разве он не с вами? — удивился Гаркуша.
— Неважно складываются дела, — заметил Свиридов в раздумье. — До начала матча остается сорок минут.
— Я думаю, он сейчас явится, — попытался успокоить Василий капитана и, захлебываясь от восторга, рассказал Свиридову и Русевичу о Котькиной засаде. Однако ни тот, ни другой не выразили одобрения.
— Оставаться тебе, Василий, загольным беком, — довольно строго сказал Русевич. — Кто тебе разрешил самовольничать?
— Дядя Коля, — взмолился мальчик. — Я же для хорошего дела. Мы же с Котькой…
— Замолчи и слушай, что тебе говорят. Представь, что шпики накроют твоего Котьку… Ему же язык вырвут! И какие могут быть неприятности для нашей команды!
Васька стоял, понурив голову, и ковырял носком пощербленный пол.
— Право, не знаю, что с тобой делать, — возмутился и Свиридов. — Ведь я тридцать раз тебя предупреждал: без разрешения — ни шагу.
Озабоченно оглянувшись, он спросил:
— Где дядя Костя? Ты видел его?
Василий выбежал из раздевалки. В коридоре было много немецких офицеров; они то входили в раздевалку, то выходили из нее, громко переговариваясь и дымя сигаретами. Здесь же дежурили корреспонденты и кинооператоры. Вдруг Василий увидел, что по лестнице в душевую спускается сам дядя Костя. Он хотел спросить, где же Котька, но старик грозно взглянул на него и, сойдя с последней ступеньки, вскинул голову, крикнул:
— Долго ты там будешь возиться, матери твоей ковинька! Где гаечный ключ?
— Я штаниной зацепился, — жалобно отозвался Котька, и на лестнице появились его ноги, тощий корпус, а затем и бледное лицо с малопривлекательным носом. Он чихнул, отдал дяде Косте гаечный ключ, повозился в душевой и, наконец, пробрался в раздевалку киевлян. Все уже переоделись в красные футболки и в белые с голубым трусы. Завидя Котьку, Русевич сдержал улыбку, достал из кармана брюк, висевших на гвозде, платок и вытер ему нос. Впрочем, «разведчику» было не до этого: он пересказал, насколько ему позволяла память, информацию Глобы и попросил дать коробку спичек и одну сигарету. Вслед за тем он без единого слова повторил все движения тренера. Когда вспыхнула первая и шестая спички — все ахнули. Вторую спичку Котька переломил на двое.
— Понятно? — спросил Свиридов, оглядывая игроков. — Они решили меня «подковать», а Колю и Ваню так обработать, чтобы их вынесли с поля. — Уже обращаясь к Алексею Климко, он напомнил:
— Береги Колю, Алеша… Я тоже буду начеку.
— Всем нужно быть начеку, — заметил Русевич. — Они могут пойти на провокации. Я даже уверен, что пойдут: ведь на трибунах все их начальство… Проигрывать перед лицом начальства — скандал! «Торпедам» выгодней затеять потасовку.
— Действительно, — согласился — Даст по уху, чтобы затеять драку, ну и я не стерплю…
— Я тоже мозоль отдавлю, — заверил Баланда.
— Ввязываться в «истории» ни в коем случае нельзя, — строго сказал Русевич. — Они же такое побоище устроят, что мы и костей не соберем. Мы должны подавлять игрой — техникой, точно рассчитанными комбинациями. Чем лучше будем играть — тем позорней будет для них поражение.
— В этом анафемском плену мы больше терпели, — сказал Свиридов — Девяносто минут можно выдержать. Я не допускаю, чтобы при всем честном народе они вздумали калечить нас.
Кузенко насмешливо присвистнул:
— Что касается меня, я это допускаю. Вряд ли их смутит присутствие киевлян. Они и людьми-то нас не считают… А тут уже определенно говорят — я краем уха это слышал, — что рыжий Пауль из Бабьего Яра будет присутствовать. Он вроде бы и сам когда-то поигрывал, к «Люфтваффе» — его любимая команда…
— Ты, Ваня, хочешь что-то предложить? — удивленно и настороженно спросил Русевич.
— А вот и предлагаю…
Он быстро одел футболку:
— Двум смертям не бывать!..
Русевич засмеялся, подошел к Ивану и дружески встряхнул его за плечи.
— Узнаю, друг!
В раздевалку уже доносился гул стадиона, звенели фанфары и завывали трубы оркестра, исполнявшего какой-то бравурный немецкий марш.
— А все-таки удивительное дело — взволнованно сказал Свиридов. — Иногда мне казалось, будто город весь вымер и среди его огромных развалин человека не сыскать. Но посмотрите на трибуны: все заполнено до отказа, а люди по-прежнему идут…
Не только Свиридов — все его товарищи были удивлены таким наплывом народа; они верили, что киевляне обязательно придут на этот необычный матч, но такого массового похода на стадион не ожидали.
Что же сказать о немецком командовании, об эсэсовцах, гестаповцах и полицейских?
Очень довольный своим мероприятием, Пауль Радомский важно восседал в ложе командования. Немецкие офицеры могли видеть: он восседал рядом с самим оберфюрером Эрлингером и вел с ним непринужденную беседу.
Начальник гестапо Эрлингер сегодня был приветлив и оживлен. Он с интересом слушал Пауля и по временам даже улыбался. «Кто мог бы предположить, — думал он, — что этот Пауль окажется этаким ловкачом! Он сумел привлечь на стадион тысячи киевлян, и не под угрозой штыков или концлагеря. А завтра в газетах появятся огромные фотоснимки и заголовки возвестят: «Доверие украинского народа к победителям»…
