Иван Тимошкин - Как уничтожили «Торпедо». История предательства
И тогда я его узнал. Узнал и вспомнил, как он вошел – нет, пожалуй, ворвался – в наш футбол: совсем мальчишкой, тонким, гибким, но твердо стоявшим на ногах. Я вспомнил, как защитники пытались вытеснить его из штрафной, однако это удавалось единицам. Память подсказала еще многое, но оставила в темном углу главное – а сумел ли Петраков раскрыть себя полностью?
Не знаю почему, но подобный вопрос для нашего футбола является едва ли не самым актуальным. Поэтому, дождавшись окончания тренировки, я подошел к Петракову, чтобы договориться о встрече. «Поговорить, значит? – отозвался он. – Что ж, можно. Через пару дней я загляну к вам вечерком». И действительно, через два-три дня он постучался в дверь редакционной комнаты. В это время там за шахматной доской шла нешуточная баталия между нашим футбольным статистиком Акселем Вартаняном и техническим редактором Борисом Нестеровым. То один, то другой – попеременно – вдруг восклицали: «А вот я сейчас вашего королька прижму», «А вот я позволю себе вам этого не позволить»… Вошедший Петраков с порога бросил: «Лошадью ходи, лошадью!» В общем, «бойцов» мы с Валерием выселили, уселись за освободившийся стол, и он начал свой рассказ.
Пролог
А ведь я девять лет не был в России. Подумать только – девять долгих лет! Уехал во второй половине 1986 года. Сначала в одну из команд группы советских войск в Германии, а затем – в Швецию. Нет, я приезжал в Москву в отпуск, но на недельку-полторы, что, конечно, не в счет. В Германии, а особенно в Швеции, мне стали сниться сны – о России, о нашем футболе, о доме. Наверное, это была не только ностальгия, но и попытка осмыслить то, что было уже прожито и пережито. Может, о тех снах вам и рассказать?
Я нарисую старый дом
Футбол вошел в мою жизнь с того самого момента, как я себя помню. Иногда мне кажется, что я родился с криком: «Футбол!» Почему так произошло? Наверное, потому что дом в Брянске, в котором я вырос, жил футболом. И мой отец – тоже. Футбол был не составляющей, а главной частью его жизни, и эти гены передались мне. Ходить на стадион вместе с отцом я начал, наверное, лет с четырех-пяти – ни в чем, конечно, еще не разбираясь, а только жадно впитывая запах подстриженного газона, свежевыкрашенных скамеек, газет, постеленных на них, пива, бутербродов с колбасой и едкого дыма «Беломора»… Был у нас и старенький телевизор (жили мы очень скромно), у которого мы садились вместе с отцом, чтобы смотреть матчи высшей лиги чемпионата СССР. Отец болел за московское «Торпедо». Естественно, я тоже стал болеть за эту команду и, конечно, мечтал играть в ней. Но мог ли я тогда представить себе, что детская мечта, которой я делился только с отцом, когда-нибудь сбудется? В семь лет 1 сентября я пошел не только в общеобразовательную школу, но и в спортивную – начал по-настоящему заниматься футболом. Правда, пришлось пойти на маленький обман: набора мальчишек моего года рождения не было, и я приписал себе лишний год. На первых же соревнованиях все, конечно, раскрылось. Мне было ужасно стыдно, но так хотелось заниматься футболом! В общем, меня здорово отругали, но, главное, не выгнали, позволили продолжать занятия. То пережитое чувство стыда я запомнил на всю жизнь и в дальнейшем старался не идти на сделки с совестью. Именно тогда я стал мечтать о том времени, когда отец сможет прийти на стадион, чтобы посмотреть на мою игру. Но разве могут сбываться все мечты? Когда я учился в седьмом классе (тут Петраков на минутку замолк, точно стараясь перевести дух), отец умер – умер так несправедливо рано. Сказать, что свет померк в моих глазах, значит ничего не сказать. У меня было отнято не только что-то родное, но и что-то самое важное. Помню, мама мне тогда сказала: «Сынок, если ты будешь продолжать заниматься футболом и станешь хорошим игроком, это будет самой лучшей памятью об отце». Так она сказала, а сама устроилась на еще одну работу, чтобы прокормить и воспитать меня. Когда я стал футболистом и у меня появились заработанные своим трудом деньги, первым делом я старался помочь матери. Учась еще в 10-м классе, я был принят в брянское «Динамо». Но вскоре расстался с родным домом.
Путь в Москву
Первым обратил на меня внимание и привлек в юношескую сборную РСФСР Иван Алексеевич Варламов. Тогда проводилось много турниров – «Юность», «Надежда». Не знаю, есть ли они сейчас. Хотя у талантливого мальчишки, где бы он ни родился, всегда был шанс проявить себя, показаться тренерам и специалистам.
Потом мною заинтересовалось московское «Динамо», куда меня пригласил сам Александр Александрович Севидов.
Кстати, забегая вперед, скажу, что на этих же соревнованиях Анатолий Коршунов определял кандидатов в юношескую сборную СССР, в составе которой я в 1977 году в Тунисе стал чемпионом мира. Ах, какая это была талантливая команда – Новиков, Сивуха, Баль, Балтача, Бессонов, Хидиятуллин… Главный тренер – Сергей Мосягин. В полуфинале мы тогда обыграли Уругвай, а в финале – Мексику (по пенальти). Когда вернулись домой, нас пригласили в управление футбола, поздравили, а потом сказали, что есть идея оставить эту нашу команду в неизменном виде и сделать так, чтобы она участвовала в чемпионате страны наравне с клубами. Идея была понятна: хотелось сохранить талантливую команду. Но, видимо, это было неосуществимо. Тем не менее через три года практически те же самые футболисты – но под руководством Валентина Александровича Николаева – стали чемпионами Европы среди молодежных сборных.
Однако вернемся в 1976 год. С московским «Динамо» я побывал на сборах в Гаграх, жил и тренировался в Новогорске. Но я и тогда понимал, и сейчас в этом по-прежнему уверен: меня пригласили в столь именитый клуб – к тому же обладающий набором высококлассных мастеров – для тренировок и учебы у именитых футболистов. Все шло к тому, что я должен был окончательно перебраться в «Динамо». Но мне надо было поступать в институт, и я уехал домой. Руководство брянского и московского «Динамо» решило, что для моей пользы будет лучше, если я продолжу играть за местное «Динамо» во второй лиге, а не сидеть на скамейке запасных в высшей. Однако в сезоне 1976 года мне довелось сыграть за команду из родного города всего два матча. В первом из них, в Калуге, я забил гол. После окончания встречи ко мне подошел один из тренеров московского «Локомотива» Борис Николаевич Петров – и я оказался в Москве во второй раз. Прилетел в Баковку, переговорил с Игорем Семеновичем Волчком – в то время старшим тренером команды, – сыграл за дубль (кстати, против московского «Торпедо»). Мы тогда проиграли не то 0:3, не то 0:4, и я сбежал домой. Нет-нет, не из-за разгрома. Просто мне одному стало тоскливо, неловко и неуютно. Но Петров снова приехал за мной и на сей раз перевез в Москву окончательно. Там, правда, возникли проблемы – я был подданным, если можно так сказать, московского «Динамо», из-за чего меня долго не могли заявить для участия в чемпионате. Наконец, удалось прийти к соломонову решению: меня на год отдали «Локомотиву» как бы в аренду. Было это в августе 1976 года. Конечно, слово «аренда» тогда было не в моде. Это сейчас все просто: закончился контракт – можешь переходить в другой клуб, если у него есть средства. А тогда если кто-то приписывался к команде – считай, навечно. Однако «Динамо» обо мне почему-то забыло, и я остался в «Локомотиве» до 1980 года – до того времени, когда он расстался с высшей лигой.
Потом обо мне пошли слухи: мол, зазнался Петраков – не хочет быть простой крестьянкой, а хочет быть столбовой дворянкой. На самом деле было вот что. После календарного матча в Ташкенте против «Пахтакора» я попал в больницу с подозрением на желтуху. Пролежал там недели две. И вот за те две недели у меня перебывали представители едва ли не всей высшей лиги. Звонил даже Лобановский – звал в Киев. Я всем вежливо отвечал, что подумаю, а сам ждал приезда только одного человека – Валентина Козьмича Иванова. И «папа», как мы называли Козьмича, приехал – уже ко мне домой. И сказал, что хочет видеть меня в «Торпедо». Если бы вы знали, как забилось тогда мое сердце, как тепло и радостно стало на душе, как в один миг в памяти пронеслось детство, образ отца, все мои мечты… Однако тот миг – такой короткий для меня – Иванову показался несколько затянутым, и он переспросил: «Так как, Валера?» Вместо ответа я взял чистый лист бумаги и написал заявление в «Торпедо». А слухи? Не скрою, посулы, которые мне делались, были соблазнительными. Кстати, и пугали меня тоже – армией, например. Свернуть на эту тропку, поддавшись то ли блюдечку с голубой каемочкой, то ли страху, было легко. И, наверное, никто меня за это не осудил бы. Но детская мечта и любовь к отцу перевесили. В «Торпедо» мне игралось хорошо. Другое дело, что были проблемы – не команды, не Иванова, а мои личные. И вспоминать об этом сейчас горько и тяжело. Но ради молодых футболистов, которые только-только входят в мир большого футбола, надо.
