Леонид Горянов - Ожившие легенды
Вскоре он надел форму 4-й московской гимназии, помещавшейся у Покровских ворот. В этом великом городе спорт поворачивался к нему все новыми гранями: вместе с товарищами он на Чистых прудах точил на льду свои бегаши и пристраивался в кильватер легендарному Николаю Струнникову, проводившему здесь свои тренировки.
– Бывало, подпустит нас на близкое расстояние, – рассказывал мне как-то Борис Михайлович, – а потом включит скорость и… только мы его, как говорится, и видели.
Потом пришло увлечение профессиональной борьбой. Собственно говоря, первая бацилла «борцовской болезни» поразила Чеснокова еще в Бирюлеве. Там в бараках жили ремонтные рабочие – в подавляющем своем большинстве молодые ребята, – и в свободное время они часто устраивали борцовские турниры. Бориса никогда нельзя было оторвать от созерцания их поединков.
И все-таки там, в Бирюлеве, мальчик видел любительские картинки, а здесь, в Москве, отец, вняв его настоятельным просьбам, взял мальчишку в цирк. В цирк, где все третье отделение было отведено «встречам знаменитых чемпионов французской борьбы».
И вот перед его глазами арена. Гремит бравурный марш, показывают свое искусство эксцентрики, воздушные акробаты, клоуны, но Борька совершенно не реагирует на все это. Он ждет. Он поломал себе от нетерпения ногти, впиваясь ими в бархат барьера. И вот наконец:
– Начинаем парад-але!
Распахивается занавес, скрывающий от зрителей проход за кулисы, и на освещенную, сверкающую арену один за другим выходят настоящие богатыри. Вот нескрываемый кумир Борьки Чеснокова – нежный, элегантный красавец с неповторимым торсом Карл Микул, вот настоящий, со сверкающими белками негр, которого объявляют «Том Сойер», вот гордость русского спорта, король гирь Петр Крылов, вот непобедимый и неповторимый Александр Вильям Муор Знаменский… Гремит оркестр, гремят аплодисменты, и колотится от небывалого счастья и волнения восхищенное увиденным сердце гимназиста. Он не может усидеть на своем месте – вскакивает, перевешивается через барьер, и отец то и дело вынужден дергать его за рукав:
– Да сядь ты, пожалуйста, на место…
Побывали в цирке и другие мальчишки. Нужно ли после этого говорить, что через недельку-другую началась в 4-й гимназии повальная эпидемия борьбы. Особенно доставалось Борьке: был он небольшого роста, очень щупленький на вид, и каждому хотелось проверить на нем свою ловкость и силу, каждый считал, что именно здесь-то гарантирована победа. Но «маленький» показывал такие чудеса стойкости, такую ловкость, что вскоре только самые-самые отчаянные головы решались на поединки с ним. Поединки эти были острыми, и по вечерам мать со вздохом и причитаниями пришивала к форменному костюму новую серию пуговиц и тщетно старалась снять с него следы желтой краски, покрывавшей все коридоры и классы гимназии.
Но назавтра все начиналось сызнова. Однажды в схватку с Борькой вступил его тезка – Шагурин, сын известного домовладельца, парень рослый, признанный силач, велосипедист и конькобежец. Казалось, исход поединка не мог вызывать сомнения, но Чесноков отчаянно сопротивлялся, и матч, за которым наблюдала почти вся гимназия, затягивался.
Зазвенел звонок, оповещавший о конце большой перемены. Толпа зрителей постепенно редела. Наконец, и самые отчаянные головы разбежались по классам – дисциплина в гимназии была жестокая.
– Давай перерыв сделаем, – с трудом переводя дыхание, предложил «маленький».
Но Шагурин – общепризнанный «гроза ковра» – рассвирепел. Он усиливал натиск, желая во что бы то ни стало вернуться в класс победителем. Он отчаянно наступал, забыв о всякой осторожности. И тут, изловчившись, собрав все свои силы, Борис маленький идеально точно провел свой любимый прием тур-де-бра, и тело Бориса большого гулко шлепнулось на пол коридора. Наступила тишина. Где-то уже был в разгаре урок по химии: до слуха доносились отдельные фразы: «аш два о», «натрий хлор».
… И вдруг над головой раздались хлопки, а потом, путая русский с французским, кто-то воскликнул:
– Брафо, Брафо! Такой маленький, но все же побеждает… Колоссаль!
Ребята вскочили на ноги. Перед ними стоял гроза всей гимназии их педагог мсье Жано. Он взял Чеснокова за руку, поднял ее, как это делали судьи в цирке, и так ввел в класс.
С этого дня Борис Чесноков стал всеобщим героем, а уроки французского языка начинались его сообщением о том, как закончился очередной чемпионат в цирке (он туда продолжал ходить регулярно), кто кого и на какой минуте положил…
Победа над Шагуриным, а потом еще несколько удачных выступлений в чемпионате гимназии окрылили Чеснокова, и однажды – это было уже в одном из последних классов – он пришел в знаменитую в ту пору атлетическую школу Дмитрия Маро. Люди, на которых он почитал за высшее счастье лишь смотреть, стали его друзьями и партнерами. Он боролся с чемпионом Российской олимпиады Сергеем Осиповым, встречался и с другими прославленными богатырями, и все это давало ему истинное наслаждение. Но однажды, выступая против партнера, который был на полтора пуда тяжелее (поединок шел в присутствии кумира Москвы Сержа Маро, и это, конечно, раззадоривало участников встречи), «маленький» постарался провести свой любимый прием, потянул гиганта на себя, но неудачно упал на плечо… Дикая боль… Обморок… Разрыв связок. Он остался горячим поклонником борьбы, другом Сергея Маро и Ивана Заикина, продолжал ходить в кружок, где встречался с очень интересными людьми, тянувшимися, как и он, к спорту (здесь бывал Иван Григорьевич Мясоедов, сын знаменитого художника и сам живописец, известный в то время бас, артист Большого театра Василий Родионович Петров), но с выступлениями на ковре пришлось расстаться навсегда.
– Отныне, батенька, это занятие не для вас, – сказал доктор.
– Что ж, у меня еще остается футбол, – улыбнулся «маленький».
Теперь, рассказав читателю, как начиная с детских лет шаг за шагом, иногда даже не подразумевая этого, втягивался Борис Чесноков в спортивную жизнь, становился спортсменом по духу, по зову сердца, по любви, я перейду к описанию его футбольной биографии.
Но для того чтобы понять ее, чтобы лучше уяснить все, что сделал этот маленький с виду, но большой по духу и темпераменту человек, мы должны совершить с вами небольшое путешествие в прошлое, заглянуть в него, побыть в атмосфере тех лет, когда в Москве рождался и заявлял о себе во весь голос его величество футбол!
Итак, мы отправляемся в прошлоеВ главе, посвященной футбольной семье Бутусовых, мы попытались хотя бы вкратце заглянуть в историю зарождения русского футбола вообще. Теперь несколько слов о том, как утверждался он в нашей нынешней столице.
Впрочем, скажем сразу: когда и как начался футбол в Москве, установить с абсолютной точностью теперь уже, вероятно, невозможно – слишком разноречивы показания немногих живых свидетелей той поры, а специальная литература до обидного скудна и очень мало оперирует датами – современников рождения футбола, людей, стоявших у его колыбели, они, разумеется, не интересовали.
Первые сведения, не вызывающие никакого сомнения, относятся к 1895 году. В одной из московских газет мы читаем заметку о том, что «на зеленой площадке, что у завода Гопнера (ныне завод Владимира Ильича. – Л. Г.), англичане, работающие здесь, затеяли играть в футбол. Москвичи проявляют к этой новой для них забаве великий интерес. Смотреть, как гоняют мяч, собираются по двести-триста человек…».
Говорят, что одна ласточка не делает весны, но эти первые футбольные ласточки, носившиеся по первому в нашем городе настоящему игровому полю, сделали весну – подлинную весну жизни московского футбола.
Сейчас сообщение о том, что кто-то где-то играл в футбол, естественно, не может вызвать ни у кого из нас ни тени удивления. Но те, первые, несомненно, совершали подвиг. Нужно вспомнить тогдашний уклад жизни – даже в городах, в столицах, – сильно отдававший патриархальностью, чтобы понять, что значило для «усатых» и «бородатых» мужчин выйти на люди в трусах и футболках, гонять мяч, – одним словом, делать то, что никогда и никто не делал. Пришлось этим пионерам пережить и насмешки, и освистывание со стороны невежд, и колкие нападки печати… Но что может остановить истинно влюбленных в дело людей?!
Началось все с простой забавы членов московской английской колонии, решивших потешить себя любимой на их родине игрой. Но вскоре нашлись у нас люди, сумевшие разглядеть на первый взгляд в непонятной игре большое будущее, прекрасное средство физического воспитания. Мы бы проявили явную неблагодарность, не назвав имен Р. Ф. Фульда, избранного впоследствии председателем Московской футбольной лиги, а также его товарищей – А. Я. Торнтона, братьев Ф. Л. и В. Л. Казалет, А. И. Вашке. Многие из них относились к «верхушке общества», но проявили себя в области физической культуры передовыми людьми и сделали для отечественного спорта ничуть не меньше, чем, скажем, глубокочтимый Третьяков для русского искусства.
