Игорь Фесуненко - Чаша Мараканы
На чемпионате мира в Швейцарии в 1954 году мастерство Диди не смогло спасти бразильскую команду от разгрома в матче со знаменитой сборной Венгрии – самой сильной в те годы командой мира.
Эта игра тоже была отмечена рукопашными схватками, удалениями и – в конце матча – тотальной дракой, в которой приняли участие запасные игроки, тренеры, руководители делегаций и журналисты. Вмешалась полиция, и тут случился эпизод, о котором с упоением и восторгом до сих пор рассказывают очевидцы и историки бразильского футбола. В тот момент, когда битва достигла кульминации, когда «смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой», некий Пауло Буарке, один из бразильских журналистов, изловчился и опрокинул ловкой подножкой на землю здоровенного швейцарского полицейского. Тот поднялся, поглядел на бразильца, полез в карман. У парня похолодело внутри, вся жизнь пронеслась перед глазами, застучало в висках. Однако вместо пистолета полицейский достал из кармана носовой платок и… принялся спокойно чистить брюки. Если бы такое случилось в Бразилии! Благословенная земля Швейцария, где можно безнаказанно опрокинуть представителя власти!
Сей эпизод, однако, явился, пожалуй, единственным и очень слабым утешением для возвращавшейся с опущенными головами домой бразильской сборной… Нужно было начинать все сначала, нужно было готовиться к очередному чемпионату мира, намеченному на 1958 год.
В ходе этой подготовки состоялась вторая встреча Диди с перуанским футболом. Более счастливая для него и весьма горькая для перуанцев: в отборочных матчах эти две страны боролись за путевку на чемпионат. Первый матч, прошедший в трудной борьбе в Лиме, закончился вничью. 21 апреля 1957 года на «Маракане» состоялась вторая встреча. И к концу второго тайма, при зловещем счете 0:0, горевшем на табло как стоп-сигнал на дороге в Швецию, пробивая метров с сорока штрафной, Диди послал мяч прославившим его впоследствии «сухим листом». Мяч взвился вверх, проходя над «стенкой» защитников, и перуанский вратарь вздохнул с облегчением, увидев, что он уходит выше ворот. И вдруг, словно притянутый каким-то таинственным магнитом, мяч опустился под штангу, укладываясь в самый угол.
Ну а потом была Швеция. Чемпионат мира 1958 года. О нем уже столько сказано и написано историками футбола разных стран, вероисповеданий и цветов кожи, что, кажется, нечего и добавить. И все же нужно сказать о том, что в фейерверке восклицательных знаков, окруживших имена Пеле и Гарринчи – «великих идолов», явивших себя изумленному миру на этом чемпионате, – в реве восторженных приветствий и в благоговейном шепоте поклонения произошло некоторое смещение ценностей. Я осмелюсь высказать мысль, которая, быть может, покажется святотатственной молодому поколению, но с которой должны согласиться «старики». Те, кто имел счастье наблюдать матчи турнира в самой Швеции или изучать их впоследствии в видеозаписях и по фильмам: главным героем шведского чемпионата мира был не Пеле, не Гарринча, а Диди.
Говоря это, я отнюдь не собираюсь «приземлить» отмеченное печатью гения великое искусство Пеле и искрящийся вдохновением талант Гарринчи – «Чарли Чаплина футбола»! Мне думается, что оба они – в известной степени, конечно – стоят «над эпохой»: они могли появиться двадцать лет назад или тридцать лет спустя. А Диди – это сын эпохи, он явился одновременно творцом и детищем нового бразильского футбола, официальной «колыбелью» которого считается шведский чемпионат. Более того: без Диди (или без какого-то другого футболиста в роли, которую исполнял Диди) эта новая «бразильская школа» была бы невозможна. Повторяю, я отнюдь не собираюсь «обожествлять» Диди, именно поэтому упомянул в скобках о «другом футболисте в роли Диди»; я убежден, что не будь Диди, кто-то другой должен был бы занять его место в команде, а точнее, играть его роль, выполнять его функции.
«О чем, собственно говоря, идет речь?» – слышу я раздраженный этими долгими и витиеватыми отступлениями голос читателя, требующего ясности и определенности. Понимая справедливость этого раздражения, перехожу от слов к делу, то бишь к объяснению роли Диди в бразильской сборной да и вообще в «новом бразильском футболе» образца 1958-1962 годов.
Диди был диспетчером команды. Сказав это, я слышу разочарованные вздохи: «Ну и что? Подумаешь, диспетчер! В каждой команде есть диспетчер!»
Увы, не в каждой. И если есть, то далеко не всегда такой, как Диди. И дело не в индивидуальном мастерстве этого футболиста. Не в его знаменитом «сухом листе», не в умении послать мяч через все поле в самую опасную для противника точку поля, где назревает самое острое развитие атаки! Диди был не просто диспетчером, распределяющим мячи, организующим игру своей команды. Он был (не являясь капитаном!) единодушно признанным и неоспоримым лидером команды, сплавляющим в единый порыв одиннадцать разных темпераментов, настроений, характеров, индивидуальностей. А ведь, заметим мимоходом, в бразильском футболе добиться такого «сплава» гораздо труднее, чем в любом другом: бразильские футболисты обладают куда более ярко выраженными игровыми индивидуальностями, да еще плюс к этому нервным, легко воспламеняющимся темпераментом.
Эту роль, эту функцию Диди не получил от тренера. Да ее невозможно «дать» или «получить» комуто. Он стал «диспетчером», лидером сборной команды с той же естественностью, с какой играл эту роль сначала во «Флуминенсе», а затем в «Ботафого», в знаменитом «Ботафого» «образца 1956-1958 годов», где рядом с ним играли Нилтон Сантос и Гарринча, а тренером был Жоао Салданья.
Появление Диди, а точнее говоря, появление в бразильских командах игроков-лидеров, игроков-диспетчеров, лучшим из которых являлся Диди, и ознаменовало рождение нового бразильского футбола. Явилось его не менее важной находкой, чем воспетая в стихах и прозе математическая формула 4-2-4.
И было связано неразрывными узами с рождением этой формулы, этой тактической схемы. Появление на поле четырех защитников (вместо прежних трех) и четырех нападающих (вместо пяти – по прежней схеме «дубль-ве») означало не механическое перераспределение игроков внутри поля, а появление новых функций в футболе, новой системы игры не только команды в целом, но и каждого игрока в отдельности. Эти четыре защитника стали отныне ИНЫМИ защитниками. Они стали «держать» не определенных игроков противника, как это было раньше (левый крайний защитник «держит» правого крайнего нападающего), а свою зону, свой участок поля, и, следовательно, игрока противника, появляющегося в этой зоне. Футбольное поле, оставаясь прежним по размерам и разметке, вдруг обрело новые свойства, обнаружило неожиданно богатые золотоносные жилы, которые были скрыты от нелюбопытного глаза и которые можно было разрабатывать в течение долгих последующих лет.
Итак, игроки получали функции и задачи новые, но всегда конкретные. А «диспетчер» Диди стал выполнять весьма необычную для традиционного футбола функцию «свободного охотника»: он не имел ни определенного игрока противника, которого он должен был «держать», ни четко очерченного участка поля, на котором он должен был играть. Он стал этаким вольным художником, который на первый взгляд делал на поле то, что ему вздумается. В общем-то, так, пожалуй, оно и было: Диди и должен был играть так, как ему вздумается, в рамках, разумеется, разработанной тренером идеи, рисунка игры. Он должен был контролировать, в основном, среднюю зону поля, и его главной задачей был «свободный поиск» наиболее выгодных «продолжений» (выражаясь шахматным языком) как в обороне, так и в атаке. Само собою разумеется, что такую роль мог выполнять только игрок, обладающий не только высокой индивидуальной техникой, но и умением видеть поле, математическим пасом, выносливостью, авторитетом и, самое главное, творческим игровым мышлением. Четкая схема 4-2-4, расчертившая взаимосвязи игроков с пунктуальностью reoдезического планшета (вспомним, что даже мятежный, бунтарский Гарринча занимался своей черной магией в сравнительно узком «коридоре» поля), получила в лице Диди то самое «чуть-чуть», тот самый завершающий мазок, который превращает застывший холодный пейзаж во вдохновенную симфонию красок.
Диди стал мозгом команды, ее «компьютером», он играл так, как этого требовала ситуация, и менял ситуацию так, как это ему казалось нужным. Неожиданным пасом он мог перевести игру от своих ворот к штрафной площадке противника, бросая в прорыв Вава или Пеле, выводя по флангам Гарринчу или Загало. «Сухой лист» щедро использовался им не только для забивания фантастических голов, но и для пасов – иррациональных, сводящих защитников с ума, повергающих соперников в смятение и вызывающих на трибунах такую же буйную реакцию, как и веселые демонические финты Манэ Гарринчи.
Вспомним, что один из таких его пасов нашел Пеле в штрафной площадке сборной Уэльса, после чего будущий «король» футбола, стоя спиной к воротам, обыграл молниеносными финтами защитников, перебросив через них мяч, и, повернувшись, забил свой первый гол в матчах чемпионатов мира, который он до сих пор считает самым памятным, самым важным и, пожалуй, самым красивым в своей долгой биографии, где счет забитых голов перевалил за тысячу.
