Александр Белов (Селидор) - Славяно-горицкая борьба. Изначалие.
Лакский Асс. Громовержец. Ездит по небесам в колеснице. Его постоянная дорога — Млечный путь.
Банарско-вьетнамский Глаих. Громовержец, могучие старик, покрытый густыми волосами. Является также и богом войны. Основное оружие — молот.
Китайский Лай-Гун — Громовержец. Имеет тело дракона. Бьет себя по животу, отчего и возникает гром. Связан с идеей мужского детородного начала, что характерно для большинства богов-Громовников. По другой версии, имеет воплощение человека, разъезжающего в облаках на колеснице и бьющего молотком по двум барабанам.
Полинезийский Ту. Бог войны и владыка Неба. Цвет — красный. Символ — ясгреб. Связан с мужским началом и жизненной силой.
Здесь прерву перечисление для одной ремарки. Читатель, вероятно, обратил внимание на то, что красный цвет у различных народов мира связан с воинским началом. Любопытно и то, что на другом конце планеты полудикие, эндемичные племена полинезийцев символизируют воинскую касту с ястребом. Напомню: для славян воинство всегда связано с образом сокола. В другом углу мира. в Древнем Египте. богом войны был Монту. Его священное животное — сокол… Прекрасный пример единения сознания. Чего уж удивляться схожести некоторых технических форм боя у разных народов, исторически совершенно не связанных, между собой.
Саамский Айеке. Громовержец. Основное оружие — молот. По изображению схож с Тором. Как и славянский Перун, преследует злых духов. Бросая в них молнии.
Карело-финский Укко, эстонский Уку. Громовержец, верховный бог. Могучий старец, разъезжающий на колеснице по каменной небесной дороге. Символизируется небесной птицей. Разгоняет злых, духов. Камень — один из фетишей.
Алтайский Ульгень. Громовержец. Владыка высшей точки мироздания — вершины золотой пэры (вспомните Зевса и Олимп). Символизируется небесной птицей.
Этого скромного перечисления достаточно, чтобы выявить определенные закономерности. Например, все образы схожи между собой, но функциям или специфической атрибутике. Географическая разбросанность, как видим, вовсе не влияет на основную идею Громовержца. Более того, создается впечатление, что народы словно сговорились, расписывая облик и свойства Главы богов. Чем это вызвано? Смею утверждать, что образ Громовержца есть символическая ступень развития сознания. Существует сознание Рода, выражаемое идеей происхождения и национального родства. Существует солярное сознание, выдвигающее идею жизнеутверждения, созидания и развития, идею гармонии как основного начала мира. Существует демоническое сознание, воплощенное в патологической идее всемирного разрушении и обожествлении вселенского хаоса. Существует и его противоположность — христианское сознание богоявленного добра. И, наконец, существует сознание Громовержца, то есть сознание мировой справедливости, уравновешивающей добро и зло, действие и покой. Сознание порядка, выраженное в активной самосозидательной форме и в созидании справедливого, социального мироустройства. Не случайно. Громовержец — не просто бог войны, он олицетворяет справедливость в последней инстанции — в виде праведной мести, возмездии. Потому он и пантакратор, судья, клятвохранитель и её гарант. На головы клятвоотступников обрушивается именно его кара. Инсус-Хорс грозятся прийти на землю пантакратором, то есть перевоплощенным из жертвенного начала в карающую десницу справедливости. И он действительно придет как одно из воплощен ни Перуна — Зевса —Юпитера — Одина — Тора… И все-таки основная идея Перуна — потенциальное мужское самосознание, и потому в нем воплотился сразу герой, царь и жрец в одном лице. И если неутомимый бог-герой Яровит, не существующий без постоянной борьбы как способа существования, открыт и очевиден, то воинское начало Перуна иного свойства. Его сила не в борьбе, а в ударе. Он не держится крайностей, выбирая самую боеспособную позицию — центральную. Кто-то всегда на подъеме, кто-то подвержен упадку, а Перун не знает этих состоянии, он стабилен.
Способ поклонения Перуну — это подвиг. Маленький подвиг волн над собственной ленью и нерадивостью или большая заслуга в счастье своего ближнего. Кто способен не только знать, но и следовать, не только ясно мыслить, излагать, но и воплощать идею в действие, тому достаточно прибавить несложный мир символов, и Перунова вера скрестит над ним золотые стрелы Громовержца.
Посадите дуб и считайте это местом своего поклонении.
Носите знаки громовой символики или символ сокола.
Сделайте для себя четверг праздничным днем. В четверг обязательно ношение громовой символики, ношение оружия, обрядовый поединок, символическое разделение хлеба на четыре части и кубок с некрепким напитком. Если у вас есть единомышленники, кубок следует пустить по кругу.
Более пикантная деталь — старайтесь не упускать возможности соединиться в четверг любовью с женщиной.
В четверг также следует прочитать славление Перуна. Вот его текст:
«Перуне! Вми призвающе тя!
Славен и трехславен буди!
Оружия, хлеба и родя благость дажди.
Тако бысть, тако есьм, тако буди!»
Что стоит за славяно-горицкой борьбой?
Обычная практика национального клуба — древнерусское оружие. Без этой практики нет кулачного боя, являющегося только прообразом реального боя с оружием. Не случайно древние мастера боя «сам на сам» имели ещё и воинскую славу. Атрибутика ратоборства — немаловажный элемент сечи. Речь идет не только о состоянии духа, создаваемом этим обличием. Доспех дружинника снижает опасность случайного ранения соперника боевым оружием. Стало быть, сам поединок имеет меньшую степень условности.
Попривыкнув к словесному сквозняку вокруг идеи единоборчества, определимся в одном организующем начале этого явления. Будем исходить из того, что мир поделен между ортодоксальностью и свободомыслием, закономерностью и случайностью, теорией и практикой, то есть консерватизмом и либерализмом бытия. Схема имела бы больше практического толка, если бы искала единство обозначенных понятий, а не подчеркивала их антагонизм. Почему на стыке правых и левых течений целое чаще разрушается, чем крепнет? Это вовсе не риторический вопрос, ибо мировая состязательная культура тоже подвержена разделению на кулачный бой, борьбу и некое сочленение двух начал. В Древней Греции таковым был панкратион. Схождение, третья величина, не может быть независимым. Идея полной самостоятельности только разрушает базис правого и левого крыла, сводя в конечном счете образ бойца-пантакраста к одновременному плохому борцу и плохому боксеру.
Славяно-горицкая борьба как идея есть соединение русской состязательной культуры в единый технический сплав, кроме того, объединяющий, а вовсе не разводящий, понятия ортодоксальности и реформаторства.
Идея эта тесно связана с самим происхождением борьбы, являясь следствием ограниченности познаний конкретного стиля или школы в результате отсутствия полного объема реальной информации. Вместе с тем разрозненные сведения и традиции оказались вполне сочетаемыми, что и позволило их объединить под одним условным названием.
Само же название не имеет никакого исторического смысла, если только не считать его связь с языческой традицией погребальных состязаний — тризной, наиболее ярким свидетельством условной состязательности. Условную состязательность сейчас называют спортом. Раньше такого понятия не было, однако соперничество существовало всегда. Традиционные обряды являлись лучшим воплощением соперничества. Погребальные состязания проводились на насыпном кургане, о чем имеются соответствующие свидетельства. (См.? например: Сборник. «По следам древних культур: Древняя Русь.» М., Гос. изд-во Культпросветлитературы, 1953, с. 85). К числу распространенных народных понятий относится и «горица», то есть искусственная насыпь, курган. Историческая самобытность традиционной культуры русских воплотила память о погребальных игрищах в детской игре «Царь горы», весеннем народном празднике — Радунице — Навьем дне — Красной горке, — в хороводах вокруг горы и т. п.
На начальном этапе своего развития славяно-горицкая борьба не стремилась выдвигаться дальше идеи фольклорного действия и потому вполне умещалась в горицком образе. Однако теперь название перекочевало в архаизм, едва совпадающий с целями самой борьбы. Может быть, это прозвучит странным, но славяно-горицкая борьба развивается в соответствии с определенными целевыми установками. Первое — отражение и развитие национальной состязательной культуры. В данном случае оба понятия едины. Только ортодоксальная подлинность должна влиять на развитие, а без потенциала развития любая сфера национальной культуры усыхает. Такова уж объективная реальность: бытие должно поспевать за сознанием. Кстати, ленинская трактовка «Бытие определяет сознание» годится только для первобытного стада. На примере тоталитарных государств можно учиться как раз обратному — идея определяет и государственный строй, и внутриобщественные отношения, и, соответственно, нормы жизни.
