Василий Панов - Рыцарь бедный
На глазах Чигорина выступили слезы. Он встал, схватился за голову и бросился на кровать…
Через несколько дней Ольга Петровна, несмотря на неоднократные попытки примирения со стороны мужа, все же уехала с ребенком к своим родителям. Чигорин остался один. Он отправил не нужный ему теперь домашний скарб к жене, оставив себе только самое необходимое, и переехал в меблированные комнаты на Офицерской улице.
В маленькой комнатушке, где ему был обеспечен ночлег, стол для работы, кипяток для чая по утрам и вечерам и прислуга для уборки, снова началось, столь привычное для него прежде существование холостяка. Только труд, труд и труд!
Но Чигорин по-прежнему неуклонно продолжал наступление на всех фронтах!
Выиграл третий матч у Шифферса с убедительным перевесом: +7, –4, =2.
Первый раз в жизни гастролировал в Москве, выиграв там три матча у Шмидта – первый со счетом +6, –0, =2, второй: +4, –2, =0, третий: +3, –0, =1. Четвертую серию партий, закончившуюся вничью, трудно назвать матчем, так как все они были сыграны за один вечер.
Уже в это время у Чигорина появился спортивный недостаток, преследовавший его всю жизнь, иногда ведший к «досадным промахам» (ныне классическое выражение спортивных обозревателей), а то и к грубым «зевкам» в лучшем, нередко – даже в выигрышном положении. Этим недостатком была неоправданная торопливость игры, являющаяся порой следствием такого достоинства, как быстрота мышления, хотя это не одно и то же. Этот недостаток встречается и в наше время даже у самых выдающихся мастеров.
«Семь раз примерь, один раз отрежь», – говорит мудрая древняя пословица, изобретенная, конечно, не портным, а математиком или шахматистом.
Почему проявляется иногда такая торопливость? В уме мастера выкристаллизовался в ходе упорной борьбы четкий план победы, и ему кажется, что противник зря тянет безнадежное сопротивление. «Все предусмотрено! Все ясно! – думает мастер. – Правда, он отвечает не совсем так, как я ожидал. Ну, неважно! Еще удар, и он сдастся!» Делается поспешный ход, и вдруг выясняется, что хитрый противник именно на это и рассчитывал, найдя глубоко скрытый шанс спасения или поставив коварную ловушку.
Чтобы держать свой пылкий темперамент в узде, Михаил Иванович применял оригинальный прием: во время серьезных состязаний сидел за доской спокойно и прямо, а в острые, напряженные моменты партии осторожно садился на кисти рук, расположенные на сиденье стула, чтобы удержать себя от поспешного касания фигур руками.
И все же журнал скончался!С журналом дело по-прежнему не ладилось. В 1879 году Чигорин вынужден был дать двенадцать номеров в восьми выпусках, причем в сдвоенном номере за февраль – март он под рубрикой «От издателя» обратился к подписчикам с отчаянным призывом.
Михаил Иванович писал, что издает журнал без всяких корыстных целей, а исключительно из любви к шахматному искусству. Он доказывал, что сумма подписки не покрывает даже стоимости типографских работ и бумаги, не говоря уже о том, что редакторский и литературный труд Чигорина не оплачивался совсем, да и на гонорар посторонним авторам не шло ни копейки.
В 1878 году у журнала было всего 120 подписчиков при подписной цене в 6 рублей, а для безубыточности издания необходимо было не менее 250 подписчиков. Об оплате своего труда Михаил Иванович и не заикался.
«Единственный способ» спасти журнал, по мнению Чигорина, заключался в том, чтобы состоятельные любители шахматной игры выписывали не один, а несколько экземпляров журнала.
Но даже такое откровенное и страстное обращение к подписчикам не привело к необходимому минимуму. Количество подписчиков увеличилось лишь до 168, и выписывали они 191 экземпляр, причем некий Кондратьев из Тифлиса – сразу одиннадцать, то есть больше двадцатой части всего крошечного тиража.
Выяснилось, что ориентация Чигорина на людей, обладающих средствами, которые якобы будут выписывать много экземпляров, оказалась ошибочной. Вероятно, следовало попытаться решить проблему доходности или, по крайней мере, безубыточности журнала иным путем: печатать больший тираж (например, тысячу экземпляров) и рассылать сотни и десятки номеров на комиссию в Москву и другие крупные города, не говоря уже о Петербурге. Да и в шахматных кружках и в книжных магазинах можно было организовать продажу на комиссионных началах. Ни Соловцов, например, ни Хардин не отказались бы, не рискуя собственным кошельком, помочь распространению журнала среди знакомых шахматистов и членов своих шахматных кружков.
Несмотря на отдельные недочеты и эклектичность журнала, все же он был интересен и необходим, являясь единственным русским шахматным органом. «Шахматный листок» давал картину мировой шахматной жизни, освещал, как мог, отечественные соревнования, помещал статьи по истории и теории шахмат, и в нем даже пробивались публицистические нотки.
Например, находим в нем такое оригинальное иносказание, как-то проскочившее цензуру:
«Я говорю о сходстве, которое существует между ходами фигур и положением партии, с одной стороны, и способностями человека и превратностью судьбы, с другой. Слон олицетворяет ловкость и смелость; Ладья – благоразумие и размышление; Конь – хитрость и энергию; Пешка – равенство и честолюбие; Ферзь – силу, преданность, могущество и заботливость об общих интересах; Король – ограниченный в своих ходах, облеченный титулом повелителя, пользуется своею властью только при содействии окружающих его фигур и осуществляет принцип, господствующий у народов, наиболее цивилизованных: „Король царствует, но не управляет“.»
И переводные материалы не все были плохи.
Так, в № 7–8 «Шахматного листка» за 1879 год был помещен перевод большой статьи Деланнуа, получившей первую премию на шахматно-литературном конкурсе в США. На 17 (!) страницах петита решался вопрос: «Какой нации будет принадлежать пальма первенства в шахматной игре?» и, разумеется (иначе не было бы премии!), торжественно «доказывалось», что пальма первенства обязательно достанется американским шахматистам.
Привожу забавный фрагмент из статьи Деланнуа, в которой автор оценивает шахматные возможности тогдашней России:
«…На севере живет народ изобретательный, умный, энергичный и обладающий удивительной памятью – я говорю о РУССКОМ народе. К сожалению, ему недостает качеств, наиболее необходимых для гениального вдохновения. Уединение, бесконечность бесплодных степей, необозримые хвойные леса, напоминающие вбитые колья, медно-красное солнце, свинцовое небо, кругом картины, украшенные изморозью, реки и целые моря, покрытые льдом, меховые шапки, скрывающие женские головки, медвежьи шубы, плотно охватывающие мужчин, невообразимая грязь, фантастические упряжки на снежных дорогах, полицейские, вооруженные комьями снега, чтобы при случае оттереть отмороженный нос прохожего (! – В. П.), – все это представляет печальные картины, и, несмотря на счастливые способности русских, у них нет священного огня. Они проявляют иногда огонек, но не пламя».
Использовал Чигорин в «Шахматном листке» и стихотворные цитаты. В № 9–10 за 1879 год «Хроника» начинается стихами Некрасова:
В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там – во глубине России –
Там вековая тишина…
«Тишина», конечно, Чигориным подразумевалась в смысле шахматной апатии. Любопытно, что эту полюбившуюся ему цитату он привел еще дважды (шесть и пятнадцать лет спустя) в редактировавшихся им шахматных журналах. «Тишина», как видно, оказалась очень стойкой.
Чигорин использовал факты из жизни великих шахматистов прошлого, чтобы подчеркнуть необходимость большего внимания к современным.
В биографии знаменитого французского шахматиста и оперного композитора Филидора сообщалось, что ему в конце жизни английский шахматный клуб назначил пожизненную пенсию с обязательством взамен проводить не менее четырех месяцев в году в Лондоне.
А в зарубежной хронике журнала была такая заметка, в конце которой таился горький намек:
«Пример, достойный полного сочувствияАнглийские любители шахматной игры, узнав, что вдова капитана Эванса, известного изобретателя дебюта, находится в нищете и в старости (ей 78 лет), открыли в пользу ее подписку и сделали значительный сбор. Счастлива страна, где заслуги ценятся!»
Наиболее важный для журнала теоретический отдел был очень неровен. Анализы модных в то время открытых дебютов были полны и разносторонни. Полуоткрытые дебюты были освещены скупо и сухо, а такой капитальный закрытый дебют, как ферзевый гамбит, занял всего 19 строк! Приводился без комментариев только один симметричный вариант, не дающий белым ни преимущества, ни активной игры.
