Питер Бодо - Размышления чемпиона. Уроки теннисной жизни
На следующих трех турнирах, в течение традиционного европейского сезона в закрытых помещениях, я выиграл только три матча, хотя быстрое ковровое покрытие (на большинстве турниров было именно такое) объективно хорошо подходило для моего стиля игры. В зимнем европейском сезоне — два главных события: Парижский турнир в закрытых помещениях (позже он стал называться «Парижский Мастерс») и завершающий сезон финальный турнир АТП.
АТП (Ассоциация теннисистов-профессионалов) первоначально была создана как союз игроков — нечто вроде ПАГ (Профессиональная ассоциация гольфистов). В конце каждого года восемь лучших игроков мира встречались в финальном турнире АТП (потом он получил название «АТП Мастерс Кап»), Участники делились на две группы, состоящие из четырех игроков. Каждая группа играла круговой турнир, и по два человека из группы с лучшими результатами выходили в следующий круг — полуфинал, где игра велась уже на выбывание, а победители разыгрывали финал.
Финальный турнир АТП в 1990 г. стал для меня настоящим кошмаром. В своей группе я выиграл только шесть геймов у Андре, потом проиграл в двух сетах Стефану Эдбергу и не попал в полуфинал.
Но горечь этой неудачи я компенсировал за счет победы на новом, еще не вполне понятном соревновании — Кубке «Большого Шлема» с призовым фондом в 6 миллионов долларов.
Этот турнир был организован Международной федерацией тенниса, МФТ (International Tennis Federation, ITF), являющейся руководящим органом для многих национальных общественных теннисных организаций (таких как Теннисная ассоциация США). Эти организации ведали своими национальными чемпионатами, четыре из которых со временем превратились в наиболее важные соревнования теннисного календаря — турниры «Большого шлема», «открытые» (то есть доступные для всякого, кто по своему рейтингу достоин в них участвовать) национальные чемпионаты Австралии, Франции, Англии и США.
Желая что-то противопоставить растущему влиянию АТП, МФТ и решила учредить Кубок «Большого шлема» в пику финальному турниру АТП. Кубок «Большого шлема» должен был собирать лучших игроков по результатам четырех основных турниров «Большого шлема» на самый главный, итоговый турнир года. Идея, в общем, вполне приемлемая, но мы-то уже имели финальный турнир АТП, поэтому новый Кубок только запутал людей, но зато... обрушил на игроков лавину денег.
Кубок «Большого шлема» был основан на системе очков, которая определяет шестнадцать лучших игроков четырех турниров «Большого шлема» текущего года. В результате на этих соревнованиях всегда выступали несколько участников, показавших хорошие результаты лишь на одном-двух турнирах, но набравших достаточное количество очков. Призовой фонд при этом был неоправданно велик.
Джон Макинрой публично раскритиковал эти соревнования, назвав призовые суммы «неприличными». Даже проигравшие в первом круге получали щедрое вознаграждение в виде чеков с шестизначными цифрами, а победитель турнира — сногсшибательную сумму: 2 миллиона долларов (проигравшие в полуфиналах увозили домой «всего лишь» 450 тысяч).
В отличие от финального турнира АТП с его начальной круговой системой в Кубке «Большого шлема» шестнадцать участников сразу играли навылет. Вот и выходило, что игрок, блеснувший на одном или двух турнирах и попавший на Кубок «Большого шлема», поневоле думал только о призовых, на которые вряд ли мог рассчитывать когда-либо еще.
Кубок «Большого шлема» игрался на быстром ковровом покрытии, и я порядком вымотался в трех трехсетовых матчах, которые мне посчастливилось выиграть. Сначала я выбил парня, которому просто повезло попасть на турнир (Андрея Черкасова из России), затем своего будущего главного соперника на Уимблдоне Горана Иванишевича и, наконец, Майкла Чанга, соперника еще по детскому теннису, единственного из моего «золотого поколения», кто (не считая меня) тоже выиграл турнир «Большого шлема» в столь раннем возрасте. В финале я встретился с Брэдом Гилбертом.
Гилберт, сейчас больше известный как тренер Андре Агасси и телекомментатор, нежели как теннисист, имел репутацию парня, стремящегося выиграть любой ценой (о чем свидетельствует название его книги). В отличие от Макинроя Брэд не видел в крупных призовых ничего зазорного и отчаянно рвался в финал. Но я никогда не имел особых проблем с ребятами, игравшими в такой манере, и победил, не отдав ему ни единого сета.
Несмотря на то что год завершился для меня удачно, он в какой-то мере предопределил настоящие «американские горки» в моей игре в следующем, 1991 году.
Столь нестабильные результаты объяснялись двумя причинами.
Моя игра еще окончательно не сформировалась. Подача с выходом к сетке была вполне отработана, а вот игре на приеме (особенно на быстрых покрытиях) и ударам с отскока не хватало стабильности. И с этим я пока не мог справиться. Своей сильной стороной я считал настрой — решимость сыграть как можно лучше и выложиться до конца (выиграю я или проиграю) каждый раз, когда выхожу на корт.
Победа на Открытом чемпионате сделала мой образ жизни несравненно более приятным. Я мог посещать лучшие рестораны, играть в гольф где пожелаю, а окружающие, в том числе и совершенно незнакомые мне люди, старались исполнить любую мою прихоть. Короче, в материальном отношении я ощущал себя вполне комфортно, но при этом не был доволен самим собой.
К тому же меня постепенно охватывала внутренняя тревога, возникшая после победы на Открытом чемпионате США, сознание того, что я внезапно стал мишеныо, целью для всех прочих игроков, желающих во что бы то ни стало взять надо мною верх. Порой я выглядел угрюмым и подавленным. Мне не хотелось думать о надеждах, которые на меня возлагали.
Хотя я пропустил Открытый чемпионат Австралии, 1991 г. начался для меня довольно сносно на моем традиционном соревновании — турнире на закрытых кортах в Филадельфии. Я дошел до финала, записав в свой актив еще один выигрыш у Макинроя, но Лендл (возможно, все еще уязвленный моей победой на «Флашинг Медоуз») одолел меня в пяти сетах финальной встречи.
Между Филадельфией и Уимблдоном я прошел второй круг лишь на одном не очень значительном турнире в Орландо, в полуфинале уступив Деррику Ростаньо — одному из непредсказуемых игроков, которые порой могут победить теннисиста самого высокого уровня, но не показывают стабильно хорошей игры с равными.
На крупном разминочном турнире перед Уимблдоном — лондонском «Куинс Клаб» (Queen’s Club) я потянул сухожилие и в первом же круге проиграл в двух сетах практически никому не известному Марку Кейлю.
В Манчестере я дошел до полуфинала и уступил Горану Иванишевичу.
На Уимблдоне я опять проиграл во втором круге и к тому времени хотел только одного — поскорее исчезнуть с травяных кортов, а заодно и из Лондона. Пока еще трава доставляла мне слишком много неудобств, хотя «теоретически» я был подготовлен к той игре, какую показывал четырехкратный чемпион Уимблдона, волшебник травяных кортов Род Лейвер.
Компенсацией за мои провалы на травяных кортах стал американский сезон турниров на харде, который открывается сразу после Уимблдона. Мне всегда нравилась спокойная атмосфера этих соревнований, а твердое покрытие — просто мой конек.
Тем летом я старался изо всех сил, желая взять реванш за весну и показать, что моя игра отнюдь не та, которую Сэм Сампрас именовал «поганой».
Я принял участие в трех крупных летних турнирах, служивших своего рода пристрелкой к Открытому чемпионату США. Три раза я вышел в финал — и дважды победил. Я выиграл у Брэда Гилберта в Лос-Анджелесе и у Бориса Беккера в Индианаполисе. И хотя в Цинциннати, на самом крупном из этих турниров, я проиграл техничному левше Ги Форже, все равно к Открытому чемпионату я набрал неплохую форму.
На главный турнир («Флашинг Медоуз») я отправился в сопровождении Джо Брэнди и начал весьма недурно. В первом круге я отдал только пять геймов Кристо ван Ренсбургу, хорошему игроку на быстрых кортах. Во втором круге я сломил сопротивление Уэйна Феррейры, который снялся с соревнований из-за травмы. В следующем матче я проиграл лишь один сет на тай-брейке. В четвертом круге я уступил только первый сет талантливому, но не особо известному американцу моего поколения, Дэвиду Уитону.
Но напряжение между тем нарастало. Я начал осознавать одну вещь: самая трудная задача в моем виде спорта — защита чемпионского титула, завоеванного на турнире «Большого шлема». Вот так-то! Все за тобой охотятся.
С этим постепенно нараставшим нервным напряжением я вышел на четвертьфинальный матч против Джима Курье. На меня словно давил какой-то тяжкий груз.
К тому времени былая дружба между Джимом и мной уже охладевала. Наше талантливое поколение стало заявлять о себе, и мы становились соперниками.
Планку для всех нас неожиданно установил Майкл Чанг. Он первым выиграл турнир «Большого шлема» (Открытый чемпионат Франции в 1989 г.), когда ему было всего семнадцать лет. Следующим был я (1990). Андре Агасси в третий раз за свою карьеру вышел в финал на турнире «Ролан Гаррос» в 1991 г. — и тут сказал свое слово Джим, нанесший Андре еще одно горькое и неожиданное поражение.
