Павел Хюлле - Дриблингом через границу
В мире о поляках говорят разное. На самом деле, в мире так говорят обо всех, но мало кто столь чувствителен к этим разговорам, как мы. И мало кто столь часто требует пояснений и извинений, что, вероятно, является следствием нашей гипертрофированной жадности к похвале, которая, в свою очередь, берется от нехватки любви к себе. Но раз нам самим не нравится себя хвалить, то как нас могут хвалить другие?
Недавно, например, некий однокрылый политик из Голландии заявил, что все поляки — безграмотные пьяницы, и, хотя известно, что крыло политика растет из крайне правого бока, у меня на родине немедленно повеяло священной войной. Но мы не станем объявлять Голландии священную войну, потому что, во-первых, мы не Иран, а во-вторых, заняты мытьем вокзалов и строительством стадионов и автострад. В конечном счете мы, по крайней мере, добились извинений, а я считаю себя обязанной пояснить, что голландец преувеличил: большинство поляков умеет читать и писать, доказательством чему является хотя бы бешеная популярность эсэмэсок. С более крупными формами все тоже не так трагично: первенство, по правде говоря, принадлежит фэнзинам, артзинам, комиксам и Пауло Коэльо, но, хотя «Алхимик» и не выходил из списка бестселлеров, Герту Мюллер мы издали полностью, причем еще до того, как она получила Нобелевскую премию. Кстати, наша собственная литература тоже породила нобелевских лауреатов, причем целых четырех, а если бы Исаак Б. Зингер не покинул берегов Вислы, их у нас было бы пятеро. Но более всего мы гордимся поэтами. Они определенно плодовитее прозаиков и реже эмигрируют, по крайней мере в последнее время. Быть может, потому, что осень в Польше долгая и дождливая, вино подешевело, а слово «проклятый» лучше сочетается со словом «поэт». Что ни говори, почти все молодые поляки пишут стихи. У кого-то это проходит с возрастом, у кого-то остается до самой смерти, а некоторые при этом не пьют.
Кто много пьет, тот много ест, и свойство, которым поляки славятся испокон веков, — это гостеприимство. Польское гостеприимство порой приобретает патологические черты и проявляется главным образом в стремлении перекормить гостей. А проще говоря, в любви к добавкам. Гость не поднимется из-за польского стола, пока не съест всего, что положили ему на тарелку, а потом подложили, и еще раз подложили, и еще. Добавки — железный репертуар большинства польских домов, и не стоит ждать пощады. Отказ от добавки оскорбителен для хозяина, а кроме того, не приносит эффекта. Традиция польского гостеприимства уходит корнями в сарматские времена, когда ради принципа «хоть все заложи, да себя покажи» устроитель пира отдавал все до последней нитки.
Склонность к чрезмерности — это, можно сказать, материнская черта, одарившая своим геном многие другие польские качества. Мы бываем не только слишком впечатлительны и чересчур гостеприимны, но также чрезмерно легковерны или чрезмерно недоверчивы. А если уж кому-нибудь доверимся, то верны тоже бываем до последнего — ну, может быть, не столько в любви, сколько в дружбе. Особенно между народами, поэтому дружественные государства мы не предаем никогда. Как тонко подметил наш культовый поэт: «нелюбимый не изменяет»[47].
Польская инфраструктураПризнаю, солидной инфраструктуры на уровне, скажем, какой-нибудь Германии в Польше нет. Это очевидно. Польша начала вставать на ноги лишь два десятилетия назад, а за двадцать лет невозможно выстроить то, что другие строят шаг за шагом и уже давно. Когда-нибудь мы обязательно наверстаем. Конечно, на свой лад, ибо польская ментальность специфична (см. уланская удаль), и достигать своих целей мы предпочитаем нестандартными способами. И, случается, действительно их достигаем.
Одной из наших сильнейших сторон является (подсознательная) любовь к абсурду, какой даже не снился Ионеско и Беккету вместе взятым. На практике это заключается, к примеру, в том, что мы строим авиабазу на окраине большого города и потом, дабы отвлечь внимание жителей от гула в небе, в центре этого города сооружаем футбольный стадион. Или большой мост, на который два года никто не может въехать, потому что в строительной лихорадке мы упустили такую мелочь, как подъездные дороги. Или же, очарованные, вероятно, красивым названием, покупаем у итальянцев двадцать скоростных поездов «Пендолино», только вот без pendolino[48], потому что на польских поворотах суперскоростной «Пендолино» не может наклоняться, в связи с чем поедет для своих возможностей супермедленно.
Когда едешь супермедленно, можно любоваться видами, и все было бы даже не так плохо, если бы не факт, что польские города в последнее время начали путешествовать. В этом убедился пассажир с годовым билетом по маршруту Познань-Краков. Этот билет вдруг стал недействительным, и пассажиру пришлось доплатить, так как, по подсчетам компьютера, города за одну только ночь отдалились друг от друга на целых пятнадцать километров. Если города никто не остановит, то «Пендолино» без pendolino будет ехать к цели все дольше. Трудно предсказать, где во время чемпионата окажется Познань — может, под Щецином, а возможно, и на Хеле. Но где-нибудь она точно будет, так что матчи, скорее всего, состоятся. Только бы Краков не оказался по соседству с Веной.
Знаменитые польские дороги и польские вокзалы в контексте абсурда, конечно же, заслуживают отдельных абзацев.
По поводу вокзалов: я не до конца согласна с редактором одной берлинской газеты, который недавно без обиняков заявил, что от польских вокзалов несет за километр. Это неправда: зона распространения вони меньше, а тенденция — понижающая. Вонь обладает тем свойством, что впитывается в стены и постепенно исчезает. Таким образом, мы избавляемся от нее проверенным методом мастеров дзен: без паники, терпеливо и ловко. Туалетов на вокзалах, честно говоря, не прибавляется, зато растет количество вокзальных камер наблюдения, которых у нас теперь больше, чем в Великобритании. Влияние видеокамер на борьбу с вокзальным смрадом трудно переоценить: перед объективом камеры гражданин, даже выпивший несколько кружек пива, прежде чем пописать на стену, дважды подумает.
Тему польских дорог начну с памятников. Памятников у нас в Польше больше, чем автострад, среди них — огромная статуя Христа в Свебодзине. Наш Христос обогнал Христа-Искупителя из Бразилии, и некоторое время мы были лучшими в мире, но, к сожалению, немного погодя нас опередило Перу. Поскольку Giant Jesus Competition[49] продолжается до сих пор и в бой рвется Хорватия, титул вице-чемпионов мы тоже наверняка вскоре утратим. Но все и без того хорошо; а насчет строительства автострад скажу по-английски: is in progress[50] — звучит как-то международное и оптимистичнее. А если в итоге что-то не выйдет, то — как разумно заметил один пользователь интернета — в утешение мы возведем памятник Непостроенных Автострад.
Конечно, кроме автострад, которых, если честно, пока еще нет, у нас есть классические двухполосные дороги: извилистые, как польская история, хмурые, как серпантины в Гватемале, и дырявые, как бабкины кружева. Дыр в асфальте действительно много. И они на самом деле иногда напоминают кратеры, однако, назвав их «метровыми», уже упоминавшийся берлинский редактор вновь вознесся на вершины гротеска, что делает его в моих глазах почти симпатичным.
Наши польские дороги не только окрыляют журналистов, но также являются любимой темой народных шуток и математических парадоксов. Недавно, например, я вычитала, что число колдобин на дорогах все стремительнее уменьшается, причем происходит это само по себе, без постороннего вмешательства. На одной дороге их количество сократилось вдвое, а глава администрации объяснил это явление следующим образом: «В текущем году на местной дороге стало вполовину меньше ухабов, чем в прошлом, поскольку выбоины малых размеров начали объединяться».
На этой интеграционной ноте я закрою тему польской инфраструктуры и польской логики.
ВеликопольшаВ Польше живет тридцать восемь миллионов поляков; если судить по национальности и вере, то мы образуем довольно сплоченный монолит, однако наша ментальность меняется от региона к региону.
Великопольша — это пространная область в центральной части Западной Польши, в бассейне реки Варты. История Великопольши богата и в минувшие столетия исключительно печальна. А поскольку чемпионат Европы — событие радостное, я не стану распространяться о прошлом, упомяну лишь, пожалуй, что в мрачные времена разделов великопольские земли были захвачены Пруссией, а Отто фон Бисмарк еще больше закрутил гайки и в рамках заботы о чистоте немецкой культуры пытался полностью задавить польскость. Тем не менее поляки мужественно сопротивлялись, лучезарным примером чему служит Михал Джимала — крестьянин, который, не имея возможности построить дом на захваченной земле, воспользовался лазейкой в прусском законодательстве и назло захватчикам поселился в фургоне бродячего цирка. Общая атмосфера тех времен, надо сказать, не очень способствовала развитию спорта в регионе.
