Елена Озерецкая - Олимпийские игры
От цирюльника Арифрон зашел в гимнасий, где его, отца олимпионика, встретили бурными приветствиями и расспросами, а оттуда — в бани, чтобы принять ванну перед обедом.
Все эти дела заняли большую часть дня, и, вернувшись, он застал всю семью уже в сборе. После домашнего обеда Арифрон приказал позвать Гефеста.
— Итак, Гефест, — сказал он, — глашатаи уже объявили о твоем освобождении. Теперь остается решить, как устроить твою жизнь. Мой сын считает, что следует купить для тебя мастерскую, и я с ним согласен. Скажи, какую именно ты предпочитаешь?
Гефест стоял, не поднимая глаз. Руки его заметно дрожали, дрогнули и губы, но он продолжал молчать.
— Не бойся, — ласково улыбнулся Каллий, — я заплачу, сколько потребуется. Тебе нужно только выбрать, что тебе больше по вкусу — гончарная мастерская, кузница или что-нибудь другое?
Педагог умоляюще взглянул на Каллия, судорожно прижал руки к груди, но продолжал молчать.
— Может быть, тебе хочется поселиться в деревне и делать масло или вино? — вмешалась Эригона. — Можно построить для тебя давильню в нашем имении…
— Благодарю тебя, прекрасная госпожа, — глухо сказал наконец Гефест, — благодарю и тебя, почтенный Арифрон, и тебя, молодой хозяин Каллий, за вашу доброту и благодеяния, но… мне не нужно ни мастерской, ни кузницы, ни давильни!
— Не понимаю, — удивился Арифрон, — как же ты будешь жить? Или ты хочешь остаться у меня в доме? Что ж, можно и это. Оставайся вольнонаемным педагогом…
— Нет! Нет! — вскричал Гефест, и глаза его ярко блеснули.
Лин, зная, что сейчас произойдет, в ужасе прижал руки к губам.
— Будьте великодушны до конца! — продолжал Гефест. — Отпустите меня!
— Отпустить? Куда?
— Домой! К моему племени!
— В скифские степи?
— Да!
На мгновение Арифрон лишился дара речи. Это было неслыханно: облагодетельствованный раб отвергал все благодеяния и рвался куда-то в неизвестные, дикие места, стремясь навсегда покинуть тех, кому он всем обязан…
— Но… разве ты не знаешь, — наконец сказал он, — что вольноотпущенник обязан платить подать своему бывшему хозяину? Какую же подать сможешь ты вносить, если уедешь неведомо куда?
— Не знаю… Я не был там столько лет, неизвестно, кого найду в живых, будет ли у меня что-нибудь. Но я клянусь отправлять тебе с греческими кораблями все, все, что смогу!
— Пожалуйста, отец! — не выдержал Лин.
Арифрон, вспыхнув, резко обернулся к нему:
— Что я слышу? Так воспитал тебя твой педагог? Как осмелился ты заговорить в присутствии старших? Вон отсюда!
Лин, закрыв лицо руками, опрометью выбежал из комнаты.
Каллий, подойдя к разъяренному отцу, мягко опустил руку на его плечо.
— Пусть Гефест пока уйдет, — сказал он, — и разреши удалиться матери и сестрам. Нам надо поговорить…
По знаку Арифрона все, кроме Каллия, покинули комнату.
— Какая неблагодарность! — вскричал Арифрон. — Ты подумай, Каллий! Действительно, правильно говорят, что освобожденные рабы не сохраняют благодарности к хозяину! Подлый, дикий скиф!
— Отец… — мягко начал Каллий, — так ли уж тебе нужна благодарность Гефеста? Разве ты освободил его для этого? И потом… Может быть, будет даже хорошо, если он уедет…
— Что ты хочешь сказать?
— Видишь ли… Гефест был, конечно, хорошим педагогом, но мне кажется, что Лин излишне привязался к нему…
— Ты прав, мой Каллий. Я давно это заметил.
— Ну так вот. Братишка еще очень юн, Гефест был с ним всегда заботлив и ласков. А у Лина доброе, нежное сердце. Он и… полюбил его.
— Полюбил? Раба? Что ты такое говоришь, Каллий?
— Ну, пусть не полюбил, хотя ведь даже Одиссей был привязан к своей старой кормилице, а просто излишне благосклонен к нему. Если Гефест уедет, мальчик быстро забудет о нем. Да и зачем тебе нужна подать от педагога? Ведь мы же богаты!
— Мне его подать совсем не нужна. Что нам эти гроши? Но этого требуют законы Афин. Что скажут обо мне, если я их нарушу?
— Никто ничего не скажет, если ты сам объявишь, что решил послать вольноотпущенника по делам, ну, скажем, в Херсонес Таврический или в Пантикапей. Ведь у тебя есть там знакомые купцы?
— Есть, конечно.
— Ну и прекрасно. Давай не будем омрачать этих радостных дней из-за раба. Сделай это для меня…
— Будь по-твоему, мой Каллий, — вздохнул Арифрон, — тебе я не могу ни в чем отказать. Но, прости, решительно не понимаю, почему ты так заботишься о неблагодарном рабе?
— Да не о рабе я забочусь, отец. Что мне Гефест? Я и не замечал его никогда. Но мне хочется, чтобы Лин считал тебя великодушным…
— Гм… — неопределенно протянул отец. — Ладно, только ты уж сам устраивай все это. Денег я, понятно, дам, сколько понадобится.
— Конечно, конечно! Ты просто не думай больше о Гефесте. Скоро мы отправим его к тем дикарям, к которым он так стремится! А сейчас пойдем переодеваться — ведь скоро уже начнут собираться гости!
Вечером, поправляя венок из сельдерея на голове, Арифрон рассказывал друзьям о своем решении отослать вольноотпущенника в Пантикапей.
Один из пирующих выразил мнение, что рабство, быть может, не всегда справедливо.
Арифрон в блестящей речи опроверг эту точку зрения.
Как животное ниже человека, сказал он, так и человек, стоящий ниже себе подобных, является рабом по природе, и ничем другим он быть не может. Да и для него самого рабское состояние лучше всякого другого.
Но вообще не следует держать в доме слишком много рабов.
Это создает лишние осложнения.
Гости подняли чаши, прославляя мудрость хозяина.
* * *В задней части дома, в небольшой комнате тускло горел маленький светильник. Заплаканный Лин все еще всхлипывал, уткнувшись носом в подушку, а Гефест сидел на полу около его ложа и ласково поглаживал ноги мальчика.
— Не надо плакать, молодой хозяин Лин, — тихо говорил он, — отец не будет долго сердиться…
— Да я не оттого плачу, Гефест. Мне… мне тебя жалко…
— Молодой хозяин Лин так добр ко мне. Я никогда, никогда не забуду этого, что бы ни случилось со мной потом.
— Может быть, Каллий упросит отца?
— Кто знает!
— А тебе не жаль будет покинуть нас, Гефест? — Все мое сердце останется с молодым хозяином… Но ведь там мой народ, моя родина!
— Это правда, — задумчиво сказал Лин. — Конечно, это не то что Афины, но…
— Нет, это не то что Афины, — улыбнулся Гефест, но не успел ничего больше сказать. Откинув занавеску, в комнату стремительно вошел Каллий. Гефест и Лин вскочили.
— Послушай, Гефест, — начал Каллий, бросив быстрый взгляд на заплаканные глаза Лина, — отец согласен отпустить тебя!
— Да благословят вас боги! — громко воскликнул Гефест, поднимая к небу руки.
— Но как же ты будешь жить там? Ведь ты все-таки немного образован, привык к жизни в богатом греческом доме, а твои соплеменники просто дикари!
— Это верно, молодой хозяин Каллий, — слегка насмешливо согласился Гефест. — Они, конечно, дикари по сравнению с афинянами. Но я такой же скиф, как они. А если я чему-нибудь научился здесь за все эти годы, разве не будет для меня великой радостью передать свои знания им?
Каллий изумленно смотрел на педагога. Мысли и чувства, которые высказывал этот варвар, были поистине почти достойны просвещенного эллина. Ведь верность своему отечеству считалась у греков самой высшей доблестью.
— Ну, вот что, — продолжал юноша, — через неделю из Пирея в Пантикапей отплывает корабль знакомого отцу купца. Я заплачу за твой проезд и дам тебе денег на дорогу, так что собирайся.
Гефест, опустив засиявшие глаза, низко-низко склонился перед Каллием.
— Каллий! — жалобно и тихо проговорил Лин.
— Что, братишка?
— Я… я никогда не видел Пирея…
Каллий слегка нахмурился, но потом рассмеялся.
— Ах ты хитрец, — потрепал он спутанные кудри мальчика. — Ну, хорошо, хорошо, я покажу тебе нашу гавань. Кстати, и поручим заботам купца твоего Гефестам! — И, продолжая весело смеяться, юноша быстро вышел.
— Если благословения скифа могут принести счастье, ты будешь счастлив, как бессмертные боги, мой мальчик, — серьезно и проникновенно сказал Гефест, впервые обращаясь так к Лину, — а любовь моя к тебе не угаснет никогда, пока я жив!
И неожиданно раб-педагог и эллинский мальчик знатного рода крепко-крепко обнялись…
Глава XV
Будь счастлив, Гефест!
Повозка быстро катилась по колеям, вырытым в твердой, каменистой почве, и так тряслась, что нельзя было говорить без риска прикусить язык. Поэтому Лину не удалось подробно расспросить Каллия о Длинных Стенах, между которыми шла дорога. Впрочем, он учил в школе их историю и знал, что они охраняют путь в Афинскую гавань — Пирей. В Пирее стоял весь военный флот, основа морского могущества Афин, в Пирее же находилась и пристань для торговых кораблей.
