Борис Майоров - Я смотрю хоккей
За нас и болеют, так сказать, лишь по велению сердца. Ну, военному вроде по штату положено болеть за ЦСКА, милиционеру — за «Динамо», железнодорожнику — за «Локомотив». А за нас? За нас никому не положено, а болельщиков больше, чем у всех. Как это получается? Бог его знает… Обратите внимание: из «Спартака» хорошие игроки редко уходят. Иной раз даже но году сидят на скамейках запасных, а в другие команды не идут. Но кое-кто уходит. Вот Анатолий Фирсов, например. С тех пор прошло уже много лет, но и сейчас будто что-то стоит между нами. И не только у меня сохранилась обида, а и у Старшинова, и у Фоменкова, и у Кузьмина, и у Макарова. В общем, у всех старых спартаковцев. Я-то сейчас в обиде на него даже не за то, что он ушел, — сколько можно поминать старое! Но вот что мне горько: нигде и никогда не говорит Фирсов, чей он воспитанник, где научился играть и стал сильным хоккеистом. Он ведь в ЦСКА уже мастером пришел… А может, не забыл он своего первого клуба? Может, просто стесняется вспоминать о том, что ушел от нас? Может, даже жалеет? Вполне допускаю.
А между прочим, я тоже однажды чуть не сбежал из «Спартака». Сейчас и не верится, что такое могло случиться. Было это в 1957 году. Чемпионат страны разыгрывался в тот раз в два этапа. Мы заняли третье место в подгруппе и в финальную восьмерку не попали. И тогда нам троим — Никифорову, Шуленину и мне — предложили перейти в «Крылья Советов». Оба они были игроки опытные и известные, а я — мальчишка. Они меня уговаривали, да мне и самому льстило такое предложение. Я и согласился. Потом на каком-то матче ко мне подошел тренер «Крылышек» Владимир Кузьмич Егоров.
— Ты, — говорит, — и верно идти к нам надумал?
Смотри, может, придется годик и в запасе посидеть. Ты что, студент? Это хорошо. Но имей в виду, у нас трудно играть, требования высокие…
«Вот дурак, — подумал я тогда о себе, — и зачем я заявление подал? Надо взять обратно, да вроде и неудобно». А потом с радостью узнал, что мое заявление никто и не собирался рассматривать: видно, не очень-то я «Крылышкам» нужен был.
Но кто в молодости не совершает глупостей? Для меня, к счастью, собственное легкомыслие не имело последствий. Да и не могло иметь. Я еще, когда мое заявление в «Крыльях Советов» лежало, про себя решил: «Вызовут на федерацию, скажу им: пусть делают что хотят, только я никуда из «Спартака» не уйду».
С годами это чувство преданности своему клубу, уважения к его традициям, гордости, что я из «Спартака», росло. Ни мне, ни Славке с Женькой больше никогда и не предлагали никаких переходов. Да мы бы и не ушли никуда. Мне кажется, что к нам, спартаковцам, даже в сборной у ребят отношение особое. На нас с некоторой будто завистью смотрят, с уважением: «Вот они, спартаковцы…» Или это мне только так кажется?
У нашего клуба и история особенная. Братья Знаменские, братья Старостины, Озеров… Дело не только в том, что они оставили неизгладимый след в спорте. Понимаете, они по духу спартаковцы. Они бойцы взрывного, что ли, характера, они побеждали потому, что не умели мириться с поражениями. И футбольный «Спартак» поэтому, хоть и был после войны в разрушенном состоянии, кубок умудрился завоевать. И мы совсем мальчишками в 1962 году первенство завоевали. Что мы тогда рядом с ЦСКА и «Динамо» собой представляли? А чем вызван был долгий кризис нашей футбольной команды в конце 50-х годов? Набрали игроков из разных команд, из разных городов, для которых «Спартак» был так себе, командой, как все прочие.
Но бывает, что придет к нам в клуб человек со стороны, взрослый, сложившийся игрок, а через пару лет все и забыли, что он когда-то играл еще где-нибудь. Это тогда, когда он по характеру, по человеческим своим качеством подходит к спартаковским меркам. Вот, например, Галимзян Хусаинов или Валерий Фоменков. Кто может сказать, что они не спартаковцы?
Потому, наверно, не было в Стокгольме дня, чтобы мы не встретились с Озеровым и не поговорили об игре спартаковской тройки и ее перспективах.
…Спартаковская тройка так и не показала себя в Стокгольме. Впрочем, слова Озерова о том, что спартаковцы еще себя покажут, могли бы оказаться и пророческими. Во время первого матча с Чехословакией наша тройка полтора периода играла лучше других, а моментами просто хорошо. Казалось, вот-вот Якушев, Старшинов и Зимин наконец «поймают» свою игру, нащупают связи. И тут Сашу Якушева посадили на скамейку запасных, посадили всерьез и надолго, практически до конца турнира.
Но в одном Озеров был, безусловно, прав: в один день хоккейная тройка не рождается.
Откровенно говоря, и я верил, что спартаковцы сыграют в Стокгольме хорошо. Сомневался я только в Зимине. Он возвратился из Канады лишь за три дня до открытия чемпионата. Там, за океаном, вторая сборная провела за две недели около десятка очень трудных матчей, перед этим турне ребята тоже не имели дня отдыха, к тому же в Канаде на долю Зимина и его партнеров Владимира Шадрина и Александра Мартынюка выпала особенно тяжелая нагрузка. По газетам мы знали, что в каждом матче они забивают две трети голов. А раз так, то, конечно, проводили на площадке не менее половины всего игрового времени, в полтора раза больше, чем остальные. Зато Якушев накануне отъезда в Стокгольм был в блестящей форме, Старшинов же вообще наделен редчайшим качеством: как бы ни играл он дома, к решающему турниру он всегда готов лучше всех. Так почему бы им и не сыграть здорово, если только один из трех вызывает сомнения, да и этот третий — мастер такого класса, что испортить игру двум остальным не может никак?
Все сложилось иначе. И прежде всего потому, что не пошла игра у Саши Якушева. Да и не могла, как я понял уже в Стокгольме, пойти. В «Спартаке» Якушев стал в том сезоне самым результативным игроком. Были матчи, в которых он забрасывал по три-четыре шайбы, без гола же с поля он не уходил почти никогда. В Стокгольме же на его счету один-единственный гол, да и тот в игре с американцами. Что же случилось вдруг с Якушевым?
В том-то и дело, что с Якушевым не случилось ничего. Якушев остался Якушевым. Но в «Спартаке» к нему относились как к игроку, который силен своим умением забивать голы в определенных ситуациях, и создавали ему эти ситуации. Якушев трудился в обороне, как говорится, постольку поскольку. Эту работу выполняли за него другие. Зато у него всегда были развязаны руки для контратаки. И когда наши наконец завладевали шайбой, они знали: Якушев уже набирает скорость и готов принять пас где-то в середине поля. Туда и отсылалась ему шайба. Вот она, та самая ситуация, где Якушев особенно опасен — на ходу, с шайбой, на широком оперативном просторе. Тут преградить ему путь очень трудно.
В сборной ничего этого не было. В сборной он должен был выполнять те же функции, что и все, и потому не мог приносить пользу. Когда он, почуяв момент, готовился броситься в прорыв, с тренерского КП следовал грозный окрик: «Возьми своего!» — и он возвращался назад. Его партнеры не получали задания играть на Якушева, да они и не привыкли подыгрывать кому-то, в «Спартаке» другие играют на них. А когда начали было привыкать, Старшинову и Зимину не надо долго объяснять, что к чему, — Якушев оказался уже в запасе. Его место занял Евгении Мишаков, игрок хороший, но чуждый им обоим по стилю, по пониманию хоккея. Когда мы разговаривали со Старшиновым в Стокгольме, он не раз ворчал:
— Не могу понять, куда он все время бежит и зачем…
Меня вообще поражало в наших тренерах то, что при всей своей прозорливости, при всем своем понимании хоккея они с совершенно непостижимой легкостью и беззаботностью проходят мимо достоинств некоторых хоккеистов. Может, это оттого, что у нас нет дефицита на хороших игроков?
Есть в команде воскресенского «Химика» очень интересный и тонкий игрок — Валерий Никитин. Он как бы полузащитник, полунападающий, и в этом его своеобразие. В «Химике» он играет больше десяти лет и всегда на площадке в особом положении, такое уж у Никитина амплуа. У него изящный дриблинг, он любит и умеет подержать шайбу у себя, подождать, пока партнеры освободятся от опеки, выманить на себя одного-двух противников и в самый неожиданный момент послать своих партнеров вперед. Отними у Никитина это качество, лиши его этой изюминки, и он превратится в заурядного, незаметного игрока.
Однажды Никитина пригласили в сборную и даже взяли на первенство мира в Вену. Взять взяли, а играть так, как он привык в «Химике», не разрешили. Перестраивать для него игру партнеров тоже не стали. Поставили его в защиту и сказали.
— Играй, как играют Рагулин, Давыдов, Кузькин. Отобрал шайбу — сразу отдай.
Словом, сбросили Никитина с его конька, лишили его изюминки. А как Рагулин — он не умеет. Он умеет как Никитин. И играл он в Вене посредственно. Не плохо, но и не хорошо. И доиграл бы на таком уровне весь чемпионат, если бы не случай. Во время нашего матча с канадцами, от которого зависел исход первенства, не заладилась игра у Ярославцева. А запасной, Якушев, не мог выйти на поле, так как его фамилию не внесли в протокол матча. Вот и решили тренеры попробовать Никитина на месте Ярославцева. Не получив предварительно категорических установок, Никитин заиграл на новом месте по-своему, мы со Старшиновым — он попал в нашу тройку — его поддержали, и сразу Никитин стал Никитиным, ярким, своеобразным и полезным команде игроком. Не случайно он провел в числе нападающих и большую часть следующего матча — с Чехословакией.
