Виктор Санеев - Четвёртая вершина
Спортсмены видят соревнования совсем не так, как зрители, сидящие на трибуне. Многое, что происходит в секторе, вообще выпадает из поля зрения атлета. Погруженный в свои мысли и заботы, он не всегда замечает действия соперников, хотя порой кажется, что мы внимательно следим друг за другом. Поэтому и в моей памяти эти соревнования остались в виде отрывочных картин, фрагментов борьбы.
Первых попыток соперников я почти не видел. Старался успокоиться, внушал себе, что самое главное в первом прыжке — технически правильно выполнить все движения. И видимо, я даже переусердствовал в этом спокойствии. Прыгнул всего на 16,46. Следом за мной прыгал Джентилле. Интересно, сбудется ли предсказание Креера, что итальянец «сгорел» после своего мирового рекорда? Надевая костюм, я провожаю глазами Джузеппе в разбеге и в прыжке. Что-то уж очень далеко... Взрыв аплодисментов подтверждает догадку. На табло снова цифры нового мирового рекорда — 17,22!
Встал со скамейки, поздравляю Джентилле, а он еще не отошел после прыжка. Пожимает мне руку, а смотрит сквозь меня. По-моему, и не видел, кто его поздравлял. Это как-то помогло мне «завестись». Во второй попытке мы с Колей должны были прыгать так, чтобы попасть в финал. Рассказываю об этих деталях, для того чтобы снова подчеркнуть: в Мехико были учтены практически все нюансы борьбы. От нас требовалось лишь выполнить все задуманное и спланированное. Легко сказать!
Коля выполняет задание — прыгает на 16,70. Это уже место в финале. Ну, думаю, сейчас я тоже так. Снимаю костюм и машинально веду глазами за бразильцем Нельсоном Пруденсио. Он от дорожки отскакивает как мяч. И опять аплодисменты. Что такое, и этот за 17 м прыгнул! Не выдерживаю, кричу Коле: «Пора и нам». И только тут сообразил, что он уже в финале, а мне пора прыгать. Все-таки, видно, прыжок Нельсона подействовал на меня. В разбеге я напрягся, потом у планки засеменил, но задачу решил — прыгнул на 16,84 и тоже выход в финал обеспечил.
Третья попытка шла спокойно. Никто никаких чудес не показывал, и, думаю, это помогло мне хорошо настроиться на прыжок. Помню, я сделал несколько имитаций, как говорят, отрегулировал технику. Перед прыжком успел прочитать свою картонку. Главное — не торопиться! Еще раз приказал себе: «Не торопись в прыжке» — и бросился в разбег. Легкость и свобода — такое ощущение осталось у меня от этого прыжка. Легкость и свобода, а результатом был новый мировой рекорд — 17,23. У меня он не вызвал никаких эмоций, кроме удовлетворения от грамотно выполненного прыжка. Так я стал лидером состязаний. Теперь восемь лучших прыгунов готовились к трем финальным попыткам. Можно было перевести дух.
Да в таких состязаниях мне еще никогда не приходилось участвовать! Каюсь, перед Олимпиадой, когда нам говорили о том, что олимпийские игры — соревнования особые, то мы, внешне соглашаясь, в глубине души сомневались. Считали, что так говорят больше для красного словца. Все-таки соперников своих мы достаточно хорошо знали, а то, что перед олимпиадой царит страшный ажиотаж, так мы к нему за месяц жизни в Мехико привыкли.
Но оказалось, что даже знакомые соперники могут преподнести на олимпиаде поразительные сюрпризы. И своеобразие именно XIX Игр было в том, что почти все участники финала, за исключением, пожалуй, сенегальца Мансура Диа и поляка Юзефа Шмидта, могли претендовать в Мехико на победу. Поясню свою мысль.
Зрителям, сидящим на трибуне, обычно кажется, что все участники ведут борьбу за победу. И в газетах часто пишут примерно так: «Столько-то спортсменов вышли в сектор для тройного прыжка, чтобы оспаривать золотую медаль». На самом деле, объективно это не совсем так. И до соревнований круг соискателей медалей, как правило, достаточно узок. А в процессе соревнования участников можно, конечно условно, разделить на несколько групп. Одни ведут борьбу только за первое место, другие нацеливаются на призовые места, третьи — довольны уже фактом самого выступления в финале и на большее не рассчитывают. Группа, в которой находится будущий чемпион, как правило, самая малочисленная. Бывает, что в ней вообще только один атлет, как это было, например, в прыжках в высоту у женщин в начале 60-х годов, когда в сектор выходила румынка Иоланда Балаш, или в том же виде у мужчин, когда выступал Валерий Брумель.
Так вот, в Мехико, повторю, можно было ожидать подвоха от каждого финалиста. В подтверждение своих слов скажу, что когда уже после состязаний познакомился с протоколом соревнований, то сразу же бросился в глаза такой факт: кроме Д. Джентилле в финале все остальные прыгуны улучшили свои предварительные результаты. Иными словами, борьба разгорелась с новой силой. И к финалу я готовился так, как будто бы и не установил мирового рекорда и прыжки только начинаются. Ведь передо мной был пример Джентилле, который, установив мировой рекорд в первой попытке, теперь был вторым...
Итак, финал. И опять начались сюрпризы. В четвертой попытке за 17 м прыгает австралиец Мэй, в пятой — Коля Дудкин — 17,09. В этот момент мы с ним занимали первое и третье места, и Витольд Анатольевич после признавался, что мечтал о том, чтобы соревнования уже заканчивались. Как говорится, «остановись мгновение!» Но соревнования продолжались...
На старте прыжка — бразилец. Он сегодня уже удивил всех, неожиданно прыгнув на 17,05 и став тем «мистером Х», о котором нас предупреждал тренер. Теперь я уже не спускаю с него глаз — опасен. Опять быстрый разбег и опять легкие прыжки-полеты. Я только взглянул, куда он приземлился, и — судей не надо — вижу, обошел меня Нельсон. Так и есть — на табло 17,27, в третий раз за день мировой рекорд летит кувырком.
Хоть и ждал я от Пруденсио сюрприза, но все же не смог совладать с нервами, в первый и, к счастью, в последний раз в этих сумасшедших состязаниях потерял голову. «Ну, сейчас докажу», — затопило сознание. Сдернул костюм, бегом направился к месту разбега и помчался навстречу неудаче. Рваный неконтролируемый прыжок — 16,81. Из ямы вышел, как будто меня в холодную воду опустили. И злость ушла, наступила ясность. Одна мысль: осталась одна попытка.
Я не видел, как выполняли последний прыжок участники финала. Ушел в себя. Собирал силы. Сбоку, пробившись сквозь толпу и заграждения, Креер ронял рубленые фразы. Одно слово дошло до сознания сразу: «Сделаешь». Наверное, я и воспринял его, потому что оно было созвучно тому, что творилось у меня в душе. Сделаю. Смогу. Сейчас.
Встал со скамейки, пробежался, сделал несколько имитаций. Аккуратно снял костюм и медленно пошел к началу места разбега. Так же, не торопясь, прочитал записку. Инстинктивно отступил на ступню назад — только бы не заступить. И снова про себя: «Сделаю. Смогу».
Попытка получилась трудной. Я почувствовал, что недоступил до ограничительного бруска и «добирал» потерянные сантиметры в прыжках, в каждом отталкивании. Влетел в песок и сразу оглянулся. Сколько?
Когда я стал старше и опытнее, то быстро определял результат. У прыгунов есть один секрет. Когда на больших состязаниях результат измеряют с помощью оптического устройства, то судьи машинально оставляют трубу в том положении, которое отмечает достижение предыдущего участника. И в зависимости от того, на сколько и в какую сторону передвинут трубу, измеряя твой прыжок, можно с точностью до 2 — 3 см определить свой результат. Между прочим, специалисты, сидящие на трибуне, пользуются той же «методикой», поражая сидящих рядом зрителей умением определить длину прыжка на глаз.
Но тут, в Мехико, я еще не знал всех этих премудростей, да и результат прыгуна, который был передо мной, я не знал тоже. Единственный ориентир — лицо судьи. И хотя служители фемиды беспристрастны и бесстрастны, но все же позволяют себе небольшие отступления от правил. И в этот раз мексиканский судья, прежде чем передать длину прыжка на табло, посмотрел на меня и чуть заметно улыбнулся. Увидев это, я понял, что победил, и неожиданно для себя вдруг высоко подпрыгнул и хлопнул в ладоши. И тут же на табло загорелись цифры нового олимпийского и мирового рекорда — 17,39!
В этом непривычном жесте я, наверное, выплеснул всю оставшуюся нервную энергию. На скамейку возвращался совершенно спокойным. Наверное, это было какое-то ненормальное спокойствие, ведь после меня еще прыгали и Джентилле, который никак не мог смириться с мыслью, что он, установивший на протяжении этих двух дней два мировых рекорда, остался на третьем месте, и Артур Уокер, боровшийся до конца. А может быть, я уже почувствовал, что меня не достанут? И только когда я увидел сияющих и плачущих от радости Акопа Самвеловича и Витольда Анатольевича, я снова вдруг заволновался.
Полтора десятка лет прошло с той первой олимпийской победы. Во многих соревнованиях пришлось мне участвовать. Но такой борьбы, как в Мехико, мне испытать больше не пришлось.
Стать рекордсменом в тренировке?
