Анат Гарари - Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой
– Мы уже об этом говорили, – поддерживает свою подругу Рут, – невозможно во всем винить только мать. Есть вещи, которые зависят от детей, особенно когда это касается их собственных решений.
Нири слегка привстает со своего места, давая понять, что пришла ее очередь.
– Клодин сказала, что Орна все видит в черно-белом свете, – обращается она к группе, – то есть что, по ее мнению, существуют только два крайних выбора: или она, или ее дочь. Но затем были предложены и другие решения, например, давать деньги или находиться там только в определенные дни, а самое главное – и с этим согласились все – неважно, к какому выбору вы пришли, важно, какие чувства вы испытываете. Главное, чтобы мама не чувствовала, что ее используют, а дочь – что ей не помогают; чтобы дочка чувствовала себя в безопасности, но и не снимала с себя ответственности.
Нири поворачивается к Орне.
– Я думаю, вам стоит попытаться выяснить, что мешает вам, Орна, поговорить с Яэль. Почему вы мучаетесь сомнениями сама и не желаете поделиться с ней. Мне кажется, у вас есть на это несколько ответов. Один из них возвращает меня к нашей прошлой встрече, и он связан с чувством вины, которое вы испытываете перед ней. По-видимому, угрызения совести, которые вы испытываете из-за того, что изменили свое отношение к происходящему, сопровождаются еще и страхом. Вы боитесь разочаровать Яэль, так как не сможете соответствовать ее ожиданиям, и тем самым испортить ваши отношения. Может, вам страшно, что из-за этого она отдалится от вас больше, чем вы хотите? А может, вы боитесь узнать, что она и вправду не очень в вас нуждается, и тогда вы окажетесь вне ее семьи? А вдруг с вами случится то, что случилось с Эллой? – она вопросительно смотрит на Орну, слушающую ее с большим внимание, а затем добавляет. – Кроме того, я думаю, что на ваши взаимоотношения влияют внешние факторы. Я имею в виду нормы поведения, которые приняты в окружающем нас обществе; об этом мы тоже говорили на прошлой неделе. В том обществе, в котором мы живем сегодня, у бабушки есть конкретное предназначение – она должна помогать растить внуков, и часть из вас это явно не устраивает и даже возмущает. Общественные нормы меняются гораздо медленнее, чем вам хотелось бы; вы чувствуете себя закабаленными, но у вас не хватает смелости плыть против течения: а вдруг это обойдется вам слишком дорого.
– Вы даже не представляете, насколько вы правы! – взволнованно отзывается со своего места Това. – Я однажды слышала, как кто-то сказал, что если бабушка не готова ухаживать за внуками, то пусть потом не ждет, что кто-то будет ухаживать за ней в старости. Он так и сказал: «Кашку за кашку», – вроде как пошутил. Меня аж всю перевернуло, когда я это услышала; бедная его мама!
– Не все дети такие! – спешит возразить Клодин.
– Да, это так, – соглашается с ней Рут, – далеко не всех детей можно обвинить в неблагодарности, и не все считают, что им все положено, но в любом случае это может вылиться в неприятную историю. Я, правда, не встречала людей, у которых из-за этого распалась семья, но то, что это может служить причиной натянутых отношений, это точно. Меня лично это очень раздражает, но я думаю, что многие, если не большинство, предпочитают страдать молча, потому что, как сказала Нири, окружающая среда оказывает на нас очень сильное влияние, и не каждая решится делать что-то, что не принято. Никто из нас не любит, когда у нее за спиной перешептываются.
В комнате – тишина. Нири смотрит на часы.
– Нам пора прощаться, – прерывает она затянувшуюся паузу. – Я хочу поделиться с вами тем, о чем думала, когда слушала вас здесь сегодня. Мне вдруг пришла в голову мысль, что, возможно, обязанности бабушки, в которые входят главным образом помощь детям и уход за внуками, порой кажутся вам тяжелыми и обременительными, но они же могут оказаться для некоторых из вас и своего рода защитой.
Нири останавливается, переводя взгляд с одной матери на другую; они, в свою очередь, с интересом ждут продолжения.
– Я имею в виду, что часть из женщин таким образом спасаются от ощущения пустоты, которое наступает, когда они выходят на пенсию или когда дети окончательно покидают родительский дом. Они предпочитают по уши уйти в пеленки-распашонки, нежели предстать перед зеркалом, задавая себе очень нелегкий вопрос: как жить дальше? Далеко не так просто, как кажется, найти себя, вырвавшись на свободу. В любом возрасте.
Рут согласно кивает, остальные сидят потупившись, обдумывая услышанное.
Нири опять бросает взгляд на часы – у нее в запасе еще пара минут.
– Помните, что как бы между прочим заметила Орна в самом начале нашей встречи? Она сказала, что с тех пор, как у нее появился мобильный телефон и кондиционер, она уже без них не может. Возможно, это еще одна особенность, характерная для вашего сегодняшнего состояния: в вашей жизни появились вещи или привычки, с которыми вы чувствуете себя очень комфортно, и с этим ощущением комфорта вы не желаете расстаться даже ради помощи дочке. Получается, что с какой бы стороны мы ни рассматривали вашу сегодняшнюю жизнь, вы явно находитесь на распутье.
Нири
Я сажусь в машину и, включая кондиционер, ловлю себя на том, что улыбаюсь в ответ на собственные мысли; действительно, тяжело отказаться от привычной, налаженной жизни ради чьей-то пользы, даже если это мои собственные дети. У каждого возраста свои жертвы.
Я мысленно возвращаюсь к группе. Женщины их поколения стали женами и матерями в большинстве своем в очень молодом возрасте и сразу взвалили на себя ответственность за дом, семью и заработок. При этом они не знали, что такое жить самостоятельно, отдельно от родителей; они не успели разобраться в себе, пробуя все, что приходит в голову, короче, они еще не определились как сложная многогранная личность. Такими тогда были общепринятые нормы, и, возможно, одной из характерных черт все еще неполного «раскрепощения женщины» было то, что никого тогда не мучили сомнения, кто важнее: я или семья и дети. Все двигались по строгому, заранее проложенному маршруту.
На сегодняшний день дети этих женщин выросли и покинули дом, домашние обязанности женщин резко сократились, да и материальная сторона жизни более или менее стабилизировалась. Впервые у них появилось свободное время, которое можно тратить, как заблагорассудится. Но оказывается, что и при взрослых детях мать по-прежнему стоит перед той же дилеммой: от нее ожидают помощи, она должна быть всегда рядом на случай, если она им понадобится или им нужны будут деньги. И даже если от нее практически не требуют никакой помощи, чувство вины не дает ей покоя, и она периодически задается вопросом, достаточно ли она делает для их благополучия.
Тот же конфликт всплывает на поверхность, как только рождается первый внук: автоматически возникает уже знакомый всем вопрос, сопровождаемый все тем же чувством вины, сколько отдавать дочке и сколько оставлять себе. По-видимому, никогда не сможет мать по-настоящему освободиться от душевной потребности, а, возможно, даже необходимости помогать детям – в данном случае дочке после того, как она родила – или хотя бы мысленно, наедине с собой взвесить такую возможность.
Может ли женщина быть абсолютно свободной? Позволяет ли ей это наше современное общество? То же общество, которое уже поддерживает выход матерей на работу, относится ли оно с пониманием к бабушкам, которые не желают отдавать всю себя уходу за внуками, а предпочитают жить своей жизнью? И даже не общество – дочка такой бабушки – сможет ли она принять это как должное?
Ну а я, я сама, готова ли я предоставить полную свободу моей маме? Заставить себя повзрослеть настолько, чтобы справляться самой, без нее? Смогу ли я перестать требовать от нее всегда находиться где-то рядом, как я это делала – конечно, не впрямую, а своими окольными путями, – когда была беременной и мне так хотелось оказаться опять ее маленькой любимой дочкой?
Мне становится грустно. Что с вами, Элла? Можете ли вы найти в себе силы, которые помогут вам выбраться из замкнутого круга вины и отчаяния? Сможете ли вы – мать, лишенная дочери, бабушка, лишенная внучки – превозмочь голоса, которые раздаются внутри и вокруг вас?
Я жду вас.
Элла
Сегодня вторник, восемь часов вечера. Сейчас должна начаться очередная встреча группы, но я туда не пойду.
Я иду на другую встречу.
Я стою возле двери, знакомой мне еще по той, далекой прежней жизни, и прислушиваюсь. Ни один звук не выдает происходящего в квартире, и все же моя рука резко поднимается и замирает на звонке, словно металлоискатель над спрятанным в глубине золотом. Я слышу звуки шагов и почти сразу – удивленный голос Дальи.
– Элла?! – произносит она, приоткрывая дверь на ширину ладони; и я ловлю на себе ее недоумевающий взгляд, за которым надежно скрываются все остальные чувства.
– Что-то случилось? – интересуется она, будто открывая передо мной выход на аварийную лестницу, по которой мы обе сможем спастись от неловкости и настороженности.
