Брэнди Энглер - Мужчины на моей кушетке
Это было нелегко, потому что я была вынуждена признать в отношении Дэвида ту истину, которой предпочитала не видеть. Он бросил вызов моему фантазийному представлению о мужчинах — что они точно так же одержимы ухаживанием в викторианском стиле, как и я. Он взял да и прихлопнул мой романтический мыльный пузырь своими мужицкими словами, которые, подобно варварам-завоевателям, свели мои высокие идеалы к вульгарностям и анатомическим деталям. Он видел в женщинах добычу. Наверное, если бы он мог набивать чучела из женщин, которых приводил домой из походов по барам, и водружать их на стены, он бы так и делал .
* * *Одобрительная реплика Дэвида в адрес сексуальности Никки вообще не имела к ней никакого отношения. Это его утверждение относилось к нему самому. Физические данные Никки олицетворяли некую часть его представления о себе. Ее «извивания, вопли и оргазмы» давали ему знать, что это он был хорошим любовником, что это он доставил ей удовольствие и, следовательно, что это он был желанным.
Хорошее отношение к себе — это прекрасно, но, похоже, Никки в это уравнение никак не вписывалась. Она была просто сексуально стимулированной и разражающейся одобрительными возгласами аудиторией в пьесе о Дэвиде. То была работа эго (с моей точки зрения — великого разъединителя) во всей его красе.
И в этом заключается шаткий баланс между «я» и «другим» во всех человеческих взаимоотношениях. Представьте себе непрерывную шкалу, на одном конце которой вы воспринимаете своего романтического партнера как объект для обслуживания всех ваших потребностей — что-то вроде отношений между матерью и младенцем. На другом ее конце вы способны признавать своего возлюбленного как настоящую личность с собственными потребностями, и в идеале между вами существует равновесие отношений «брать и давать».
Мне казалось, что Дэвид проводил все свое время на «объектном» конце шкалы, сосредоточившись на том, чтобы обеспечить себе определенную репутацию и поддерживать ее постоянно.
Он ощущал ликование и печаль, чувствовал себя достойным или бесполезным — но это всегда было реакцией на его потребность в подкреплении и в том, что он считал любовью. Для него сам акт даяния был уделом женщин, единомышленников матери Терезы и дураков.
Я замечала, что многие люди втайне поддерживают такие убеждения. Однако, выраженные прямо, они звучат возмутительно. Я попыталась представить, как бы это выглядело в форме контракта, который стороны подписывают в начале отношений. Примерно так:
«Я хочу, чтобы ты делала то, что я хочу, тогда, когда я хочу. Я хочу, чтобы ты всегда была тем, что я хочу. В сущности, ты — мое продолжение. Я хочу, чтобы ты давала мне именно то, что мне нужно, когда мне это нужно. Я не должен просить об этом или рассказывать тебе, как это делать. Я хочу, чтобы ты дарила мне безусловную любовь. Гарантированно. Неукоснительно. Я хочу, чтобы ты была моим спасителем, моим Иисусом, моей мамочкой (или папочкой). А если ты не будешь этого делать, я разозлюсь! Возможно, я даже брошу тебя или буду тебе изменять, потому что мои потребности должны удовлетворяться всегда.
P.S. Я не желаю слышать о твоих потребностях».
А теперь вообразите, как вы на первом свидании выкладываете это перед потенциальным партнером!
Отношение к людям как к объектам лежит в основе нарциссизма — феномена настолько вредоносного для отношений , что мне следует сделать небольшую паузу, чтобы исследовать его подробнее.
Хотя ярлык «нарциссизм» то и дело навешивают на мужчин, как заслуживающих его, так и не заслуживающих (даже я использую его ради удобства), мне не нравится, что этот термин применяют только к отдельным людям, как будто эта тенденция свойственна лишь немногим патологическим личностям среди нас. Нарциссизм — это состояние ума, искаженный вид мировоззрения, особый тип миопии , из-за которого мир обрабатывается в калейдоскопе персональных ожиданий, убеждений и стремлений, ни одно из которых не основано на объективной реальности.
При самой извращенной и наиболее вредоносной форме нарциссизма подверженные ему люди словно носят шоры, которые блокируют их способность видеть других иначе как в контексте самих себя и того, что они хотят . Это опасно, потому что, не умея видеть людей, мы начинаем превращать их в объекты.
Все мы делаем это в какой-то степени, и в современных взаимоотношениях нарциссизм стал чем-то вроде эпидемии. Это противоположность любви к себе, это значит, быть пойманным в ловушку внутри собственного «я».
Дэвид не только не был способен видеть других — ему нужно было еще и быть лучше их. Нарциссизм такого рода — это чувство «я», выстроенное вокруг потребности быть особенным или превосходить других. Все окружающие рассматриваются в контексте иерархии. Они либо ниже тебя, либо выше, и в мозгу идет постоянный вычислительный процесс сравнения. Главенствуют императивы: я должен быть богаче, или красивее, или лучше других в том, чем занимаюсь.
Даже если такой нарцисс добивается больших успехов в реальной жизни, он пребывает в мире иллюзий, поскольку стремление к принятию, которое лежит в основе его усилий, никогда не удовлетворяется (какая ирония!); если он добивается этого воображаемого превосходства, то в действительности отделяет себя от других.
Все мы в отношениях грешим некоторой долей нарциссизма, даже я в своих собственных романтических любовных фантазиях: я тоже объективировала мужчин, только они были для меня не сексуальными объектами, а объектами моей любви.
Отчасти проблема Дэвида заключалась в том, что, когда эго человека раздувается так легко (это нередко бывает у успешных мужчин вроде него), удовольствие от его «подкармливания» может стать настолько сильным подкреплением, что останавливаться просто не хочется. Я сознавала, что Дэвид даже не в состоянии оценить то, что у него имеются вполне удовлетворительные отношения с Никки. Мне необходимо было заставить его выяснить, почему у него есть потребность ежевечерне отправляться на охоту за женщинами.
Нарциссизм Дэвида был его мощной и безопасной крепостью. Мне надо было проникнуть внутрь ее стен. На этот раз — гораздо более мягко.
* * *— Я надеюсь, что вы понимаете: я задаю непростые вопросы для того, чтобы помочь вам исследовать себя, — сказала я в начале нашей следующей встречи. Мы продолжали разговор о Никки.
— Я к этому не привык, — отозвался Дэвид, ссутулившись. — Я чувствую себя беззащитным, и мне это очень не нравится. Я предпочел бы сохранять контроль.
— Вы говорите, что любите Никки, но как на самом деле эта любовь ощущается в вашем теле, когда вы вместе?
— Не знаю, — вздохнул он. — Она где-то здесь. — Дэвид обвел ладонью пустое пространство перед своей головой.
Для Дэвида любовь была абстрактной концепцией без всякого внутреннего компонента. Любовь была развоплощенной . Я уже сталкивалась с этим прежде, и эта мысль тревожила меня: почему людям так трудно ощущать любовь?
— Возможно ли, что ваша потребность контролировать отношения и избегать уязвимости блокирует вашу способность ощущать любовь? — предположила я.
— Что вы имеете в виду? Я же люблю свою подругу!
— Тогда вы знаете , что такое любовь.
— Ну, я…
Дэвид мог чувствовать порывы привязанности к Никки, но на самом деле он не ощущал теплого, довольного благополучия любви. Наоборот, все чувства, которые он мог идентифицировать, были голодом по этому неуловимому состоянию.
— Я слышу, что она любит вас . Но на самом деле ваше описание звучит так, будто вы нуждаетесь не в том, чтобы быть любимым, а в том, чтобы чувствовать себя желанным . Вы хотите, чтобы вас хотели снова и снова. Вы никак не можете насытиться тем, что женщина вас желает. Но кого желаете вы ?
Ответа у Дэвида не было. Я усилила давление:
— Чтобы желать кого-то, необходимо отдавать что-то от себя, позволять себе тоже чувствовать любовь к кому-то. Я не вижу, чтобы вы шли на такой риск, — пока. Только когда вы сможете терпимо отнестись к этому риску, вы обретете истинную силу.
Молчание.
— За чем вы на самом деле охотитесь? За любовью или за подтверждением своей репутации? Чтобы любить кого-то, нужна… смелость .
— Вы меня бесите! — заявил Дэвид, нахмурившись и обхватывая себя руками.
— Хорошо! И что же именно вас бесит?
— Я, черт возьми, чувствую себя пристыженным, мелким и… жалким.
— Отлично! — воскликнула я. — Наконец-то вы позволяете мне рассмотреть вас . Спасибо!
