Брэнди Энглер - Мужчины на моей кушетке
Наташа растянула губы в улыбке и вяло пожала мне руку, тщательно оглядела мой кабинет и присела на диван.
Хотя жена Билла с сомнением относилась ко всему психологическому сообществу, когда она расслабилась и опустила свои щиты, я почувствовала в ней внутреннюю теплоту, которая никак не сочеталась с прохладным эмоциональным описанием, данным ей Биллом. Ее розовое свежее лицо на самом деле так и веяло добротой.
В течение первых нескольких минут Наташа нечасто подавала голос, но ее глаза вели со мной напряженный диалог. Она сканировала меня, потом переводила взгляд на Билла, если я смотрела на нее. Иногда она исподлобья оглядывала нас обоих, потом отворачивалась с пустым взглядом, явно о чем-то задумавшись.
— Расскажи мне, о чем вы здесь разговариваете, — тихо попросила она Билла.
— О депрессии.
— И это помогает?
— Да.
— Дома ты такой отстраненный, если вообще появляешься. Ты так много времени проводишь вне дома. Неужели ты забыл о своих детях?! — Наташа внезапно разразилась слезами. Я подвинула к ней коробку с салфетками.
— Я прихожу домой каждый вечер, чтобы уложить их спать, — возразил Билл.
— А потом уходишь. — Она положила ладонь поверх его руки, словно для того, чтобы взять его за руку, но он не ответил на ее движение.
Наташа смотрела на Билла взглядом, который говорил так много: то был взгляд женщины, которая знает — и умоляет, чтобы ей сказали правду. Взгляд, полный отчаянного страха.
Билл забегал глазами по кабинету.
— Я провожу время с друзьями. Я хочу получать удовольствие от своей пенсии. Я много работал! Мне что, нельзя наслаждаться своим свободным временем?
— У меня по этому поводу не очень хорошее чувство, — проговорила она.
Потом они сидели молча, словно зайдя в тупик. Билл не давал настоящих ответов и не реагировал на попытки жены дотянуться до него. Это было больно видеть.
Интуиция, божественный дар, которым обладают женщины, стала для Наташи источником мучений перед холодным ликом лжи, заставляя ее сомневаться в собственном внутреннем компасе. Она взглянула на меня молящими глазами, словно понимала, что я что-то знаю. В ее взгляде читалось едва заметное возмущение: почему это он рассказывает этой незнакомке, этой молодой женщине, этому терапевту все, что имеет наибольшее значение для моей судьбы, моей жизни!
Я не могла этого вынести. Я хотела рассказать Наташе все — но я не могла. Я была ужасно зла на Билла за весь вред, который причинял его эгоизм. Я чувствовала, как на моих глазах разрушается доверие женщины к себе, как рассыпается ее восприятие, как истина теряется в туманном искажении.
Как и некоторые другие клиенты, изменявшие женам, Билл действительно демонстрировал чувство вины и раскаяние, и у него хватало проницательности и честности, чтобы признать, что его поступки идут вразрез с собственной системой ценностей. Однако это его не останавливало.
Я думала о том, как становятся испорченными обычные люди. Это медленный внутренний процесс, который начинается сразу за границей осознания. Человек поначалу игнорирует тихий голосок, влекущий к чему-то, но он постепенно разрастается и крепнет, пока не становится могущественной силой, вроде бы непрошеной и захватнической, поселяющейся в костях и крови человека. Бурля, эта сила захватывает все тело и толкает его на действия, противоречащие высшим идеалам человека, морали и обязательствам, и его верность партнеру слабеет.
Этот голос становится все мощнее, он вопит «мне нужно» и «я хочу», превращаясь в навязчивое требование. Некоторых людей портит алчность, других — одиночество, третьих — зависть, ненависть к себе или ревность.
Билл был испорчен своей потребностью в любви.
* * *Я никогда не знала, что ждать от Билла, настолько он был непредсказуем, но все равно оказалась не готова к той бомбе, которую он взорвал спустя несколько недель.
— Похоже, я влюбляюсь! — заявил он. — Я ответил на объявление в «Крейгслисте» и поехал в один бар в Бронксе. И тут входит роскошная молодая латиноамериканка…
— Ого! — только и вымолвила я.
— Жизнь-то налаживается! — добавил Билл.
Могу себе представить… Видимо, она оказалась той девушкой, которая наконец по доброй воле согласилась одновременно доминировать и заботиться?
— Я повез ее в обшарпанный мотель в Йонкерсе, — продолжал Билл. — Когда мы вошли в номер, она сказала мне, что она — парень. Можете в это поверить?!
Я лишилась дара речи — редкий случай, — так что просто позволила Биллу рассказывать дальше. Мы достаточно долго с ним работали, чтобы он автоматически ответил на вопрос «как вы при этом себя почувствовали?», который могла бы задать ему я.
— Клянусь, она была такая красивая, мне бы и в голову не пришло… Мне, наверное, полагалось выйти из себя, но в ней было нечто чарующее. Между нами вроде как что-то щелкнуло. Все, что мы делали, — это несколько часов сидели на постели и разговаривали. Она рассказала мне, что будет работать проституткой только до тех пор, пока не накопит денег на операцию по смене пола. Я уговаривал ее пойти учиться. С тех пор я провожу с ней много времени — иногда ради секса, а иногда мы просто общаемся. Я даже подвожу ее на машине к другим клиентам, чтобы иметь возможность пообщаться с ней лишние полчаса.
Лицо Билла сияло.
— Чем она отличается от других? — спросила я.
— Карла обращается со мной так, будто я ей и в самом деле небезразличен. Она слушает и видит меня, как никогда, наверное, не делала ни одна другая женщина. Вчера она сказала мне, что я кажусь одиноким и потерянным. Я даже не осознавал этого, но, полагаю, она права. И вот я разговариваю с этой девчонкой-парнем всего-то лет двадцати, рассказывая о том, какие муки причиняет мне пустота жизни — и она понимает. Да мне плевать, будь она хоть десять раз парень!
— Она действительно почувствовала вашу особенную потребность, — проговорила я. Какой блестящий маневр! Эта проститутка уловила, что дело не в сексе, что Билл не этого ищет.
— По-моему, она просто умница. Я вот думаю: что с ней было бы, если бы она родилась в Коннектикуте, а не в Бронксе, если бы не пришлось ей получать пинки от соседских ребятишек за то, что она вела себя как гомосексуалка? Какова была бы ее жизнь, имей она возможность получить лучшее образование или путешествовать? Знаете, Карла понятия не имеет, кто такие Ницше, Стейнбек или Пруст. Она никогда не слышала о президенте Рузвельте, или даже Трухильо, или об истории своей родной страны, Доминиканской Республики. Она никогда не выезжала из Нью-Йорка. Но я вам вот что скажу: она так проницательна, так мудра, что я, честное слово, ценю ее мнение больше, чем некоторых моих друзей. Если бы только ее «сырой» интеллект можно было каким-то образом воспитать, насколько иной была бы ее жизнь!
Билл не знал, как ему называть Карлу — мужчиной или женщиной, было ли ее поведение искренним или напускным. Все, что он знал, — это что он познакомился с человеком, который, как он верил, был способен его видеть , и это вернуло Билла к жизни.
К тому же во всех его историях о Карле прослеживался один лейтмотив: он много времени тратил на попытки убедить ее поступить в колледж. Он не мог поверить, что она никогда не задумывалась о возможности получить высшее образование. Билл начал покупать ей книги по истории, литературе, поэзии. Он выкупал ее на весь день и отводил в кафе, чтобы она там читала.
Казалось, в Карле Билл обрел цель, которая выдернула его из экзистенциального застоя. Я не один месяц пыталась извлечь его из мира, где он чувствовал себя потерянным и бесполезным, истерзанным скукой и отсутствием вдохновения. Наши абстрактные философские дискуссии ни к чему не приводили. Потребовалась Карла, чтобы помочь ему отыскать смысл жизни.
Билл планировал оплатить Карле операцию по смене пола и обеспечить ей обучение в колледже. Я не представляла, как он выполнит эти планы, учитывая его финансовые проблемы, не говоря уже о Наташе и его детях. Может быть, вся эта история была просто еще одной манифестацией зависимости, которая изначально привела ко мне Билла, но у меня было интуитивное ощущение, что сущностные мотивации Билла меняются.
Делясь своими переживаниями, Карла вытащила Билла из эгоцентричной «битумной ямы» его собственных желаний и фрустраций. Теперь он увидел мир за пределами Коннектикута, гольфа, кантри-клубов и поездок на Бермуды. Непривычность этого мира пробудила его, заставив увидеть более масштабную картину, и, хотя Билла приводили в смятение рассказы о мучениях Карлы, у него не возникало побуждения отвернуться от мрачных истин, которые она ему поведала. Наоборот, он был снова полон воодушевления, его разум внезапно расцвел решениями и идеями.
Он хотел участвовать в жизни. Оказывать влияние. Чувствовать себя полезным. Кроме того, он стал гораздо менее сексуально озабочен.
