Анат Гарари - Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой
– Вот и у меня со старшей дочкой совсем другие отношения, – присоединяется к утешающим Клодин, – в принципе, со всеми детьми у меня все складывается по-разному. Да это и нормально. Не могут быть одинаковые отношения с двумя разными людьми. Так что зря вы так себя грызете, в этом вопросе мы все похожи.
– Мы и вправду не испытываем одно и то же к каждому нашему ребенку, – поддерживает ее Рут. – Что делать, мы всего лишь люди, и масса вещей оказывают на нас различное влияние. Каждый ребенок задевает в нас другую струну, и невозможно испытывать ту же любовь или те же чувства по отношению ко всем, даже если все они – твои дети. Я не говорю о силе любви, ее сложно измерить, но с каждым ребенком нас связывает что-то особенное, и это не всегда поддается разумному объяснению. Например, к Талье я привязана так, как не привязана ни к кому из моих детей, возможно, потому, что у нас масса общих интересов.
Маргалит пожимает плечами, но не произносит ни слова. Матери молча смотрят на нее, не зная, как продолжить, что еще добавить.
– Группа пытается вам помочь, – нарушает тишину Нири, – делясь собственным опытом, судя по которому у одних и тех же родителей не бывает двух одинаковых детей, а значит, и отношения с ними складываются по-разному. Поэтому то, что вы чувствуете, – справедливо, а угрызения совести, по-видимому, здесь ни к чему. Но, по-моему, вам от этого не стало легче.
Маргалит удрученно качает головой.
– Когда я вижу, как вы страдаете, – сочувственно улыбается Нири, – мне кажется, что секрет не в том, что вы приемная мать, а в том, как вы это воспринимаете, в вашем ощущении, что из-за того, что вы «ненастоящая» мать вашему ребенку, есть что-то неполноценное, неестественное в ваших с ним отношениях. Ваше материнство в ваших глазах оказалось бракованным.
Маргалит судорожно вздыхает, но дрожащие губы выдают ее состояние. В полной тишине звучит мягкий утешающий голос Нири.
– Это очень мучительные и пугающие мысли, они вызывают тяжелые угрызения совести.
Не в состоянии говорить, Маргалит горько поджимает губы. Матери сосредоточенно вслушиваются, так как Нири очень тихо добавляет:
– Я думаю, главное, что привело вас в эту группу, – это не столько желание поделиться своими переживаниями – облегчить душу, сколько надежда, что, если вам удастся сравнить ваши чувства по отношению к Михаль с тем, что чувствуют другие матери к своим дочерям на том же жизненном этапе, то вы сможете прийти к заключению, укладываются ли ваши отношения в естественные рамки или действительно являются ущербными, не такими, как у всех.
Немного успокоившись, Маргалит в состоянии продолжить беседу.
– Несомненно, мне интересно и важно, что другие матери рассказывают и чувствуют, и когда я вижу, что и они ощущают что-то похожее, мне даже становится немного легче. Но, сравнивая, я прихожу к выводу, что у меня все обстоит гораздо сложнее, что я изначально нахожусь в ином положении. Даже если я соглашусь с тем, что мать не может относиться ко всем детям одинаково и что все матери страдают угрызениями совести, мне все так же тяжело смириться с фактом, что у меня есть дочь, в жилах которой не течет моя кровь. Я не собираюсь соревноваться с Эллой, и все-таки ее положение, несмотря на то, что она не видела свою дочку уже несколько лет, намного проще моего. Потому что, в конце концов, они – родная кровь, а против природы не попрешь, этого даже при всем желании не изменишь! У Эйнав никогда не было и не будет другой матери, а у Михаль – была.
Элла высвобождает руку из-под шали.
– А мне-то что от этого? Я вас очень хорошо понимаю, я тоже так чувствую, но мне от этого не легче. Даже, наоборот, тяжелее. Если бы я могла сказать себе: «Ну что ж, Эйнав ведь не совсем твоя дочь», – мне было бы легче ее отпустить, пусть идет. А сейчас я знаю, что где-то здесь живут две девочки, как принято говорить, плоть от плоти моей, и от этой мысли… я даже не знаю, как это объяснить. Я чувствую это где-то глубоко внутри, как будто ощущение идет из матки, можно сказать, на биологическом уровне. С чем я могу это сравнить? Ну, скажем, я большое взрослое дерево и где-то довольно далеко от меня – на чужом участке – проросли новые молодые побеги, которые существуют совершенно независимо от меня. С одной стороны, мне от этого только больнее и, возможно, если бы нас не связывало родство, мне было бы намного легче. Но… но благодаря родству я все еще не теряю надежду, что наступит день – и связь между нами наладится.
Элла поправляет сбившуюся шаль и обнимает себя за плечи.
Мики, ни к кому не обращаясь, бормочет себе под нос:
– Побеги? Я бы сказала метастазы, а не побеги.
Това резко приподнимается.
– Что вы сказали?!
– Вы отлично слышали, что я сказала, мне незачем это повторять, – отвечает Мики, не поднимая глаз.
– Ну, это уж слишком!
Това еле сдерживает себя, чтобы не сорваться на крик.
– Почему? Что она сказала? – оживленно переспрашивает Рут.
Това раздраженно отмахивается.
– Я могу повторить, – отвечает Мики, равнодушно глядя на Рут. – Я сказала, что дочь Эллы – не молодой побег, а метастаз. Это мое личное мнение, а в группе ведь можно говорить все, не скрывая, не так ли?
– Нигде и никогда нельзя говорить все! – возмущается Орна. – Вы обязаны думать и о других тоже! Вы не можете жалить всех подряд!
– Вам необходимо быть в центре внимания и любой ценой! Рут демонстративно отворачивается.
Элла выпрямляется, и от резкого движения шаль остается висеть на одном плече, касаясь бахромой пола.
– Нет, почему же, – говорит она, глядя прямо на Мики, – я хотела бы понять, что вы имеете в виду.
Женщины встревоженно смотрят на нее, но Элла стоит на своем.
– Исходя из моих скромных медицинских познаний, сначала в организме образуется опухоль, которая затем распространяется по другим органам в виде метастазов и таким образом разрушает и их. Если я вас правильно понимаю, вы сравниваете меня с раковой опухолью в то время, как мои дочка и внучка являются моими метастазами. Вы хотите сказать, что они помимо своей воли зависят от меня, так как нас связывает одна кровь, и, что бы плохого с ними ни случилось, это происходит от меня, потому что я произвела их на свет. – Вы все правильно поняли, – отвечает Мики, не глядя на нее, – я именно так и думаю и сказала это еще тогда, в первый раз, когда вы только рассказали, что ваша дочка скрывается от вас. Я уверена, что существует прямая связь между тем, как ведут себя дети, и тем, что они получили или не получили от своих родителей. И кровное родство это только усиливает! Она поднимает глаза на сидящих.
– Можете говорить, что хотите, меня вы не переубедите! Кровь – это кровь, этого скрыть невозможно. Я всегда говорю, что если вы хотите узнать кого-то по-настоящему, надо узнать его родителей и особенно – мать.
– Так давайте, расскажите нам, что узнает о вашей дочке тот, кто познакомится с вами, – с нескрываемой иронией в голосе предлагает Това.
– А это не вы ли сказали раньше, что в данный момент речь идет вовсе не обо мне?
– Ну, теперь вы убедились?! – возмущается Това. – Как обижать и критиковать других, так это вы делаете с радостью, а чтоб посмотреть на себя со стороны – так это ни за что!
Мики не утруждает себя ответом.
– Оставьте ее в покое, – пренебрежительно отмахивается Рут, – она может только нападать на других или расхваливать себя.
В комнате устанавливается напряженная тишина.
«А может, правда на вашей стороне, – мысленно обращается к Мики Элла, – может, только вы и понимаете, что я сама себя обманываю. От рака невозможно вылечиться до конца, – беззвучно кричит она, глотая рвущиеся наружу слезы».
– Сделайте что-нибудь, – испуганно обращается к Нири Маргалит, – от этой тишины можно свихнуться! Не нужно было мне затрагивать эту тему, это я во всем виновата! Я не хотела никого обидеть!
– Не волнуйтесь, Маргалит, – успокаивает ее Клодин, – все будет в порядке!
Коротко взглянув на Клодин, Нири поворачивается к Маргалит.
– Обратите внимание, как вы сразу же чувствуете себя виноватой – по отношению к Михаль, по отношению к группе. Вам абсолютно ясно, что все произошло из-за вас, что это вы во всем виноваты.
Маргалит удивленно смотрит на нее.
Нири задумывается, прикрыв глаза.
– Я уже говорила, – обращается она к группе, – что быть матерью означает беспрерывно бороться с чувством вины, каждый раз из-за чего-то другого: правильно ли я его одела? достаточно ли у него игрушек? хватает ли ему моей любви? Мы держим сами себя под непрестанным контролем, оцениваем себя через наши поступки, анализируем мысли и чувства; и если нам кажется, что что-то не так, в нас тут же просыпаются угрызения совести. Вот и Маргалит мучается от сознания, что Михаль является живым напоминанием о том, что она вот уже столько лет пытается забыть. Значит она плохая мать, не так ли? И Маргалит боится, что Михаль – девочка умная и наблюдательная – читает это в ее взгляде и поэтому отдаляется от нее и даже отправляется искать другую мать!
