Анат Гарари - Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой
Женщины все еще молчат.
«Конкуренция, – говорит Элла сама себе. – У меня здесь нет соперников. В самом главном состязании я уже проиграла, эта дистанция уже не для меня! И опять к глазам подступают слезы, просачиваются сквозь пальцы». – Элла плачет. Слезы безостановочно текут по щекам; руки бессильно лежат на коленях, не пытаясь больше преградить путь их потоку. Она не замечает устремленных на нее взглядов, выражающих часть – удивление, часть – любопытство, часть – сострадание.
– Что с вами? – Клодин касается ее плеча, а Маргалит, чуть помедлив, приближается к ней, протягивает салфетку и гладит по щеке. Остальные замерли на своих стульях, напряженно наблюдая за происходящим. Элла постепенно успокаивается и вытирает глаза. Маргалит нерешительно смотрит на Клодин, та кивает ей головой, предлагая вернуться на свое место, а сама продолжает привычным материнским жестом поглаживать Эллу по спине. Маргалит садится, присоединяясь к затихшей в ожидании группе.
Через несколько минут Элла выпрямляется, все еще не глядя ни на кого, вытирает глаза и нос, еле слышно то ли вздыхает, то ли всхлипывает.
– Вы в состоянии говорить? – мягко обращается к ней Нири.
– Я… – Элла глубоко вздыхает и поднимает на нее грустные глаза. – Есть что-то важное, очень важное, чего я вам не рассказала. Я сказала вам, что я бабушка, и это правда, но… мой случай… особенный. Моя дочка родила несколько месяцев тому назад – два месяца, если точно – но…
Она продолжает еле слышно:
– Я ни разу не видела свою внучку. Я знаю, что это внучка, мне рассказали… Я слышала… Но я не знаю ее… А она не знает меня…
– Что значит, не знаете? – громко произносит Мики, глядя на Эллу.
– Эйнав, моя дочка, она… она, – Элла по-прежнему не сводит глаз с Нири, – она прервала связь со мной три года тому назад, с тех пор я ни разу с ней не говорила. Сначала я пыталась с ней связаться, но безрезультатно: она передала мне через свою подругу, что ей необходимо отдохнуть от меня и чтобы я ее не искала. Я знаю от той же подруги, что она не замужем, но живет с кем-то, и у них родился ребенок.
Она останавливается, переводит дух.
– Я впервые говорю об этом вот так, открыто.
– И вы держали это в тайне целых три года?! – не выдерживает Това.
– Я не делала из этого секрета, но и не бежала кому-то рассказывать. Я все время надеялась, что она вернется. Я ждала ее…
По лицу Эллы опять текут слезы, но она продолжает говорить:
– И вот, вчера она пришла… Я встала вчера утром со странным чувством, не знаю, что это было – слабость, усталость… Вроде и не больная, но все тело такое тяжелое; я решила остаться дома. Я работаю медицинской секретаршей в одном и том же кабинете уже много лет, и вы знаете, эта работа требует от меня быть всегда внимательной к клиентам, улыбаться, интересоваться их здоровьем. Вчера я почувствовала, что у меня нет на это сил, и позвонила сказать, что заболела. Впервые я соврала врачу, с которым работаю. Ну, не совсем соврала, но и не сказала правду, может, потому что и сама не знала, что со мной происходит. Короче, я осталась дома и прилегла в гостиной; был такой приятный ветерок и, наверное, я уснула. В последнее время я что-то плохо сплю. Сквозь сон я почувствовала, что что-то происходит, но у меня не было сил открыть глаза. Я окончательно проснулась оттого что услышала, как хлопнула дверь. Я вскочила с дивана и даже схватила со стола вазу, так я испугалась: все-таки женщина, одна в доме. Я бросилась к окну посмотреть, и вдруг… я вижу Эйнав там, внизу, садится в красную машину; кто-то ее там ждал!
– Вы ее позвали? – подавшись вперед и глядя на Эллу широко раскрытыми глазами, спрашивает Анна.
– Да нет, не позвала. Я будто онемела. У меня началось такое сердцебиение – мне казалось, что сердце вот-вот выскочит наружу. У меня не было сил даже просто открыть рот. Все, что я могла, – это плакать, я сидела и плакала и не могла остановиться. Я проплакала до позднего вечера, у меня жутко разболелась голова, – Элла не замечает беспрерывно текущих слез. – Она была дома и даже не оставила записки! Понимаете, для нее это была неприятная случайность, что она застала меня дома! Ошибка в программировании – она не собиралась со мной встречаться! Она приходила не ко мне! Поэтому она кралась на цыпочках, чтобы меня не разбудить.
Клодин и Орна, сидящие по обе стороны от Эллы, гладят ее по спине, остальные женщины сочувственно смотрят на нее. Маргалит даже не пытается скрыть своих слез.
– А зачем она приходила, вы знаете? – спрашивает Това мягким, не характерным для нее участливым тоном.
– После того, как машина уехала, я сделала круг по квартире и зашла в ее комнату, в которой я, между прочим, ничего не трогала с тех пор, как она ушла, – все так и оставалось на своих местах. Дурочка, я уже сто раз могла поменять наши комнаты, потому что ее комната большая, а я сплю в маленьком закутке, но я все надеялась, что придет день – и она вернется, – громко плачет Элла. – Какая я дура!
Она сбрасывает с себя шаль и резко выпрямляется на стуле.
– Она зашла к себе в комнату и забрала оттуда все игрушки и книжки, которые я хранила с тех пор, как она была маленькой. Наверное, для своей малышки. Кто, вы думаете, ей все это покупал? Я! Я и Далья, моя соседка, и Ора, моя подружка; нас было у нее три мамы, мы всегда ее баловали играми, и куклами, и книжками, а она все забрала! Может, у нее нет денег, чтобы покупать игрушки, не знаю. И вообще какое мне дело!
– Она, наверное, тоже очень привязана ко всем этим вещам, – робко замечает Маргалит.
– А мне совершенно все равно! – уперев глаза в пол, выкрикивает Элла. – Она не сказала мне ни одного слова, даже не поздоровалась! Она видит, что я лежу дома в середине рабочего дня, что я не на работе, и – что? У нее не возникло мысли, что, может, я заболела?! Она ведь знает, что для меня работа – это святое, что я никогда не делаю себе поблажек. Неужто я настолько ей безразлична?! За что она меня так ненавидит?! Что я ей такого сделала, чем заслужила такое к себе отношение?!
Элла обнимает себя за плечи и, наконец-то оторвав взгляд от пола, поднимает глаза на Нири, которая за все это время не проронила ни звука.
– Я все надеялась, что она вернется; что она поймет, что хватит; что я ей нужна, что она по мне скучает. Я вела себя так, будто она вот-вот вернется. Я даже не стала менять замок в дверях, хотя меня дважды обворовывали, лишь бы она смогла войти. Я не уезжаю в отпуск, даже по стране; никогда не отключаю телефон, чтобы она всегда могла меня найти.
Нири сидит, наклонившись вперед, и грустно смотрит на Эллу; ее глаза – обычно зеленоватые – приобрели незнакомый темно-серый оттенок.
«Ты, наверное, никогда бы не смогла так поступить, – мысленно обращается к ней Элла, – ты хорошая дочь, это сразу видно».
Они молча смотрят друг на друга, пока Мики не врывается в их безмолвное пространство и не провозглашает, возбужденно размахивая руками:
– Ну, знаете ли, я таких детей не встречала! Это же чистое издевательство – то, что она с ней делает!
– А я удивляюсь и не удивляюсь, – тихо замечает Маргалит. – В каждой избушке – свои игрушки, в каждой семье есть свои тайны.
– Но такие! – не отступает Мики, глядя на Маргалит, но та опускает глаза, давая понять, что с ее стороны продолжения не последует.
Рут расстегивает пуговицу на белоснежном манжете блузки и, закатывая рукав, спрашивает:
– А что бы вы сделали, если бы она захотела помириться?
– Помирилась бы, конечно! Пусть даже она меня и обидела, но ведь она моя дочь! А я навсегда остаюсь ее мамой. Когда она была маленькой, я часто ей говорила: «Я твоя мама, и я тебя люблю всегда, даже когда я сержусь!»
Элла замолкает, не в силах остановить новый приступ плача.
Мики не сводит с нее глаз.
– Вот так просто? После всего, что она вам сделала?
– Да, так просто. А вы смогли бы не простить свою дочь?! – отвечает ей Элла дрожащим голосом, даже не пытаясь вытереть мокрые от слез щеки.
Мики переводит взгляд с лица Эллы на свои пальцы, сосредоточенно исследует темно-красный лак на ногтях.
– Откуда я знаю? Со мной ничего подобного не случалось. Бывает, конечно, что она на меня сердится: я ведь только человек – могу и ошибиться; но чтобы она вела себя по отношению ко мне подобным образом, никогда! Да и я бы этого ни за что не позволила! Существует элементарное уважение – я ее мама! Что значит, вдруг уйти из дома и использовать подругу в качестве связной? Я вам серьезно заявляю, я бы не допустила такого поведения! Я считаю, что моя дочь должна по меньшей мере ценить все то, что я для нее делаю всю жизнь! Какая неблагодарность! – ее последние слова адресованы непосредственно Элле.
– Мики! Почему вы говорите так, будто обвиняете во всем Эллу? – подается вперед Орна.
– Я не обвиняю, – пожимает плечами Мики, – но… Элла, можно я вам что-то скажу?
Она делает паузу, выжидая, но Элла молчит, устало опустив голову на руки.
