Мира Моисеева - И тогда случится чудо
Стоп, господа, стоп! Про бедную обиженную девочку мы уже поговорили, поэтому слёз больше лить не будем. А вот о неблагодарности в N-ый раз потолкуем.
Сказку о Курочке Рябе знаете? Давайте проанализируем ее вместе.
...Живут себе поживают Дед с Бабой, и Курочка сносит им Яичко. Да не простое, которое съел – и следа не осталось, а Золотое. Что делает Дед? Бьет его. Бил-бил, не разбил. Ну, видно, очень надо было разбить Золотое Яичко, потому что и Баба подключилась. Тоже била-била, не разбила. Но вы же понимаете, что если есть Идея, находится исполнитель. Здесь – Идея разбить Яичко. Поэтому появилась Мышка, которая бежала, хвостиком махнула, Яичко и разбилось. Казалось бы, что хотели – то и получили. Радуйтесь и благодарите! Ан нет, плачут! Плачет Дед, и Баба тоже плачет.
Аналогию поняли?
Ирина молода, хороша собой, влюблена и счастлива. Это достойно благодарности?
Она беременеет и рада этому. Это достойно благодарности?
Правда, тут выясняется, что ребенок интересен только в комплекте с мужиком, печатью в паспорте, машиной, деньгами и прочим. Ну, уж тут, как говорится, извините…
В книге Александры Марининой «Каждый за себя» есть замечательная мысль о том, что « благодарность – тяжкий душевный труд », не всякий человек « умеет быть благодарным» да и « благодарность не всякому по плечу ».
...Мне бы хотелось, чтобы всем было понятно, что все, случившееся с Ириной, результат как раз того, что ее душа не была – ни на тот момент, ни, как история показала, в дальнейшем – готова к Благодарности. Она этого просто не умела, да и до сих пор не умеет делать. Ей Благодарность «не по плечу».
Опять я слышу ворчание и упреки:
– Ну что пристали к бедняжке! Ей и так досталось, а Вы все мучаете ее.
Я «обнажаю» эти болячки не для того, чтобы сделать Ирине больно, нет!
...Я напоминаю вам про «мужественность и чистоплотность». Я напоминаю вам, что те эпизоды, о которых мы с вами сейчас говорим, явились тем самым фундаментом, на котором выросло много бед и болячек! А препарировали мы их для того, чтобы осознать и отработать. А как? – я надеюсь, вы помните ту работу в три этапа. А если забыли – загляните в мою книгу «Найди себя на пути к себе» на те страницы, где рассказывается о трёх этапах работы с формулой прощения.
У Шекспира есть удивительный по красоте и высоте чувств сонет № 90 (в переводе С. Я. Маршака):
Уж если ты разлюбишь, – так теперь,
Теперь, когда весь мир со мной в раздоре.
Будь самой горькой из моих потерь,
Но только не последней каплей горя!
И если скорбь дано мне превозмочь,
Не наноси удара из засады.
Пусть бурная не разрешится ночь
Дождливым утром – утром без отрады.
Оставь меня, но не в последний миг,
Когда от мелких бед я ослабею.
Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг,
Что это горе всех невзгод больнее.
Что нет невзгод, а есть одна беда —
Твоей любви лишиться навсегда.
Так вот, представьте, в наши дни нашелся редактор Шекспира и изменил всего одно, но, правда, ключевое слово. И получилось, «что нет невзгод, а есть одна беда – моей любви лишиться навсегда». Всего одно маленькое слово… Но, как говорит Андрей Дементьев:
Не хватает тишины,
Чтоб услышать Слово…
Может быть, кому-нибудь и Пушкина захочется прочитать так: «Я помню чудное мгновенье, перед тобой явился Я »…
Это смешно и странно читать, но самое грустное заключается в том, что мы частенько именно так и думаем: «пусть тебе будет плохо от того, что ты моей любви лишишься навсегда». Точно так рассуждали и наши героини – мать и дочь. Казалось, каждая из них была озабочена только тем, чтобы страдала другая. И ни одной из них не приходило тогда в голову (или в сердце, а может – в душу), что именно в ней самой убивается нечто, что это она что-то «делает над собой».
...Вот оно, нарушение заповеди «не убий» – это убийство души, убийство Любви в собственной душе.
Английский поэт Джон Донн (1572–1631), который под конец жизни принял сан и стал священником, писал в одной из своих проповедей:
...«Нет человека, который был бы как остров – сам по себе. Каждый человек есть часть Материка, часть Суши. И если волной снесет в море Береговой утес, – меньше станет Европа. И также если смоет замок твой или друга твоего. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я Един со всем Человечеством. А потому никогда не спрашивай, по ком звонит колокол.
Он звонит по тебе».
Почему же мои собеседницы не понимали, что по каждой из них «звонит колокол»? Начнем по старшинству, с мамы, с Ирины. Когда она стала мамой во второй раз, то есть стала на самом деле мамой, и задумалась о воспитании ребенка, она вдруг поняла, что в ее взаимоотношениях со своей мамой что-то не так. И она быстренько обвинила свою маму в том, что, мол, недоглядела, не уследила, не запрещала, не удержала. И тогда же Ирина решила, что уж свою дочку она ни в коем случае не выпустит из поля зрения. Так что участь Веры была предрешена, когда она еще лежала в колыбельке, ее уже тогда обрекли на жизнь «за стеклом». Ей уже тогда вынесли приговор: «шаг в сторону – побег» и уже тогда решили, что « железной рукой загонят ее в счастье ».
Слава Богу, что когда Ирина сейчас услышала и поняла причинно-следственную связь, ей захотелось работать и убрать из себя мучительный груз в виде обид и обвинений, ощущения униженности и предательства. Она поняла и стала работать над тем, что свою маму ей надо было не обвинять в равнодушии, а пожалеть за равнодушие. Пожалеть и простить ее за то, что и в своей жизни, значит, она была обделена Любовью. Пожалеть и простить ее за то, что она сама, по доброй воле лишила себя радости узнавания. Потому что когда растишь ребенка – растешь вместе с ним : читаешь ему свои любимые книжки и вместе с ним, но уже по-новому воспринимаешь их; рассказываешь ему свои любимые сказки и видишь, как сюжеты откликаются и прорастают в новом пространстве. Ходишь с ним в театр, и твое сердце преисполняется радостью первооткрывателя, потому что это ты первая привела его в эти стены, приобщила к магии искусства. Ты делишься с ним своими радостями и горестями, а он платит тебе своим доверием или недоверием. Но тогда тебе ничего другого не остается, как думать и понимать, где ты была нетактичной или неискренней.
...Ведь воспитание – процесс взаимообразный, и поэтому только кажется, что взрослые воспитывают детей. На самом деле все происходит обоюдно, и только при этом условии (взаимообразности и обоюдности) – успешно. Поэтому если вы, господа взрослые, бываете не правы, и глубоко внутри себя свою неправоту знаете и чувствуете, не бойтесь и не стесняйтесь в этом признаться не только себе, но и обязательно своему ребенку (вне зависимости от его возраста). Уверяю вас, ваши акции только возрастут и кредит доверия увеличится. Потому что и здесь вступает в силу закон энергообмена: помните – Благодарность, Вера, Любовь, Опыт и Действие. В этом случае вы открываете своему будущему (ребенок – ваше будущее) кладовую своей Любви и Благодарности за то, что это будущее у вас есть. Вы получаете бесценный Опыт общения, который в этом случае обязательно перерастет в Действие, благое Действие, то есть опять вернется Благодарностью.
Ирина также осознала и свои ошибки. Она вдруг по-новому увидела то место в моей первой книге, где описывается, как в Индии строят храм. Напомню, место будущего храма сначала вспахивают, затем засевают, дают вырасти урожаю, после чего пускают на это поле коров и телят, которые съедают урожай; только после этого, на вспаханной, давшей жизнь и унавоженной земле строят Храм. Так вот Ирина и поняла, что она не возделывала ни своей, ни Вериной души: не сеяла семена Любви и Благодарности, не строила Храм, а только ходила вокруг отведенной под Храм земли с берданкой да смотрела, чтобы никто другой этот участок не занял. Где ж тут уснешь? Хороший, спокойный, сладкий сон – это благодать. Замечательно то, что после того, как Ирина отработала все, о чем мы с ней говорили (маму и себя), она таки стала спать без снотворного.
Тем временем в Москву приехала Вера, и одной из целей ее приезда были наши с ней встречи. Так случилось, что мать и дочь посещали меня в разные дни, и я поняла, что о занятиях друг друга они ничего не знали. Надо сказать, что их общение между собой давно уже носило формальный характер, на уровне: «Привет – Привет. Как дела? – Нормально». Зная это, я соблюдала полную конфиденциальность, держа от каждой из них мою работу с другой в тайне. Посему я не могла рассказать Вере историю ее мамы так, как она была доверена мне. Вместе с тем мне надо было, чтобы Вера поняла, что раз мама так авторитарно себя вела по отношению к ней, значит, в ее собственной жизни нечто сложилось таким образом, что «перекосило» ее миропонимание.
