Мария Творогова - О воспитании. Записки матери
В школе не стоит пренебрегать точными науками, даже если Вы уверены, что Ваш ребёнок — прирождённый гуманитарий. Не думайте, что это ему никогда не пригодится. Да, ему, скорее всего, не понадобятся какие-нибудь синусы или производные, но умение рассуждать, которому он учится на примере этих самых синусов, точно не будет в жизни лишним.
Хотя детям и присущ некоторый здравый смысл, но их отличают от взрослых не только более скромные знания и опыт, о чём уже был разговор, но и, как следствие неопытности, отсутствие чувства меры. Во многом именно чувство меры, ощущение уместности или неуместности тех или иных своих действий или слов и делает наше поведение адекватным. Ребёнку же далеко не всегда можно тут что-либо объяснить, и чувству меры он обучается в основном на собственном опыте.
Почему съесть одну конфету — очень вкусно, две — тоже вкусно, три — как-то не так вкусно, четвёртую уже не очень хочется, а после пятой и вовсе начинает тошнить?
Почему мама некоторое время весело смеётся вместе с малышом, а потом вдруг говорит, что хватит, а позже, если малыш не угомонился, начинает сердиться? Когда, в какой момент наступает это «хватит»?
Почему сестрёнку можно назвать какой-нибудь «цыцой» и вместе с ней над этим посмеяться, а вот взрослой тёте на улице совсем не смешно от такого прозвища?
Почему мама не ругала ребёнка, когда он случайно разбил чашку, а даже успокоила и приласкала, но когда он стал специально бить тарелки, очень рассердилась?
Почему мама не может купить малышу игрушку, вон у неё сколько денег в кошельке! И почему она, имея столько денег, сама не ест каждый день, например, мороженое?
Почему мама сказала и папе, и бабушке, и сыну, что у него скоро будет братик или сестричка, но рассердилась, узнав, что сын поведал об этом всему классу?
В подобных случаях родителям нелегко бывает объяснить что-то ребёнку и сделать какие-либо обобщения; каждый такой случай ребёнок обдумывает отдельно, с помощью родителей или самостоятельно, и пытается делать свои выводы.
Когда мой сын учился в первом классе, у них почему-то ввели уроки гражданской обороны и стали им объяснять, как надо себя вести, если в воздухе присутствуют отравляющие вещества. Сын после такого урока однажды пришел домой в большом волнении; на наши расспросы он сказал, что боится хлора и аммиака. Я представляю себе его логику так. Взрослые, например, говорят иногда, что может пойти дождь, и дождь, действительно, время от времени идёт. Или говорят: «не бегай, упадёшь», и ребёнок, действительно, иногда падает. Значит, когда взрослые говорят о возможности газовой атаки, она, действительно, может случиться. Представления же о вероятностях событий у ребёнка в таком возрасте ещё очень слабые, вот ему и кажется, что газовая атака вполне возможна. И очень трудно объяснить ему, что она практически невероятна, а готовятся к ней потому, что последствия её куда серьёзнее, чем последствия, скажем, дождя.
Мне рассказывали о маленьком мальчике, который летом заприметил на грядке созревающую ягоду клубники. Он хотел её съесть, но ему сказали, что ягода ещё не поспела, надо подождать. Потом взрослые заметили, что он стоит около грядки и сосредоточенно смотрит на ягодку. «Что ты здесь делаешь?» — «Жду, когда созреет,» — ответил он. Тоже вполне логичное поведение. Ребёнку столько раз приходилось слышать: «суп ещё горячий, подожди, когда остынет» или, например, в магазине: «подожди, заплатим, тогда можно будет попробовать шоколадку». Во всех этих ситуациях ожидание было хоть и томительным, но недолгим и вполне преодолимым. Откуда ему было знать, что здесь немного другой случай?
Когда мне было лет пять, я приставала к старшим с вопросом: «Сто — это много или мало?» Помню свои тогдашние соображения. Я уже составила для себя мнение, что «десять» — небольшое число, а «тысяча» — очень большое. Относительно сотни же я колебалась и решила посоветоваться со старшими. И была весьма разочарована, когда все они, независимо друг от друга, отвечали мне: «Смотря чего». Такая неопределённость меня никак не устраивала, я хотела получить однозначный ответ. Поэтому я продолжала расспрашивать, пытаясь конкретизировать вопрос: сто шкафов, сто иголок, сто человек... Вспоминаю, что в какой-то момент я приняла для себя, как рабочую гипотезу, следующее предположение: что сто крупных предметов (например, шкафов) — это много, а сто маленьких (иголок) — мало. Однако мне снова говорили: «Смотря для чего, в каком случае, при каких обстоятельствах», а я никак не могла взять в толк, что количество можно оценить только в зависимости от ситуации. Подумав немного, я стала спрашивать о деньгах, много ли это — сто рублей? Дело происходило в пятидесятые годы ХХ-го века, и тогдашние сто рублей, как я понимаю, составляли примерно около нынешних (2009) десяти тысяч. Много это или мало? Если речь идёт о ежемесячном доходе — это довольно скромно. Но если такую сумму требуют заплатить, скажем, за буханку хлеба — это, безусловно, слишком много. Примерно так же думали и люди, к которым я обращалась со своими расспросами, и пытались объяснить это мне. Но пятилетнему ребёнку осмыслить подобные рассуждения не так-то просто. Однако пищи для размышлений эти объяснения давали мне предостаточно. Мне кажется, что подобные раздумья идут ребёнку только на пользу. Вспоминая этот случай, жалею, что никто не догадался рассказать мне известную шутку о трёх волосах: что три волоса на голове — это мало, а три волоса в супе — много. Полагаю, что этот пример я бы хорошо поняла и оценила, и он сразу мог бы продемонстрировать мне относительность чисел и количеств.
Теперь поговорим об одном не всегда заметном для родителей, но очень важном детском открытии — о том, как ребёнок начинает понимать, что он сам является таким же человеком, как и окружающие его люди. Поговорим о детском эгоцентризме и эгоизме.
Вообще эгоцентризм — это такое мироощущение, когда человек безотчётно считает себя центром вселенной. Такие люди встречались всякому. Например, человек входит в помещение, где ведётся какая-то беседа, и громогласно начинает вещать о том, как он сегодня спал, хорошо ли позавтракал или как ехал на работу. При этом он нисколько не беспокоится о том, что прервал чужой разговор: ему даже не приходит в голову, что окружающие живут своей жизнью и для них может существовать что-то более интересное или важное, чем сообщённые им новости. Или человек начинает Вам рассказывать длинную запутанную историю про Мишку, Ленку, Ваську и Петра и искренне недоумевает, что Вы их не знаете (и, в общем-то, не жаждете знать) и даже не подозреваете, что Мишка, Ленка и Пётр — его друзья, а Васька, оказывается, Ленкин кот. Всё это — проявления именно эгоцентризма.
Эгоизм же — это, вообще говоря, не совсем то же самое, что эгоцентризм, хотя часто и является его следствием. Эгоизм — это уже мировоззрение, когда человек осознанно основной целью своих действий ставит собственное благополучие, в отличие от альтруизма, когда во главу угла ставится благополучие других людей. Эгоист, как правило, рано или поздно остаётся один, потому что во имя своей выгоды одного за другим предаёт близких ему людей, а никакие блага, никакое богатство не могут заменить поддержку, сочувствие и любовь близких. Безудержный, бездумный альтруизм тоже, как правило, не приносит счастья его обладателю (такие люди иногда встречаются, но очень редко), хотя иногда и помогает жить его близким. Но слишком часто окружающие беззастенчиво и неумеренно пользуются его добротой. Оптимум, как всегда, находится посередине.
Эгоцентризм свойственен маленьким детям, и это не удивительно: лет до трёх мир благополучного малыша, как правило, ограничен его домом и близкими людьми, для которых он и в самом деле является центром заботы и внимания. Это неосознанное ощущение, видимо, биологически оправдано: ребёнок и должен требовать к себе максимум внимания, иначе ему просто не выжить. Вырастая, ребёнок всё чаще сталкивается с тем, что он — один из многих. Это — важное открытие для любого ребёнка, и родители должны по возможности мягко помочь ему осмыслить этот факт. Не всегда это удаётся в полной мере; бывают дети, подростки, да и взрослые люди, ведущие себя так, будто весь мир крутится вокруг них. Они не привыкли ставить себя на место другого человека, им это просто не приходит в голову. Всем, наверное, встречались люди, которые ведут себя так, будто все кругом что-либо им должны. Эгоцентристы часто становятся эгоистами, но и сам по себе эгоцентризм тоже нередко вызывает у людей раздражение, причём часто объяснить или вменить в вину что-то конкретное такому человеку иногда бывает затруднительно.
Помню такой случай. Однажды летом я покупала фрукты с уличного лотка. Передо мною покупки делала молодая девушка. Она попросила взвесить ей банан. Продавщица уточнила: «Один?» Девушка мило улыбнулась, пожала плечиками и с лёгкой укоризной произнесла: «Я же одна, значит — один». На мой взгляд, это типичное проявление эгоцентризма. Девушку можно понять только так: она считает, что продавщица должна, во-первых, понять, что она (девушка) собирается съесть банан сразу, во-вторых, заметить, что девушка одна и ей не с кем делиться, а в-третьих, догадаться, что она никогда не ест более одного банана за раз. То есть она от совершенно незнакомого ей человека ждала (думаю, неосознанно) такого отношения к своей особе, какое не всегда люди проявляют даже к своим близким: ждала чуткого внимания к своим намерениям и привычкам. Это как раз и характерно для эгоцентрика. Трудно предположить, что эта девушка когда-либо проявляет чудеса альтруизма; скорее всего, она довольно эгоистична.
