Владимир Иванов - Любовь и войны полов
Так или иначе, но некоторые прибегали ко мне и прямо домой, особенно, когда у них «горели шланги». Однажды, ко мне пришёл со своей работой, очень возбуждённый, почти незнакомый мне человек, которому крайне нужны были деньги. Я никогда бы не купил у него такую работу, но тут взял из жалости – авось, кому подарю…
В компе у меня были психотесты, которые я делал для спортсменов и я, тут же, его и протестировал. Они показывали, что он находился на грани преступления! И буквально, уже и на следующий день, он кого-то и ограбил, едва не прибив! Может, с отчаянья, он зашиб бы и меня, не купи я тогда у него картину?! Так или иначе, но все годы, что он провёл в тюрьме, я так и не смог спокойно смотреть на эту его картину, простоявшую, как наказанную, лицом к стене. И почувствовал, что он вышел, лишь когда смог. Любопытно, что со временем, она стала одной из моих самых любимых, постепенно перемещаясь из кабинета в спальню… И, вот что теперь я об этом думаю… А, уж не постригся ли он, тогда, уже и в монахи?!!
Но в Японии всё обстояло намного серьёзнее – я буквально ощущал, как японцы, проникают не только в суть вещей, а и в суть людей – уже даже и в сами их ощущения и мысли. Сначала я даже не совсем понял, что это такое – никогда прежде с этим не сталкивался, даже на сеансах Мессинга, на которых бывал дважды – первый раз ребёнком, второй – студентом – и видел, как разительно изменились за 10 лет, его непонятные силы. И тут тоже, я сначала, было, как бы, уже и напрягся, а потом меня это, почему-то, сильно удивило – вот это да! Да, как же они это делают?! Со своей стороны, и японцы тоже, вдруг, стали разнообразно выделять меня из нашей толпы, оказывая иногда знаки внимания, которые заставляли меня смущаться, а других недоумевать – что бы это они означали?!. Думаю, они пытались дать мне понять, что по своей психике я намного ближе к ним – почти, что «собрат по их разуму»!..
А тут происшествие уже и на самом судне, когда к нам пожаловала делегация местной школы из преподавателей и учеников старших классов. Возглавлял её старичок-директор лет 60-ти. Все они расселись за длинным обеденным столом в «офицерской» кают-кампании, почти по судовой иерархии: во главе стола сели директор школы с капитаном, далее наш I-ый – с его замом, потом наш 2-ой с кем-то из них и так далее. А я примостился не в своём кресле, а в самом конце стола, напротив молодых преподавателей, с которыми сразу начал какой-то трёп, на английском. Через какое-то время, узнав у капитана, кто это я там такой, директор, вдруг, встал и пошёл ко мне. А подойдя, встал прямо напротив меня на расстоянии, чуть больше метра, и застыл в стройке «смирно». Потом, при всеобщей тишине, склонился передо мною в низком поклоне. После чего выпрямился и тем же чётким шагом вернулся на своё место. Чудом я не провалился со стыда сквозь все палубы этого достойного судна! Теперь я просто уже и не знал, как следует мне теперь себя вести – мне было невероятно стыдно, что старик в годах, прилюдно отвешивает глубокий поклон неизвестно чему, тупо развалившемуся в кресле. Если бы меня ещё предупредили, или, хотя бы уж, я сам бы во время понял, что к чему, то безусловно, тоже ответил бы ему поклоном ещё более глубоким и долгим. Но я, как последний баран, продолжал тупо сидеть, абсолютно не понимая, что, собственно, тут происходит. Ну, не замкнуло!! Мне было лишь, очень-очень, стыдно…
Не понимаю я этого и сейчас, что это было, хотя много над этим размышлял. Чему кланялся этот просвещённый японский старик во мне – обыкновенном судовом враче? Что он увидел во мне такого, о чём не знаю я сам?! Нет слов – лестно получать такие знаки внимания, особенно в стране, где даже и последний наш император получил саблей по голове неизвестно за что, но всё же…Что это было? И кому?!.
Нечто похожее в моей жизни, кстати, уже было. Как-то, мне передали привет от одного, в сущности, почти не знакомого мне человека, которого я и видел-то, всего раз в жизни. И сказали: «Сейчас ты этот его привет почувствуешь». И действительно, я вдруг, физически ощутил, волну какого-то необычайного тепла. Довольно приятного. И каждый раз, когда я потом вспоминал этот необычный привет, я вновь ощущал ту же волну, с каждым разом, слабевшую. Но тут, сколько бы я ни вспоминал этот эпизод или над ним ни раздумывал, я не ощущал ничего, кроме глубокого мучительного стыда, что вот, старик-то мне откланялся, а я лишь тупо сидел перед ним. Как бревно! А может он специально так отомстил мне за моё неуважение к старшим, что я там болтал, не обращая на них внимания??! Чтобы я потом бы и мучился из-за этого, всю свою жизнь??! Но иногда я думаю, что, может, и я был в одной из своих прежних жизней, японцем и, что, наверное, именно поэтому так хорошо и понимаю там всё вокруг – природу, людей, обычаи – мне это всё близко. И всегда, когда бывал в Японии, испытывал тихую радость и покой и мне всегда были приятны там все люди и ладе и все вещи вокруг. Всё, кроме детей…
И теперь, когда я вижу японца вне Японии, мне становится жаль его. Ведь он покинул столь привычное ему, состояние гармонии и покоя, чтобы оказаться в жутком мире, похожем на бедлам. Вот почему все японцы вне Японии и выглядят такими одинокими – как рыбы, вытащенные из воды. Но я знаю, что это люди одной из величайших культур в мире. Возможно, что и самой великой из всех нам известных, на Земле…
Так или иначе, но лишь люди, не лгущие и не желающие зла, каким-то образом, направляют свою энергию на предметы и других людей. И тут нет ни загадки, ни мистики – это естественное свойство психики каждого человека. У экстрасенсов есть даже упражнение по измерению этой «силы». Кладут на тарелку груду меди и ищут её руками, закрыв глаза, убирая по монете. Но и любой человек постоянно может пользоваться своей интуицией. Он прекрасно чувствует, входя в чужую квартиру, что именно в ней до его прихода происходило, или просто, когда ищет свои вещи. Вещи тоже накапливают отношение, что видно из истории – откуда и появились все идолы, тотемы и лечебные камни. Любые поступки, преступления же, особенно, отражаются не только на самих людях, но и на их вещах. Но больше – в их взгляде.
Поэтому во всех религиях и культурах, людей и обязывали избегать даже смотреть в сторону «плохих людей», а из аристократической среды всегда изгонялись замеченные во лжи! Так было и во всех слоях русского общества до революции. Строго говоря, негодяю нельзя даже передать билет в автобусе – само его присутствие уже тлетворно влияет на других. Откуда и тюрьмы. Не столько, как наказание, сколько изоляция человека, опасного остальным. И всегда, во всех культурах, каждый и воспринимается как носитель своих дел. Откуда и пошли «знатные» роды. Не воровством и мошной, а благими делами. А если направлять в одно пространство и всю свою любовь?!.
Японцы и воспринимают пространство как живое – что, в сущности, и есть: ведь в физическом смысле наше пространство – это сознание более высокого уровня. Поэтому и любая вещь в нём, тоже, по своему, живая. Другое дело, что с сознанием Высшего уровня в контакт может вступать только человек – только у него есть для этого возможность. Хотя, чисто «физически», оно определяется как конгломерат полей разной частоты, к которым могут «подключаться», в принципе, все. Одни лучше, другие хуже. В сущности, это не так уж, и чтобы сложно: для этого надо лишь не лгать, не строить козни другим, не желать зла и следить за языком. Только и всего. Но всё же, всё это… невероятно трудно. В православной России люди всех сословий быстро отгоняли от себя носителей любого зла – тоже, видимо, знали, что это заразно. И деньги брали лишь от честных, и здоровались только с порядочными. Да и само пространство они тоже по-своему, тестировали.
Это к тому, что дом свой, как выяснилось, чекисты и построили-то на бывшем погосте. То есть, главная проблема нашей квартиры заключалась вовсе не в её косметике или нашем барахле, а в том, что находилась в невидимом глазу спектре. Несколько поколений её жильцов тут не брал мир. А мы были в ней далеко не первыми…
Вместе с дипломом врача и клятвою Гиппократа, я дал себе и другую клятву – не закрывать глаза ни на какие события, как бы они не укладывались в тесные «рамки науки». К тому времени я уже прочёл несколько книжек по наукометрии и знал, что наука – это, в сущности, довольно условный инструмент изучения мира. И бывая в разных местах, всегда находил и посещал местных лекарей, записывая все те рецепты, которыми они со мною делились. И чего я только я там не видел. И каких историй не наслушался…
Сейчас, когда «народных целителей» трое на квартал, это уже немыслимо – никто из них и общаться-то с врачом никогда не будет, не то, что ещё и на вопросы его отвечать. А тогда это было дело совсем другое – всех целителей милиция гоняла, как лошадей, поэтому тогда надо было быть, действительно, уж Целителем с большой буквы, чтобы иметь смелость принимать людей у себя дома. Но и при этом, все они всегда были рады тому, что их нежданный гость оказался вовсе никаким не участковым, поэтому были почти всегда, ещё и довольно разговорчивы. Да, и кто ж его знает, представляюсь-то я врачём, а ну, как на деле я ещё и какой-нибудь там «проверяющий»?! На лбу ж не написано…
