Сесил Битон - Зеркало моды
Как и всякую историческую личность, Бо Браммела склоняют по-всякому и даже пытаются откровенно очернить. Его имя ассоциируется с изнеженностью и излишней красотой нарядов; да, Браммел проводил за туалетом 9 часов в день, отправлял белье исключительно во французскую прачечную и чистил бритву страницами редких классических изданий; однако при всем при этом он остается человеком, изменившим историю мужской моды. Достаточно лишь сравнить портреты начала XVIII века и те, что нарисованы на несколько десятилетий позже: нельзя не заметить, что продиктованный им новый стиль утвердился и прижился.
На самом деле Бо Браммел был далеко не денди; он выступал за максимальное упрощение мужских фасонов. До него мужчины ходили в напудренных париках, носили парчовые накидки с кружевными гофрированными воротниками, расшитые шелковые жилеты с бриллиантовыми пуговицами и атласные брюки; и вдруг пришел Бо Браммел и заявил, что на самом деле эталоном хорошего вкуса должна считаться простота. Он предпочитал полотняный костюм цвета морской волны в сочетании с полосатым жилетом из самой грубой ткани: наш герой терпеть не мог шелк, предпочитал ему лен и высококачественную саржу; шнурки носил льняные, рубашки и носовые платки его были из батиста. Свою карету он не стал обивать шелком, а выбрал наиболее изысканный габардин; на пол положил не привычную в то время меховую подстилку, а скромный ковер с редким ворсом. И сегодня одежда прислуги и лакеев – великолепные длинные, роскошные пальто – кроится по придуманному Браммелом образцу.
У себя дома он держал мебель простую, скромную и изысканную, в точности как веком позже мадам Эррасурис; исключение составляла разве что пара золотых табакерок. Его вкусы в оформлении интерьера соответствуют тому, что сегодня мы видим в лондонских клубах «Уайтс» и «Будлс», где планировка комнат идеальна, а все их убранство ограничивается парой гравюр Хогарта в рамках на стене и прочной, обитой кожей мебелью из красного дерева. В наше время портные на улице Сэвил-роу и их более консервативные коллеги из Бостона чтут и хранят традиции Браммела. Журналист Питер Квеннелл считает, что этому человеку был свойствен «тот неуловимый дар, которым бывает наделен лишь подлинный лидер и прирожденный творец». Признанный центр мировой мужской моды – Лондон; британская столица сохранила этот титул, возможно, оттого, что ее жители привержены традициям. Посмотрите на костюмы, созданные Фредериком Шолте, ботинки Джона Лобба, шляпы Локка: их крой и фасон продуманы до мельчайших деталей.
Гению Браммела обязаны нашими нынешними вкусами не только мы, мужчины: благодаря ему изменилась и внешность женщины. Вот уже какое-то время дамы носят серые фланелевые костюмы, шьют в ателье синие и черные платья; популярны белые льняные воротники, нарядные перчатки, аккуратная, покрытая лаком обувь – все в традициях Браммела.
Едва ли когда-нибудь мода на мужской костюм менялась радикально, но небольшие постепенные изменения с ней все же происходят. В 20-е годы особую популярность завоевали курорты Французской Ривьеры, и в связи с этим возникли нововведения в области купальных нарядов. Когда стало модным загорать, придумали короткие брюки и спортивные безрукавки. В сегодняшней Англии рабочий с обнаженным торсом на поле или на дороге – зрелище нередкое, а вот двадцать лет назад, если даже ребенок гулял по пляжу с неприкрытым верхом, его могли отправить в участок. Во многих отношениях на мужской наряд повлияла Америка; это оттуда пришли мокасины и каучуковые подошвы; это там смокингом заменили фрак и внедрили более яркие и смелые цвета. Некоторые виды спортивной одежды – например костюм из сирсакера и купальные трусы – у нас предпочитают почти исключительно американского производства и фасона.
Даже в Англии за последние двадцать лет в мужском наряде произошли кое-какие перемены. Часть модных веяний пришла из высшего общества, в основном в разгар 20-х годов. Так, 25 лет назад университетские модники впервые надели свитера с высоким воротом, а также бежево-серые фланелевые брюки настолько широкого кроя, что штанины хлопали при ходьбе. Эти фланелевые штаны стали называть оксфордскими. В гости стало принято надевать двубортный пиджак с зауженными рукавами; вскоре на тот же манер изменился и крой смокинга. Смокинг стали носить с гвоздикой в петлице.
Изменения в наряде повлекли за собой и перемены в манерах. Так, стало модно чуть расставлять в стороны мыски туфель и говорить рваными фразами. Поколение выпускников Оксфорда, к которому принадлежали Ивлин Во и Гарольд Эктон, придумало собственную манеру изъясняться, не лишенную меткости и вместе с тем лоска, и ее подхватили все слои общества. Даже какой-нибудь твердолобый полковник мог ввернуть с несвойственным ему жеманством избитое «жуть», «мрак» или «феерично». Ко всему клеили словечко «ужасно»: «Ужасно несмешно!» или: «Ужасно восхитительно!» Самым простым мужчинам и женщинам вдруг захотелось играть словами, а истинный смысл фраз подчеркивать интонацией. Тогда же стали говорить «дорогой» и «дорогая», более не вкладывая в эти слова никакого обожания. Пополнялся язык не только словами, но и выражениями, и особо преуспел в этом сэр Филип Сассун. У него была манера цедить слова, отбивать их языком, как молоточком: «До-ро-гая, ужасно нелов-ко, но я гро-хочу, как короб-ка с играль-ными кос-тями». Некоторые из придуманных им фразочек мы употребляем до сих пор.
Людей, влияние которых на моду было бы сравнимо с влиянием Бо Браммела, после него, пожалуй, не было: тому, кто пытается свернуть с проторенной консервативной тропы, в наши дни грозит опала и осмеяние. Возможно, определять моду в состоянии лишь те, кто может похвастаться солидным авторитетом и общественным положением. Герцог Виндзорский в бытность свою принцем Уэльским отказывался следовать традициям, летом вместо привычной фетровой шляпы носил соломенную, костюм предпочитал в крупную яркую клетку; если ботинки – то из замши, если рубаха – то только не крахмальная. Явно нарываясь на скандал, он мог прийти на официальный прием в повседневном костюме; если бы сегодня обычный человек вышел куда-нибудь в одной из тех нетривиальных шляп и каком-нибудь ярком твидовом костюме из тех, что носил принц, его бы непременно подняли на смех.
Говорят, любое сокращение мышцы происходит в результате мозговой деятельности; если так, то, наверное, человек, постаравшись, может усилием мысли втиснуть себя в разные размеры и силуэты. Точно так же, как сегодня при выведении новых сортов роз у них получаются лепестки всевозможных оттенков и форм, на протяжении многих лет менялась женская фигура. Дамы были то полными, то худыми, с увеличенной щитовидной железой и полным желчным пузырем, с землистого цвета лицом и розовощекие, прямые и сутулые – в общем, все зависело от господствовавшего идеала красоты. Я не силен в генетической теории и не понимаю тех принципов, по которым произошедшие с организмом изменения передаются будущим поколениям. Я вижу только, что эти физические изменения живут ровно столько, сколько того требует принятый в обществе стереотип. Женщины конца прошлого столетия видели себя более упитанными: они хотели, чтобы в декольте было на что посмотреть; выпирающих торчком ключиц они брезгливо чурались. Сегодня же дамы упорно предпочитают худеть, поэтому некоторая костлявость в зоне декольте неизбежна. Мало того, что женщины теперь весят вполовину меньше, чем три-четыре десятилетия назад, они теперь видят себя совершенно в иных лекалах. В Викторианскую эпоху корсет на китовом усе помогал сузить талию до 40 сантиметров, но при столь строгом ограничении размеров талии все, что находилось выше, должно было пышно цвести и дышать сладострастием, как на картинах Ренуара. Зрелые женщины выглядели солидно, молодые барышни были сдержанно милы (сегодня ни солидности, ни милой искренности в женщинах не наблюдается). Профессиональные красотки, при появлении которых мужчины вскакивали с парковых скамеек, были сплошь могучими Афинами с лицами, будто высеченными из мрамора, точеными ноздрями и выступающей челюстью. Сегодня женщины такого типа показались бы среднестатистическому мужчине слишком монументальными. Постепенно за исходный женский идеал приняли барышень, похожих на юношей, – худых, с плоскими бедрами, которые стали носить джинсы, рубашки, полюбили короткие юбки и стрижки. Женщины также снизошли до мужчин более тощих, к которым хочется проявить жалость, пригрев на груди.
Темп жизни ускоряется; женский образ все более обретает черты, свойственные нашему беспокойному и небезопасному веку. Когда-то женские глаза были полны страсти и томления – сегодня по-настоящему ясными глазами не может похвастаться никто; наоборот, сегодня в фаворе изломанные брови, и дамы часто ходят хмурые. Идеал у барышень – высокие скулы и выраженные впадинки под ними, а ведь всего за пятьдесят лет до этого была мода на круглолицых. На смену губкам бантиком пришли губы чувственные и несколько жадные. В расцвет Викторианской и эдвардианской эпохи косметикой пользовались только кокотки (естественный румянец дам объяснялся тем, что, прежде чем войти в бальную залу, они хлопали себя по щекам и кусали губы), сегодня же женское лицо без помады смотрится анемично. Повсеместно, уже ни от кого не таясь, обесцвечивают волосы. Если брови раньше делали дугой, отчего у дам были несколько удивленные или страдальческие физиономии, теперь их чуть подняли по краям, придав лицу что-то монгольское. Брови выщипывали уже 20 лет, поэтому они уже не росли так густо.
