Анна Шадрина - Не замужем. Секс, любовь и семья за пределами брака
Однако при описании некоего опыта люди не создают новых смыслов, а обращаются к готовым терминам и убеждениям, разработанным экспертами. Убеждения при этом не бывают нейтральными и всегда содержат скрытую информацию об отношениях власти в той системе, в которой они были сконструированы.
В данном случае дискурс о желательном поведении в частной сфере «приглашает на позиции»: «одиночки» занимают более низкое положение в социальной системе ценностей по сравнению с людьми, состоящими в браке или в устойчивых романтических парах.
Не соответствующие идеям о «норме» синглы подвергаются моральной стигматизации – им приписываются общие характеристики, обесценивающие любой опыт в отсутствие моногамной гетеросексуальной связи.
Интересы «менее значимой» части населения не учитываются институтами, осуществляющими социальную политику. Так, убеждения, сложившиеся в одну эпоху, становятся условием для дискриминации в другую.
В фокусе внимания нарративного подхода находится культурный контекст, в котором возникают дискурсы, позиции сторон взаимодействия, а также альтернативные точки зрения, которые существуют, но не всегда являются очевидными.
С этой целью в нарративной практике используются некоторые приемы, в частности деконструкция, или «распаковывание», акт, вскрывающий внутреннюю структуру понятий.
Распаковывание понятий не является типичной повседневной практикой. При описании нашей реальности мы часто прибегаем к «общим» понятиям, полагая их определения универсальными.
Но в действительности каждый человек наполняет символы уникальными смыслами и ценностями.
Это хорошо заметно, например, на уроках в языковой школе, которую я посещаю, когда обсуждаются такие популярные лексемы, как «счастье», «любовь», «успех».
В частности, рассматривая понятие «счастье», мы не встретили ни одной повторяющейся интерпретации. Кто-то для себя связывал счастье с семьей, кто-то упоминал в этом контексте общение с друзьями или профессиональную реализацию.
За каждой из трактовок при помощи расспрашивания обнаруживаются индивидуальные ценности: принадлежность к «своей» группе, эмоциональные связи, творческое самовыражение, хорошее самочувствие.
Индивидуальные ценности нередко не совпадают с их «общими значениями». Например, в популярном воображении понятие «счастье» для женщин тесно связывается с образами романтической любви и брака. Считается, что реализация традиционного жизненного сценария должна вдохновлять и удовлетворять всех женщин.
Но для одних женщин «выйти замуж» означает «быть хорошей, потому что так поступают все женщины в нашей семье», для других – романтический союз связан с желанием делить жизнь с конкретным человеком, а для кого-то семейные обязанности могут быть препятствием на пути к осуществлению мечты.
Современная поп-культура обязывает людей если не быть счастливыми, то непременно стремиться к счастью. Обещания и ожидания, связанные со счастьем, настолько широки и размыты, что эксперты в разных областях знания без труда берут на себя власть определять, что именно является счастьем для тех или иных групп людей.
Теоретик феминизма и постколониализма Сара Ахмед, анализируя романы XVIII века, показывает, как возникает «общая» идея «счастья для женщины»[218]. В это время «женское счастье» объясняется как то, что «должно прийти», при условии что женщина соблюдает определенные правила поведения.
Задача «хорошей» девушки – поступать так, чтобы ее родители были счастливы, от этого будет счастлива и она. Родители, в свою очередь, счастливы, если их дочь – «хорошая», а не тогда, когда ей хорошо.
В социальном порядке, объясняющем счастье как наличие определенных условий, например замужества для женщины, неизбежен вопрос: «Если все необходимое для счастья есть, а я его не чувствую, что со мной не так?» Но, считая себя носителем «проблемы», человек практически лишается возможности ее разрешить.
Нарративная практика предложила бы сформулировать вопрос иначе: «Что не так с представлениями о счастье для женщины?» Учитывая, что представления о «нормах» брачного поведения возникли в соответствующих условиях, мы размещаем «проблему» не внутри человека, а в культурно-историческом контексте.
Прием, выводящий «проблему» за рамки личности (the person is not the problem, the problem is the problem), в данном подходе называется экстернализацией.
Если к нарративному консультанту обращается женщина по поводу того, что «она не чувствует себя счастливой в браке», проблемой будет контекст, в котором брак считается источником счастья, и обстоятельства жизни женщины, конфликтующие с ее ценностям, а не отсутствие способности чувствовать счастье.
Размещая «проблему» вовне, можно выяснить, как она влияет на жизнь и как сам человек к этому влиянию относится, обнаружить другие культурные контексты, где заявленная ситуация не является проблемой.
Экстернализация также способствует пониманию того, что у человека помимо «проблемной» есть и другие истории или пространства, где «проблема» влияет слабее. Эти пространства называются «предпочитаемыми историями», задача подхода – сделать их видимыми и насыщенными.
Например, женщина говорит о том, что ее жизнь захватило чувство недовольства собой из-за того, что она не состоит в браке. С помощью заинтересованного и уважительного расспрашивания можно найти те области ее жизни, в которых она чувствует не только недовольство собой или вообще не чувствует его.
Эти области существуют, но отсутствуют в той истории, которую женщина привыкла рассказывать о себе. Обнаружив и укрепив при помощи нарративных практик «предпочитаемые» истории, человек утверждается в осознании того, что может влиять на свою жизнь.
Человеческое существование наполнено самыми разными событиями. Но под воздействием преобладающего мировоззрения мы конструируем истории о себе определенным образом, выбирая одни факты, упуская из виду другие, оценивая обстоятельства с точки зрения соответствия идеалам.
В арсенале каждого человека есть набор готовых историй о себе, которые мы воспроизводим в определенных контекстах. Например, профессиональное резюме содержит один набор фактов, объединенных идеей роста компетентности, а историю семьи составляют другие события, связанные идеей родства.
Одновременно с выбором фактов, которые ложатся в основу наших преобладающих историй, устанавливается привычный способ интерпретации событий.
На одном из своих семинаров я предлагаю участницам выполнить письменное упражнение, условия которого состоят в описании способа организации частной жизни в двух вариантах, как «летописи неудач» и «сказания об успехе».
Эта практика показывает, что наши истории не нейтральны. Опыт «я», творящий себя через истории, не является постоянным, неизменным и врожденным. При помощи нарративных практик мы можем пересочинять свои истории, обнаружить ценности и смыслы, которые находились в тени привычных трактовок.
Разумеется, существуют обстоятельства, например разного рода катастрофы, которые интерпретируются однозначно. Тем не менее каждая сложная ситуация содержит не только информацию о страданиях, но и может рассказать об опыте выживания и особых навыках, которые люди обретают, сталкиваясь с испытаниями.
Нарративная практика дает инструменты для того, чтобы стали видны «подразумевающиеся, но отсутствующие» в привычном повествовании события, смыслы и ценности, подтверждающие, что у человека есть не только проблемы, но и способы их решения. Обнаружив альтернативные истории, в которых мы чувствуем себя более уверенно и комфортно, мы можем двигаться в предпочитаемом направлении жизни.
В создании наших «предпочитаемых» историй принимают участие важные для нас люди. Еще один элемент нарративной практики – «восстановление участия» – особая форма бесед, направленных на выявление значимых других, которые способствуют поддержанию альтернативных историй о нас.
Эта своего рода ревизия межличностных коммуникаций помогает увидеть, кто оказывает на наше представление о себе существенное влияние. Значимыми другими не обязательно являются знакомые или близкие люди. Поддерживать наши «хорошие» истории могут персонажи или авторы художественных произведений, герои реальных событий, которые нас вдохновляют.
Любая история о нас сфабрикована и реальна настолько, насколько в нее верят. В условиях доминирования представлений о «нормах» источников, поддерживающих наши «проблемные» истории, – в избытке. «Восстановление участия» помогает обнаружить тех, кто разделяет с нами наши ценности или способствует утверждению альтернативного знания о себе.
Я обратила внимание на то, что процесс пересмотра межличностных коммуникаций происходит «автоматически», если переместить фокус внимания с «проблемных» историй на «предпочитаемые».
