Маркиз Сад - Эрнестина
– О, сударыня! – вскрикивает он в растерянности. – Нас обокрали.
– Обокрали? Да что вы, мой друг... Я слежу за тем, что происходит в моем доме. Сюда не заходил никто из посторонних.
– Тем не менее, сударыня, сюда явно кто-то заходил. Иначе и быть не могло, раз из кассы исчезли деньги... Во мне, надеюсь, вы вполне уверены?
– Прежде, Герман, я была в вас уверена, но не теперь. Когда у такого мальчишки, как вы, кружится голова от любви – страсти открывают его сердце навстречу любым порокам... Несчастный юноша, поостерегитесь, прежде чем играть со мной. Мне сию же минуту нужны деньги. Если вы виновны – откройтесь... Имейте в виду: не пожелаете сознаться – я привлеку к ответственности за это роковое преступление не только вас одного... Эрнестина отбывает в Стокгольм именно тогда, когда пропадают мои деньги... Кто знает, не выехала ли она уже за пределы королевства?.. Она скрывается первой, чуть погодя за ней следуете вы... Это заранее подготовленное ограбление.
– Нет, сударыня, и еще раз нет, вы сами не верите в то, что говорите, – твердо отвечает Герман. – Вы в это не верите, сударыня. Неопытный мошенник не начинает со столь крупных сумм. На тяжкие же преступления способно лишь погрязшее в пороках сердце. Можете ли вы упрекнуть меня в хоть в чем-нибудь, что дало бы вам повод для подобных обвинений? Если бы я совершил кражу, неужели я бы сейчас находился в Норрчёпинге? Ведь уже неделю назад вы предупредили меня, что должны дисконтировать эти векселя. Неужели я, похитив деньги, дерзнул бы спокойно дожидаться здесь, пока раскроется мой позор? Правдоподобно ли такое поведение? Какие у вас основания подозревать меня?
– Не собираюсь искать для вас оправдания, Герман. Я – потерпевшая сторона и лишь устанавливаю факт свершения преступления. В ваши обязанности входит сохранность моей кассы. Вы один отвечаете за нее. Когда я испытываю нужду в деньгах, которые определенно должны в ней находиться, касса оказывается пуста. Замки не повреждены. Никто из слуг не исчез. Подобная кража без взлома и без следов может быть совершена лишь тем, у кого есть ключ. В последний раз призываю вас задуматься, Герман. Я задержу этих негоциантов еще на сутки. Завтра вы кладете на место мои деньги... или вами займутся органы правосудия.
Проще испытать, чем передать словами отчаяние, охватившее Германа, когда он вернулся к себе. Он обливался слезами, обвинял небеса, обрекшие его на жизнь, преисполненную злоключений. Отныне перед ним открывались лишь два пути: бежать или пустить себе пулю в лоб... Еще не успев как следует все сопоставить, он гневно отбрасывает саму мысль о подобном выборе... Умереть неоправданным... не покончив с подозрениями, которые, быть может, причинят боль Эрнестине? Утешится ли она, полагая, что отдала свое сердце человеку, способному на такую низость? Ее утонченная душа не снесет бесчестья и угаснет от горя... Бежать – значит признать себя виновным. Честному человеку, однако, не пристало изображать даже видимость свершенного им злодейства. И Герман предпочитает отдаться на волю рока. Он составляет письма сенатору и полковнику. Первого просит о протекции, второго – о дружеской поддержке. Герман почти не сомневается в честности Окстьерна и твердо уверен в порядочности Сандерса. Он описывает обоим постигшее его несчастье, уверяя их в своей невиновности. Дает понять полковнику, насколько гибельными могут оказаться обвинения со стороны женщины, чье сердце обуреваемо ревностью и которая не упустит столь удобного случая погубить его. Он просит полковника незамедлительно дать ему наставления, как поступить в столь безвыходной ситуации. Сам же он подчиняется промыслу небесному в надежде на то, что высшая справедливость не допустит наказания невиновного.
Нетрудно представить, какую ужасную ночь провел наш молодой герой. Наутро Шольц вызывает его в свои покои.
– Ну что, друг мой! – начинает она, изображая искреннее участие. – Готовы ли вы признать свою вину и решились ли наконец поведать мне причину столь невероятного поступка с вашей стороны?
– Сударыня, я готов предстать перед правосудием, дабы доказать свою невиновность, – смело отвечает молодой человек. – Будь я виновен – я сейчас не находился бы в вашем доме. Вы оставили мне время для побега, но я этим не воспользовался.
– Возможно, вы рассчитали, что не успеете уйти от преследования и смекнули, что побег означал бы для вас окончательный приговор. Бегство выдало бы в вас жулика-новичка, упорство же ваше заставляет предположить, что речь идет уже не о первом вашем опыте.
– Мы произведем наши взаимные расчеты, когда вам будет угодно, сударыня. И до тех пор, пока в них не будет обнаружено погрешностей, – вы не вправе так обращаться со мной. Я же, в свою очередь, считаю себя вправе попросить: не торопитесь с оскорблениями, пока не дождетесь более верных доказательств моей виновности.
– Герман, неужели такого обхождения я заслуживаю от молодого мужчины, которого сама воспитала и на которого возлагала все свои надежды?
– Вы уклоняетесь от ответа, сударыня. Оговорки ваши удивляют меня, скажу больше – я нахожу их подозрительными.
– Не сердите меня, Герман, не нужно. Не досаждайте мне в минуту, когда вам должно постараться смягчить меня... – и, не в силах сдержать свой пыл, продолжает: – Ты ведь знаешь, неблагодарный, какие чувства питаю я к тебе! Никто на свете более меня не жаждет утаить твои прегрешения... Да если надо, я готова собственной кровью омыть твой позор... Послушай, Герман. Я все поправлю. В банке моих корреспондентов у меня лежит сумма, десятикратно превышающая эту пропажу... Сознайся, что виновен – вот все, что я прошу... дай согласие жениться на мне – и все позабудется.
– Ценой отвратительной лжи купить себе несчастье на всю жизнь?
– Что? Несчастье на всю жизнь? Предатель! Вот что означают для тебя узы, которые я так вожделею с тобой заключить? И это при том, что одного моего слова достаточно, чтобы навеки погубить тебя?
– Для вас не новость, сударыня, что сердце мое больше мне не принадлежит. Им безраздельно владеет Эрнестина. И все, что может нарушить наши с ней обязательства друг перед другом, неприемлемо для меня.
– Эрнестина?.. Не рассчитывай на нее. Она уже стала женой Окстьерна.
– Женой?.. Этого не может быть, сударыня, она дала мне слово и подарила свое сердце. Эрнестина не способна на обман.
– Все свершилось по взаимному согласию и с одобрения полковника.
– Небо праведное! Что ж, я сам все выясню. Тотчас мчусь в Стокгольм... Увижу Эрнестину и спрошу ее, правда ли то, в чем вы уверяете... Ах, о чем это я? Эрнестина предала своего возлюбленного! Нет, не может быть... Вы не знаете ее сердца, и потому верите в этот вымысел. Скорее солнце прекратит озарять нас своими лучами, чем душа Эрнестины осквернится подобным злодейством.
И молодой человек пытается уйти прочь из этого дома... Госпожа Шольц удерживает его:
– Герман, вы себя губите. Прислушайтесь к моим словам, друг мой, последний раз взываю к вашему благоразумию... Может, напрасно я все это вам рассказываю, но имейте в виду – против вас дают показания шестеро свидетелей. Они видели, как вы выносили из дома деньги и им известно, как вы собираетесь ими распорядиться. Вы питаете недоверие к графу Окстьерну. Вам понадобилась сотня тысяч дукатов, чтобы выкрасть Эрнестину и бежать с ней в Англию... Судебная процедура уже началась. Снова повторяю: одного моего слова довольно, чтобы остановить ее ход... Вот моя рука Герман, согласитесь принять ее – и дело ваше будет улажено.
– Сонмище подлых измышлений! – восклицает Герман. – Речи фальшивы и непоследовательны! Будь Эрнестина, как ты утверждаешь, женой сенатора, мне ни к чему было бы воровать для нее исчезнувшие у тебя деньги. Если же я похитил эту сумму для Эрнестины, значит, ложно то, что она – жена графа. Раз ты обманываешь столь беззастенчиво и нагло, значит кража эта – лишь западня, расставленная для меня твоей злобой. Но ничего... я найду... во всяком случае, тешу себя надеждой, что найду способ защитить свою честь. Тебе не удастся запятнать ее. Отыщутся и те, кто, убедившись в моей невиновности, раскроют преступления, на которые идешь ты, желая отомстить мне за пренебрежение к твоим чарам.
Произнеся это, он вырывается из все еще распростертых ему навстречу объятий Шольц, старающейся удержать его, и бросается на улицу, намереваясь направиться в Стокгольм... Несчастный! Он не представлял, насколько уже запутался в цепях...
У ворот дома его поджидают десять человек, они хватают его и грубо волокут в тюрьму, как последнего негодяя. Все это происходит на глазах этой бездушной женщины, казалось, испытывавшей наслаждение от зрелища бесконечного отчаяния, в которое повергла беднягу ее исступленная ярость.
– Ну вот и все! – восклицает Герман, очутившись взаперти. – Еще одна несправедливость. Остается лишь вопрошать небеса, какие новые невзгоды готовы они обрушить на мою и без того израненную душу. Окстьерн... Коварный Окстьерн, это ты вдохновил этот заговор, и я оказался жертвой ревнивой злобы и твоей сообщницы, и тебя самого... Так человек в один миг опускается до крайней степени унижения и несчастья! Я воображал, будто одно злодейство столь обесценивает жизнь человеческую... Но это не так... Чтобы считаться преступником, достаточно оказаться под подозрением. А чтобы быть раздавленным, достаточно лишь иметь влиятельных врагов! Но ты, моя Эрнестина... Ты, чьи клятвы еще согревают мою душу... Принадлежит ли мне по-прежнему твое сердце в эти тяжкие времена? Невинна ли ты, подобно мне? Не коснулась ли тебя вся эта грязь?.. О, Боже Правый! Что за отвратительные подозрения! Едва промелькнувшая мысль об этом угнетает меня сильнее всех свалившихся на меня бед... Эрнестина виновна... Эрнестина предала своего возлюбленного!.. Нет, ложь и клевета никогда не зародятся в недрах ее чувствительной души... А нежный поцелуй, чей вкус я все еще ощущаю... Единственный восхитительный поцелуй, который я получил от нее в дар, разве мог он исходить от уст, оскверненных обманом?.. Нет, нет, душенька моя, нет... нас обоих обманывают... Эти чудовища хотят воспользоваться моим положением, чтобы принизить меня в твоих глазах!.. Ангел небесный, не позволяй себя обольстить с помощью жалких людских уловок. Пусть душа твоя, источающая божественную чистоту, сумеет укрыться, – по примеру своего Создателя, – от земной неправедности!
