Гаджимурад Гасанов - Зайнаб
Тагира от его сладких грез и воспоминаний отвлек Ахмед, сын главного чабана:
— Чего же ты там спишь, когда все овца разбрелись кто куда? Когда ты станешь чабаном? Эх, некому взгреть тебя нагайкой!
Тагир укоризненно взглянул на сына главного чабана, оторвавшего его от своих воспоминаний. Над его словами в душе рассмеялся. Он, бывший морской пехотинец, за такие слова одним щелчком мог расколоть этому оболтусу башку или без отвертки отвинтить конечности. Пришлось проглотить пилюлю: за самоуправство мог остаться без работы. А это пока было не в его планах.
Весеннее солнце с горизонта поднялось на высоту среднего яблоневого дерева, обильно поливая зеленые пастбища, полные молочной травой, своими лучами. Эти золотистые солнечные лучи, блеяние овец, ягнят, ищущих друг друга в табуне, трели свирели, распространяющие главным чабаном с высоты огромного волнообразного холма, непривычный гортанный говор и перекличка чабанов-даргинцев под Урцми-дагом, прелесть и умиротворенность сегодняшнего волшебного утра — все это возбуждало в душе Тагира неповторимые тропы его отрочества, мазки кисти картины его трепетных отношений с золотоволосой Зухра. И сознание того, что эту лучезарную чистоту, прозрачность солнечного утра, перезвон струн солнечных лучей и их игра со цветами в эти минуты из всех людей на белом свете в состоянии воспринимать, увидеть, осязать только он, делало его в своих глаза выше, тоньше, благороднее.
Надо было решиться. Тагир долго и мучительно думал, наконец, придумал, как действовать, как наладить бесперебойную связь с любимой девушкой. Он через свою племянницу передал Зухра записку с просьбой, когда сегодня ночью взойдет луна, чтобы она вышла на встречу к их сеновалу. Зухра, стесняясь, краснея перед племянницей Тагира, взяла письмо, только, сколько бы он не ждал у соседского сеновала, девушка так и на встречу не вышла. «Зухре многое могло помешать, легко ли девушке поздно ночью скрытно выходить из дома. Записку назад не вернула. Это уже хороший знак. Будем ждать вестей». Но ни ответной записки, ни устной весточки он от нее так и не дождался. Он через племянницу отправил Зухра, вторую, третью записки. Она, по-прежнему, смущаясь, взяла, не оттолкну записки, через племянницу устно тоже ничего не передавала. Тагир это воспринял, как тревогу, как боязнь девушки с ним иметь близкие контакты. «Значит, в семье ее держат на крепкой привязи, ему пока ни отказывают, его и ни приближают к семье. Что, следят за каждым движение девушки, родители ей не позволяют делать свой выбор? Ждут богатого жениха?.. Их надо обезоружить, но как? Такую возможность ему предоставила сама судьба.
Когда на следующий день рано утром Тагир занимался у себя во дворе гимнастикой, к нему на минутку заглянул папа Зухра, весело поздоровался за руку. Спрашивал, как прошла служба, привыкает ли к гражданской жизни, перемолвился несколькими фразами о вчерашнем футболе — Россия-Голландия, — и перед уходом попросил, если сегодня не занят, помочь ему огородить их подсобный участок от потравы скотом.
Сердце Тагира возликовало: «Победа!». Но он, как мужчина, сдержался от лишних эмоций. С достоинством проявил свою готовность помочь соседу.
Только, обернувшись за воротами двора Тагира, предупредил:
— С собой прихвати топор и рабочие перчатки, чтобы не пораниться. Участок будем огораживать колючими кустарниками.
— Есть, прихватить топор! — вдруг отчеканил Тагир. Но вдруг, извинившись. — Простите, дядя Магомед, обязательно прихвачу.
Тагир на участке соседа сколько не старался перемолвиться несколькими словами с Зухрой, никак не мог уличать такой момент: то мешала ее мать, то отец, то, как назло, ни на секунду от нее не отходила младшая сестра. А когда никто не мешал их разговору, Зухра искала любую причину, чтобы или разговор не состоялся, или оттягивать разговор. Когда Зухра почувствовала, что Тагир теряет всякую надежду не только с ней поговорить, но развивать их отношения на будущее, года отец и мать сделали небольшой перерыв на обеденный намаз, она сама сделала ему знак уединиться в лесу.
Они отошли далеко в глубь леса, к речушке, весело плещущей по неглубокому ущелью букового леса. Только Зухра предупредила:
— Не забудь, в твоем распоряжении три минуты и ни минуты больше. Иначе отец заметит наше отсутствие, а насколько он человек строгий, в юношеские годы ты на своей шкуре не раз испробовал…
Она краснела, бледнела, старалась не смотреть ему в глаза, хотя пыталась держать себя в руках, вся дрожала от смущения и перед предстоящим серьезным разговором. Они молча шли рядом вдоль весело играющего на подводных камушках ручья. Тагир тоже молчал, неестественно затягивал разговор и вдруг мягко схватил руку девушки и выговорил:
— Зухра, сегодня ночью в назначенное в письме время и к указанному месту… Я жду тебя… — тяжело было ему любимой девушке сделать такое предложение. Перед ним стояла не школьница шестого класса, над которой он подшучивал, а зрелая серьезная девушка, которая за последние годы сильно повзрослела и изменилась. Видимо, Зухра прочла эту мимолетную мысль, промелькнувшая в его сердце. И не заметно для него улыбнулась своей прозорливости.
Зухра, стараясь выдернуть свою руку из его руки:
— Тагир, отпусти руку, иначе сейчас крикну! — перво-наперво, она поставила перед собой задачу, посеять в сердце Тагира семена сомнения. Пока это у нее получалось.
— Выпущу, если дашь слово сегодня ночью встретиться со мной на отмеченном месте! — в его глазах не осталось и тени бесцеремонности, какую он всегда проявлял в школьные годы. Нооборот, в его взгляде был полнейший переполох, в душе созревал ураган. Еще одна искра сомнения посеянная ею в его душе, может обернуться пожаром. Ее душа ликовала: «Ее тиран школьных лет повержен перед ней. Сегодня не он, она хозяйка положения и властелин его судьбы!»
— Нет, нет, что ты говоришь? — делая страшные глаза, туда сюда обернулась Зухра. — Я, взрослая девушка, в ночное время, чтобы прибежала к какому-то сомнительному месту поговорить с неженатым парнем? Ха-ха-ха! Видимо, служба во флоте не сделала тебя серьезным! Это невозможно мой морячок!
— Я не морячок, я морской десантник! — обиженно надул губы.
— Какая мне разница, морячок, десантник, как не скажешь, одни рыбаки! — хотелось ей добить Тагира. Нет, нет, что ты возомнил? Случайно сегодня не перегрелся на солнце! — дерзко и цинично взглянула ему в глаза.
Это была третья победа Зухра над Тагиром за неделю пребывания в селении после окончания службы во флоте. Каждая победа доствалась ей нелегко, на каждый заработанный балл в поединке с Тагиром придавал ей все больше уверенности и чувства собственного достоинства. Она понимала, что Тагир любит ее больше самой жизни, что пора прекратить испытание Тагира, но, как-то вошла в игру, и выходить из нее просто так ей не хотелось. И решила довести его до конца:
— Ты где видел, чтобы незамужняя девушка в ночную темень одна, без подруг, встречается с неженатым парнем, который только что после трех лет службы вернулся домой. Откуда ты взялся такой, наглый, а? За кого ты меня считаешь?! — уперла руки в бока, наступая на него, приподнявшись на носки и глядя на него сверху вниз. — Нет, нет, мой герой, этот капкан можешь ставит Мире, Миле, Милене, Эльмире, а ко мне, ты обратился не по адресу и удивленно закатила глаза за верхние веки, показывая одни белки глаз.
Только Тагиру надо было следить за выражением лица Зухра, вслушиваться в мелодию каждой фразы! Они говорили совершенно о другом! Лицо его от его присутствия рядом сияло ангелским светом, сердце трепетало и ликовало: «Тагир мой! Тагир со мной! Какая удача! Какое это счастье быть рядом с любимым!» Видя, как Тагир все больше и больше теряет самоуверенность, как обиженно надуваются его губы, она еле удерживала выпирающий из груди смех.
— Если все влюбленные парни бывают так слепы, как ты, моряк, то нам, девчонкам, как быть?.. — и, не дожидаясь его ответа, поспешила как можно скорее выйти на открытое пространство…
Тагир, пораженный наглостью и бесстыдством той самой Зухры, которую он готов был боготворить, долго оставался на том месте, где его бесцеремонно оставила девушка. Последние слова, так жестоко брошенные ему в лицо, не выходили из его головы: «Если все влюбленные парни бывают так слепы, как ты, моряк…» Видишь, она даже ни разу не произнесла моего имени. Моряк да моряк! Издевается… А ты кто, дочь турецкого шахиншаха что ли?.. Подожди, подожди… что она этими словами хотела мне выразить?! — вдруг перед его глазами стал взгляд девушки, брошенный перед уходом. Взгляд полный нежности, страсти, скрыто выраженной любви. И этот дрожь в голосе, скрываемый неестественным смехом? «Ту, глупыш!» — только сейчас до него дошел скрытый смысл слов, брошенных ему в лицо. — Зухра же тебе не отказала, наоборот… — и вдруг обрадовался до такой степени, что упал на колени перед стройной липой, о ствол которой минуту назад спиной опиралась Зухра, обнял его и прижался к его гладкому прохладному стволу щекой…
