Брэнди Энглер - Мужчины на моей кушетке
Он был прав. Это действительно звучало ужасно скучно.
– Ладно-ладно. Хорошо, – проговорила я. – Любовь – это умение видеть красоту во всех и во всем вокруг вас. И любовь необходима вам, чтобы снова находить свое вдохновение, творить, писать песни.
Через месяц я получила от него электронное письмо из Брюсселя. Он благодарил меня, а также писал: «У меня есть еще один последний вопрос. Что, если я больше никогда не найду любовь?»
Я написала в ответ: «Я верю, что найдете. Если и есть что-то такое, что я знаю наверняка, то вот что: каждому нужна любовь, чтобы и дарить ее, и принимать. Это не умирает, когда заканчиваются отношения. Любовь больше, чем один человек».
Кроме того, он упомянул, что, обдумав наш заключительный разговор, отложил Сартра и взялся читать Руми.
К моему великому удовольствию, такой сдвиг в мышлении относительно любви происходил довольно часто. Пациенты говорили мне: «Я больше не ищу любви. Я сам хочу быть любовью». И я любовалась их эволюцией от расхожих выражений наподобие: «Все бабы – суки» – к новым: «Раньше я гадал, любят ли меня. Теперь я спрашиваю, а любил ли я сам когда-нибудь» .
Мне даже не верилось, что мужчины произносят в разговоре со мной такие слова! К моей радости, фокус смещался оттого, что они могли получить, к тому, что они могли дать.
* * *У нас с Рами некоторое время длились стабильные отношения, так что мы решили, что наш роман на расстоянии следует закончить. Если нашим отношениям суждено было сложиться, одному из нас предстоял переезд. А потом (абсолютно в стиле Рами) он возник на моем пороге и объявил: «Я перебираюсь в Нью-Йорк».
Он сложил кое-какие свои пожитки в машину и приехал ко мне из Флориды. «Ты – любовь всей моей жизни, – сказал он. – Мне плевать, чего это будет стоить, но мы должны быть вместе».
Я была на седьмом небе. Наконец-то спор о том, кому следует переехать, окончен, и я получу и Рами, и Нью-Йорк! Я попрощалась со своими соседками на Таймс-сквер и сняла для нас квартирку на Верхнем Вест-Сайде. Мы каждый день ужинали вместе и наконец спали вместе каждую ночь.
Однако эта сбывшаяся мечта продержалась всего около двух месяцев. Я избавлю вас от подробностей и просто скажу, что все события можно свести к следующему: он купил мне обручальное кольцо. Мы поссорились. Он вернул кольцо и купил себе «Ролекс». Мы поссорились. Он выбросил «Ролекс» в Гудзон. И вернулся во Флориду.
Я впервые осталась в Нью-Йорке одна.
Это не было разрывом, мы просто вернулись к отношениям на расстоянии. Рами скучал по своему большому дому во Флориде, он говорил, что не может жить так, как живут люди на Манхэттене.
Я думала о том, что он говорил, лежа по ночам в своей крохотной квартирке-студии – настолько тесной, что можно было с кровати дотянуться до холодильника и открыть его. Я осознала, что стоит пересмотреть собственные стандарты жизни: ну, сколько еще я буду жить в квартире с кухней размером с телефонную будку и с мышами, резвящимися в комнате, пока я сплю? (Я держала под рукой ключи и туфли, чтобы было чем швырять в них посреди ночи.)
Потом я припомнила свое обещание вернуться во Флориду после того, как проведу один год в Нью-Йорке, – и истинную причину того, почему не хотела возвращаться.
У нас были проблемы с доверием . Я не чувствовала себя в безопасности, поэтому не готова была идти на риск. Я решила остаться в Нью-Йорке, вместо того чтобы посмотреть в лицо своей тревожности по поводу жизни с Рами. Это безумие, думала я. Я же учу своих клиентов быть смелыми и мужественными с теми, кого они любят. И решила, что теперь пришло время рискнуть и мне.
Итак, я позвонила Рами и сказала ему, что собираюсь вернуться во Флориду. Я продала свою практику, сдала квартиру в субаренду, попрощалась со всеми подругами.
«Ты что, спятила?» – спрашивали они, когда я собрала их всех вместе в винном баре Верхнего Вест-Сайда, чтобы сделать это объявление. Несмотря на их ахи и охи, я ощущала полный мир в душе – того рода спокойствие, какое чувствуешь, когда наконец принимаешь важное решение. Мы с Рами взволнованно строили планы новой совместной жизни…
Спустя несколько дней, когда я паковала чемоданы, Рами позвонил мне.
– Может быть, было бы лучше, если бы ты сняла здесь собственную квартиру, вместо того чтобы перебираться ко мне, – предложил он.
– Как?! Почему?
– А что, если мы наскучим друг другу? – промямлил он. – Я не хочу оказаться загнанным в ловушку, – и разразился потоком сбивчивых слов и фраз, едва ли осмысленных, звучавших как жалкие отговорки. Я была настолько ошарашена, что почти не слышала его. – Может быть, мне следовало бы попросить тебя подписать какой-то договор о том, что я не несу за тебя финансовой ответственности… – пробормотал он наконец.
Я бросила трубку, рухнула на пол в своей загроможденной упакованными вещами квартирке и зарыдала.
Рами дал задний ход, как, по предсказанию таксиста Мохиндера, он и должен был сделать, если бы я когда-нибудь стала для него по-настоящему доступной.
Я поверила, что, если только я совершу свой прыжок в неведомое, мы обретем стабильность. Мне стало ясно, что, уклоняясь от Рами все эти годы, я поддерживала как раз достаточное расстояние между нами, чтобы ему было комфортно , несмотря на то что он всегда жаловался на мое отсутствие…
И тут до меня дошло. О боже мой! Моя практика! Я уже успела подписать документы на передачу ее новому владельцу! Кроме того, я должна была съехать из своей квартиры в течение двух недель. Я только что изменила всю свою жизнь, приняв, как я считала, отважное решение во имя любви!
Я заставила себя прийти в чувство и заказала билет на ближайший рейс туда, куда всегда хотела уехать, – в Калифорнию. За считаные дни я сняла в субаренду комнату в красивом доме напротив пляжа и вернулась в Нью-Йорк, чтобы упаковать остальные свои вещи. Я решила сложить их в картонные коробки и отправить почтой самой себе.
Надписывая на коробках свой новый адрес в Сан-Диего, я почему-то совсем не удивилась, когда у дверей объявился Рами, желающий поговорить. На этот раз я просто попросила его помочь мне довезти коробки до почтового отделения. Они слишком тяжелые, сказала я.
И на этом все кончилось.
Да, Рами сделал мне больно. Ложью, донжуанством, отвержением. Однако я никогда не считала себя дурой ни из-за своего решения переехать, ни из-за решения любить этого мужчину. Ибо моя истинная верность принадлежит самой любви . Да, он расстроил меня, но это было результатом его собственной битвы с любовью. Я горда своим мужеством и своей преданностью любви, и, хотя я часто ошибаюсь, каждый раз она поднимает меня на новую ступень.
* * *Один из самых частых вопросов, задаваемых пациентами – и мужчинами, и женщинами, которых подкосила сердечная рана, – таков: «Зачем мне снова это делать? Зачем мне раскрываться?» Эти люди пытаются примирить два факта: что возможность «обжечься» в любви существует всегда и что они все равно нуждаются в ней.
Но, поддаваясь страху и отвергая отношения, они не защищают себя, потому что единственная альтернатива – остаться одинокими и все равно страдать от боли. Так что я отвечаю честно: да, вам будет больно, и именно поэтому один из наиболее важных уроков любви – научиться принимать эту боль как часть всего процесса, хотя во всех самых трудных эмоциях любви присутствует красота.
Я не могла сделаться пресыщенной или циничной – это было бы не в моем стиле. Я не утратила своей склонности к романтике, скорее, добавила богатства и реалистичности своим взглядам на нее в результате работы с мужчинами.
Каждый раз, когда я приходила к выводу, что Рами явный негодяй, он демонстрировал мне свои гигантские способности к доброте. Это противоречие долго занимало мои мысли, пока я не осознала, что на самом деле никакого противоречия нет, просто такова человеческая природа.
Это осознание освободило меня и помогло стать выше осуждения. Пусть мне приходилось расставаться с ним десяток раз, но проходить через этот процесс было не труднее, чем взглянуть в лицо убеждениям моих клиентов-мужчин. Я должна была преодолеть чувство неуверенности, которое они во мне возбуждали, чтобы прийти к состраданию и пониманию.
Мне потребовалось на это немало времени и упорного труда, но мужчины на моей кушетке научили меня быть терпеливой, мужественной и толерантной. Я никогда не считала эти добродетели такими же ослепительно-яркими, как мои романтические влюбленности, но они – столпы, которые обеспечивают фундамент, позволяющий приятным сторонам любви выжить.
Я начинала с неспособности ответить на вопросы моих пациентов о природе любви, но благодаря моей связи с каждым из них мы сумели найти определение любви, которое оказывалось в высшей степени целительным и для врача, и для пациента.
