Андрей Корф - Сто осколков одного чувства
Он продолжает:
– А вот этого человека зовут Илья. Он умеет достать из-под земли белоснежную финскую бумагу по цене использованной туалетной. Таким образом создается дыра между дебетом и кредитом, которую мы затыкаем Алисой... А пока она пищит и вырывается, мы пропиваем разницу в цене. Сухопарый, обаятельный Илья светски раскланивается с камерой.
Она продолжает:
– А вот компьютер, который я ненавижу больше всех остальных вещей в доме, вместе взятых. Потому что твои компьютерные игры забрали у меня то, что еще оставалось от тебя после работы. По милости этой штуки мы перестали видеться даже дома, потому что я не могу называть словом «видеться» общение с твоей симпатичной задницей или затылком...
Он заканчивает свое послание, вернувшись в свой кабинет на исходную позицию.
– Вот и все, милая. Есть еще несколько человек. Например, Гоша, который работает с телевизионщиками. Ему я доплачиваю за вредность. Он подумывает о том, чтобы уйти на пенсию и заняться вещами поспокойнее, например, работать с волками или с гремучими змеями. А еще есть заказчики, но их я показывать не буду, чтобы ночами тебя не мучили кошмары. Вот так мы и живем. А еще тут есть ты. Кроме меня, тебя никто не видит. А я вижу. И разговариваю с тобой. И слышу, что ты отвечаешь. Ведь мы никогда не расстаемся, правда? И никогда не расстанемся. А теперь мне пора работать, а ты будь здесь и никуда не уходи. Без тебя это все не имеет смысла...
Она заканчивает свою экскурсию на кухне.
– А вот наш кухонный стол. Я люблю смотреть на тебя, когда ты ешь. И не очень люблю смотреть, как пьешь. Но это пройдет. Я привыкну. А если я вижу за этим столом тебя с Илюнчиком и Петровичем, то понимаю, что сегодня пятница. Потому что по пятницам вы пишете свою пулю. И это значит, что завтра ты не пойдешь на работу, если не будет гореть какой-нибудь новый заказ. И будешь сидеть за компьютером, и играть в Дум, и я смогу любоваться твоей жопой и мечтать о том, как ночью смогу ее потрогать...
Резкий переход в немую сцену.
В коридоре стоят смущенные Петрович и Илюнчик. Совершенно пьяный Он сидит на полу. Друзья тоже пьяны, но держатся на ногах и явно хотят смотаться подальше.
Петрович: Нну... Мы пойдем...
Илюнчик: Это все вводка ппаленая. Правда, Петрович?
Петрович: Факт.
Илюнчик: С обычной его бы ттак нне развезло.
Она: Ладно. Доведите его до ванной и валите отсюда.
Друзья так и делают, после чего испаряются.
Она идет в комнату за штативом, устанавливает в душе камеру и начинает раздевать пьяного мужа. Дальнейший разговор происходит под душем, среди разбросанных тряпок.
Он: Хэппи энды... В пизду хэппи энды!.. Он целует ее, она целует его... Что дальше? Уберите титры, я хочу посмотреть, что дальше! Они жили долго и счастливо и умерли в один день... Завтра! Сегодня поцеловались, а завтра сдохли, счастливые, обнявшись напоследок... Вот в это я верю... А если завтра они не сдохнут, то через год у них родится ребенок. Они будут любить его и сюсюкать... А потом она перестанет улыбаться. Просто так. Просто так. Ни с того, ни с сего. Потому что ее заебали эти четыре стены... И она будет носить второго без улыбки. Потому что он запрет ее в те же четыре стены еще на три года... Раздевайся! Мне холодно!
Она нехотя, медленно раздевается.
Он: Я не шут... Я не умею... веселить. Я умею работать, жарить яичницу, трахаться... Раньше я умел писать песни. А ВЕСЕЛИТЬ я не умею! Что сделать, чтобы ты улыбнулась? Привести тебе шута? Сломать эти проклятые стены?... Просто наорать на тебя? Улыбайся! Смейся! Смейся, потому что любить значит смеяться, а не плакать! Скажи ЧИИИИИЗ! ЧИИИИЗ!!!
Она: Не ори на меня!.. (тише) Мыша разбудишь. Ну и видок у тебя... Таким я тебя еще не видела...
Он: А я таким и не был!.. Потому что ты такой не была...(начинает давиться, потом резко задергивает штору. Его громко тошнит)
И тут она начинает хохотать. Сначала – отдельными кудахтаньями. Потом – истерически, не в силах остановиться.
Та же сцена продолжается уже на экране телевизора. Там крутится вчерашняя запись безобразия. Сегодня он, полумертвый, валяется на диване. Ему очень стыдно. Камера у нее в руках.
Он (жалобно): Выключи...
Она: Нет.
Он: Ну будь человеком, а...
Она: Нет.
Он: Мне и без того паршиво.
Она: Нет!!!
Он: Ой... Не кричи, голова лопнет.
Она: Так тебе и надо.
Он: Ты злая.
Она: Да. Я злая.
Он: Практически, ты – чудовище.
Она: От чудовища слышу.
Он: Я вот сейчас... (он сползает с дивана) подползу к тебе на коленях...
Она: Не поможет.
Он: Вот так подползу, обниму... Вот так обниму... И еще раз тихонько попрошу... Выключи, а...
Она: Нет.
Он: Выключи!!!
Она: Не ори. Мыш испугается.
Он: Он в садике.
Она: Один – в садике. А второй – здесь.
Он: Где? (шарит глазами по комнате)
Она: Угадай с двух раз.
Он: Ой... Ты что, хочешь сказать...
Она: Да. Только кое-кто этой новости не заслуживает.
Он: Правда? (приходит в себя)
Она: Правда, правда. Пока ты тут валялся мертвый, я сходила в консультацию.
Он обнимает ее и молча смотрит. Сквозь похмельную муть во взгляде читается и стыд, и радость.
Он: Прости меня... Я такая сволочь...
Она: Никакая ты не сволочь. Обычный пьяный дядька.
Он: Нет. Я – сволочь. А ты – королева. Я недостоин даже того, чтобы вылизывать за тобой тарелки.
Она: Ты обещаешь, что это в последний раз?
Он: Просто в последнее время ты так редко улыбаешься. Как будто погасла.
Она: Баба – как Луна. Она светится отраженным светом. Так что если я погасла, то спроси о причине у себя... Солнышко... Так что насчет последнего раза?
Он: Я постараюсь.
Она: Это не ответ.
Он: Я очень постараюсь... Ооох. Как мне плохо...
Она: Мне тоже плохо.
Он: Почему?
Она: Потому что плохо тебе. дурак.
Он: Я могу что-нибудь сделать, чтобы тебе стало лучше?
Она: Да.
Он: Что?
Она: Увези меня отсюда...
Часть третья
Путешествие в Египет.
Путевые приколы, классическая съемка туристической пары.
Она счастлива, и часто не только улыбается, но и смеется. Она очень похорошела: загорела, глаза блестят. На ней смешные летние прикиды, которые ей очень к лицу. Среди путевых съемок, которые произойдут спонтанно, нас интересует одна сцена – на фоне пирамид (или других руин). Он читает наизусть фрагмент книги Экклезиаста на фоне заходящего за руины солнца.
Она: Я не знала, что ты читаешь Библию.
Он: Это бывает редко. Тебя не пугают эти камни?
Она: Немножко. А тебя?
Он: Мне не по себе рядом с ними. Кажусь себе очень маленьким на фоне всех этих жизней и смертей. Ведь совсем недавно здесь кипела жизнь. В толпе шныряли воры, на базарах орали торговцы. Размалеванные шлюхи строили глазки важным персонам и голодным студентам. Рабы бегом несли господина в баню, а навстречу такие же рабы несли другого господина на кладбище. И все это происходило у подножия этих руин, которые тогда не были руинами. Рядом с бессмысленным муравейником рынка, от которого теперь не осталось не только индюшки, которую там купили, но и монеты, за которую ее продали, кипел такой же бессмысленный муравейник пирамиды, с помощью которого надменный фараон хотел победить саму смерть.
Она: Тогда иначе думали о смерти.
Он: Тогда обо всем думали иначе. Ради одной идеи человек мог прожить всю жизнь. И не один человек, а толпы людей.
Она: Я не люблю толпы. И я не люблю идеи, ради которых нужно прожить всю жизнь. Потому что когда идея начнет приносить плоды, есть их будет уже нечем. Хороша ложка к обеду.
Он: Ты говоришь, как женщина.
Она: А я и есть женщина. Кажется, сегодня ночью ты имел удовольствие в этом убедиться...
Он: (мечтательно) Мне же нужно скоротать время до следующей ночи. Вот и треплю языком.
Она: Валяй дальше, дядька. Мне нравится. Только не по себе немножко.
Он: Какое страшное слово «время»... Мы для него – еда. Оно съедает нас со всеми нашими страстями, радостями и бедами... Только кости и остаются. Оно бросает их своим двухголовым собакам. Но кому-то удается продержаться, правда? Цари, военачальники, поэты... Некоторыми из них Время подавилось...
Она: Нет. Оно оставило их на сладкое и доест позже.
Он: Думаешь?
Она: Уверена.
Он: Тогда зачем все наши попытки победить время?
Она: А кто сказал, что с ним нужно драться? У него есть свои слабости. Оно не умеет состарить нас раньше, чем мы этого захотим. И уже за это ему нужно быть благодарным.
Он: Когда я начинал писать песни, я верил, что они меня переживут.
Она: Они тебя переживут.
Он: Некоторые из них уже сдохли. Некоторые состарились. Только две или три еще держатся.
Она: Не тебе судить о них. Время рассудит.
Он: Опять – Время.
Она: Опять и всегда – время. И вообще не в песнях дело. Ты пишешь их не потому, что хочешь оставить после себя память, а потому, что у тебя внутри воет большой серый волчище.
