Шахразада - Страсть гордой княжны
– Твой названный брат благодарит тебя, о великий властитель, за то, что ты столь заботлив. Сердце мое поет от радости, что судьба привела меня к твоему порогу и позволила вновь подарить тебе, о Радж, радости жизни обыкновенного человека, пусть и повелителя прекрасной страны.
Да, Масуду удалось избежать семидневной пытки. Однако двухдневная пытка была лучше только тем, что много короче. Магараджа покинул «названного брата», однако уже через миг (хотя, быть может, так показалось юноше) двери распахнулись и на пороге застыли четверо слуг с корзинами, полными розовых лепестков. Следом за юношами вошли четыре девушки. Их руки тоже не пустовали – роскошные кремовые одеяния, «достойные красоты нового сказителя», драгоценности, «достойные разума нового сказителя», и еще что-то в кованой черной шкатулке. Вот об этом «чем-то» Масуд, как ни силился, не мог прочитать ни слова в мыслях девушек. Перед его глазами стояла странная, ничего ему не говорящая картинка: необыкновенно красивая и столь же непонятная вязь темно-желтых узоров на ладонях, золотые наперстки и… узкий кинжал с ручкой, отделанной радужным перламутром.
Однако загадка почти сразу же разрешилась. Девушки раскрыли эту самую шкатулку и в двух пиалах развели густой черно-зеленый состав со специфическим запахом. То была, без сомнения, драгоценная хна – растение, врачующее плешивых и украшающее буйной гривой коротко стриженных.
Однако вместо того, чтобы нанести резко пахнущий состав на волосы Масуда, и без того густые, девушки принялись кисточками наносить мазь на руки и ступни. Коричневые узоры, выпуклые от обилия состава, подсыхали довольно быстро, и потому художницы работали молча и сосредоточенно. Однако им понадобилось немало времени, чтобы закончить свой труд. Уже и солнце ушло на покой, оставив после себя стихающий зной… Уже взошла на небе луна, наполнив дворцовый сад призрачными тенями…
– Пусть величайший из сказителей, прекраснейший из женихов не смывает этот состав до утра, – прошелестел голосок одной из девушек. – Утром мы придем, чтобы избавить его от избытка краски и показать, как дóлжно быть одетым жениху на свадьбе.
– Слушаю и повинуюсь, – поклонился Масуд. Честно говоря, он и пошевелиться-то боялся, чтобы не стереть изумительных узоров.
– Названный брат нашего повелителя может двигаться без ограничений – рисунок не размажется.
Девушки исчезли, лишь остался в воздухе витать запах их притираний – жасмин и пачули, амбра и сандал, да тысячи розовых лепестков, умирая, отдавали покоям «названного брата магараджи» свой упоительный аромат.
О да, теперь Масуду куда легче было представить, какой пытки ему удалось избежать. Однако провести ночь в удушливо-сладком воздухе комнаты он не мог и потому, распахнув настежь окна и двери, вышел на террасу, в этот ночной час щедро освещенную полной луной.
Тепло струилось от беломраморных стен дворца, покоем дышало все в ночной тиши. О, как бы юноше хотелось, чтобы не одиноким корабликом плыл он сейчас в волнах этой колдовской ночи! Но, увы, ничьи шаги не нарушали покой уснувшего сада – шелест ночного бриза в листве мандариновых деревьев был единственным звуком в дворцовых сумерках.
«Нет… Не только ветерок сейчас разделяет мое одиночество…» – Сердце Масуда гулко застучало.
Внизу, у самой кромки деревьев, показался чей-то силуэт. Тоненькая девушка смотрела вверх, на террасу, где в полутени едва можно было различить фигуру Масуда.
Юноша уже стал думать, не привиделось ли ему это, действительно ли в тени деревьев кто-то стоит. Но тут девушка решилась и сделала пару шагов вперед. Теперь лунный свет обливал ее всю, превращая из призрака в живого человека. В живую красавицу с тонкими чертами лица, тяжелым узлом волос на затылке, заставлявшим слегка откидывать назад голову, и стройной фигурой, которая подчеркивалась темным сари.
«Кто она, эта краса, что не боится гулять по княжескому саду? Быть может, пери из гарема, быть может, служанка жены магараджи или, о Аллах, моей невесты?»
Если бы сейчас кто-то подслушал мысли Масуда, он бы здорово повеселился. Ибо в гареме живут вовсе не пери, а вполне живые женщины, причем иногда с характером более чем вздорным. Да и не у всякого властелина есть гарем… Как не было его и у магараджи княжества Нарандат, ныне свободного от проклятия Раджа Великого.
Однако Масуд этого ничего не знал и потому мог строить предположения одно забавнее другого. Должно быть, эта молчаливая игра продолжалась бы еще долго, если бы девушка не поправила шаль на плече. Свет луны был столь ярок, что Масуд увидел черные узоры, сплошь покрывающие руки девушки от кистей до кончиков пальцев. Точно такие же, какие старался не размазать и он сам…
«Так это она, моя невеста… Красавица, настоящая гурия! Должно быть, Аллах великий все же решил, что я не очень провинился перед ним, если приготовил мне такую судьбу».
Коварство судьбы велико, воистину более чем безбрежно. Эта великая злодейка, для того чтобы приворожить доверчивого человека, не брезгует никакими методами. А что может быть волшебнее, чем переменчивый голубой свет, который изливает с небес таинственное и насмешливое светило?
Одного не может лунный свет, превращающий дурнушек в красавиц, – столь же волшебно изменить скверный характер. Обмануть глаза просто, но вот слух – куда сложнее. Иногда достаточно лишь звука голоса такой чаровницы, чтобы навсегда бежать, предпочитая одиночество самым сладким соблазнам.
Увы, эти мысли пришли к Масуду много позже, однако, к счастью, до того мига, когда он решился заговорить с красавицей. Более того, даже решившись окликнуть незнакомку, он еще колебался, стоит ли начинать разговор сейчас, в коварно переменчивом лунном свете.
Однако все же решил, что не будет ничего дурного, если он просто вежливо кивнет и пожелает прекрасной незнакомке (ведь можно же иногда скрыть собственные знания) хорошего вечера.
– Да охранит тебя, красавица, Аллах всесильный и всевидящий дюжину раз по дюжине лет! – учтиво поклонился Масуд.
– Добрый вечер и тебе, сказитель и мой будущий супруг! – улыбаясь, проговорила девушка.
– Ты знаешь, кто я? – Масуд старательно делал вид, что он… скажем так, весьма недалек.
Джая Рана рассмеялась.
– Даже если бы я не знала… Тебя выдали первые же слова. Ты сладкоголос и веруешь в Аллаха всесильного. А здесь, под гостеприимным кровом дворца, только один сказитель и названный брат моего отца обладает этими качествами.
Улыбка девушки не увяла, но стала суше и расчетливее.
– Не стоит делать вид, что ты удивлен, иноземец Масуд. Как не стоит думать, что женщины ненаблюдательны и непроходимо глупы. Иногда нам просто удобно казаться такими. Некоторые из нас думают, что глупость и слабость – самые сильные их черты.
Масуд несколько опешил от этих слов.
– А ты, выходит, думаешь иначе?
Девушка пожала плечами.
– Если бы я пыталась тебя завоевать, мечтала о твоем внимании, то, быть может, тоже вела бы себя, как глупая курица. Однако обольщать тебя не входит в мои намерения. Напротив, сейчас, в тиши последней ночи перед всей этой суетой, я хочу заключить с тобой уговор.
Масуд решил, что не будет читать мысли этой удивительной девушки до того мига, пока не услышит всего, что она сама хочет сказать. Быть может, это странное замужество не менее удручающе и для нее.
– Я весь внимание, прекраснейшая.
Джая молчала. Она не пыталась приблизиться, Масуд тоже сохранял неподвижность. Словно фигуры на шахматной доске, они готовились к партии, которую оба желали выиграть. А иначе зачем играть?
– Я хочу уговориться с тобой вот о чем, – наконец начала Джая. – Пусть в глазах всего мира мы будем мужем и женой. Я согласна играть эту роль сколь угодно долго и столь же усердно. Однако только на людях. А вот оставшись наедине, мы вновь будем сами собой – незнакомыми мужчиной и женщиной, насильно отданными во власть друг друга.
– Объяснись, красавица. Твои речи неясны.
Масуд уже понял, чего хочет его «невеста». Но, как и в делах торговых, предпочитал выкладывать на стол все карты, дабы не оставалось неясностей. Сколь это вообще возможно для человека, и так не всегда понимающего, чего именно хочет собеседник, пусть даже тот и изложил свои пожелания вслух, причем неоднократно.
Девушка молчала. Должно быть, сколь ни смела она была, выйдя в сад в этот ночной час, все же решиться назвать вещи своими именами еще не могла. Или опасалась… Или просто взвешивала, стоит ли, не отрежет ли она себе таким образом пути к отступлению.
Масуд ее не торопил. И потому, что ему торопиться-то было некуда, – не он решился на разговор в эту таинственную пору, и потому, что сам был бы не прочь остаться мужем лишь напоказ.
