Виктория Абзалова - Вопросы цены и стоимости
- Пожалуйста… пожалуйста… - Равиль бессвязно всхлипывал и кусал губы. Такого с ним еще не было, и он не понимал нравится ему это или нет.
- Чего ты хочешь? - вкрадчиво поинтересовался мужчина, лаская яички юноши и одновременно сжимая член у основания, опять не позволяя ему кончить.
- Пожалуйста… - наслаждение больше походило на пытку. - Я больше не могу…
- Еще рано, - Ксавьер ловко удерживал извивающиеся бедра и дразнил тугую дырочку меж восхитительно соблазнительных ягодиц пальцами.
На мгновение рука его замерла, как будто обнаружив нечто неожиданное, и мужчина даже отстранился, - но лишь на миг. Непомнящий себя от возбуждения мальчик не почувствовал заминки, и Ксавьер резко вошел в пылающее податливое тело, уже не сдерживая ни себя, ни любовника.
Мальчишке хватило нескольких толчков, он кончил с криком, забрызгав себя до груди. Сокращение упругих стенок, тесно обхвативших член мужчины, приблизило и его оргазм. Выплеснувшись, Ксавьер поднялся, небрежно набросив простыню на распростертого без движения юношу, и присел рядом, задумчиво рассматривая измученного мальчика. Подумать ему было о чем: ангелочек Поль оказался не так уж невинен!
Ибо его очаровательная попка, хоть и была приятно тугой, но явно уже успела познакомиться с той частью тела, которая делает мужчину мужчиной…
Чувствуя себя опустошенным душевно и выжатым физически как никогда, Равиль отодвинулся с тихим стоном, когда Ксавьер прилег рядом, но небрежный вопрос заставил его буквально подскочить:
- Ну как ты, малыш? Или с прошлым любовником было лучше? - поддевка в голосе могла и почудится, но все равно будто ошпарила!
Ошеломленно распахнув глаза и рефлекторно натягивая на себя испачканную спермой простыню, юноша потрясенно смотрел на мужчину: прошлым любовником? О чем он… С языка чуть было не сорвалась какая-то неловкая нелепость об Ожье, а потом его обожгла другая мысль: разумеется, было невероятно глупо и бесстыже изображать из себя девственника, хотя уже почти год скоро, как он ни с кем не был. Но что если Ксавьер по какой-то причине (какой-то?! один поцелуй в саду на свадьбе Грие чего стоил!) тоже сделал вывод о его распущенности и предложил поехать с ним поэтому?!
- Любовника… - выдавил Равиль занемевшими губами.
Ксавьер насмешливо выгнул бровь, с интересом наблюдая, как прелестный румянец смущения сменяется на лице юноши прозрачной бледностью.
- Лисенок, давай не будем начинать с вранья! Не считал же ты меня настолько наивным, что я не способен отличить девственника от… надкушенного яблочка.
«Лисенок» побледнел еще пуще и закусил нижнюю полную губку, опуская ресницы и сводя крылья бровей до знакомой складочки.
- Не было у меня никакого «любовника» в таком смысле! - но хватило его лишь на короткую вспышку, и следующие слова вышли уже жалобно. - Все не так… не то…
Равиль потерялся окончательно под жгучим взглядом черных глаз, которые отнюдь не собирались сколько-нибудь щадить его. Слишком внезапно, слишком рано пришлось объяснять то, что он вообще желал оставить далеко позади, ради чего и кинулся не обернувшись в этот омут!
- Не то? - Ксавьер был заинтригован и вместе с тем удовлетворен: смятением, унижением и еще больше обнажившейся уязвимостью мальчишки.
За все проволочки маленького Поля нужно было хорошенько проучить, а игра с ним затягивала все глубже. «Не так, не то…» - неужели насилие? А потом его пригрел Грие… Предположение заслуживало внимания, особенно если вспомнить, как тот оберегал своего рыжика и носился с ним, хотя все равно странный порыв для Ожье. Конечно, мальчик очень красив и нежен, - так что в целом ничего неправдоподобного… И какой же дает простор!
- Что ты, малыш, - заметил мужчина укоризненно и погладил юношу по бедру. - Что ты так вскинулся! Я же не батюшка, чтобы о грехах спрашивать, и ни в чем не упрекаю… А это тоже оттуда?
Ладонь скользнула дальше, ложась на шрам от ожога, и Равиль вздрогнул, замирая в руках мужчины. Собственно, да - шлюхой его еще не назвали, зато если он не успокоится и не прекратит дергаться, то Ксавьер точно решит, что он обманывает, а тогда любая правда покажется просто отговоркой.
- Да, почти, - проговорил юноша. - Теперь это уже не имеет значения!
Как ни решительно прозвучал тон, Равиль сам не верил в свои слова, и мужчина, придирчиво отслеживающий каждый взмах его ресниц, каждый неровный вздох, - не мог этого не заметить. А как же… - Ксавьер фыркнул про себя, - оно и видно, что не имеет! К тому же рубец совсем свежий, кожица очень тонкая, по краям шелушится местами - забавная «болезнь» внезапно поразила малыша Поля.
- Тогда успокойся, золотко мое, прекрати нервничать, - он потянул вяло упиравшегося юношу, опрокидывая навзничь на постель и нависая сверху. - И иди ко мне, я опять хочу тебя! Тебя невозможно не хотеть…
Разузнать о шраме и подробностях утраты невинности маленьким рыжиком он еще успеет, а пока стоит просто наслаждаться восхитительным юным телом в его постели.
***
За первой ночью последовали другие, не менее изнуряющие. Мужчина вел себя как пьяница, дорвавшийся до королевских винных подвалов, безудержно насыщая свои неуемные аппетиты, так что, поневоле припоминая науку избавления от засосов и прочих следов неумеренной страстности, Равиль уже мечтал об обычном небрежном поцелуе и хотя бы одной ночи спокойного сна от заката до рассвета.
- Не упрямься, малыш! - ворковал в ушко настойчивый Ксавьер, ловко подминая своего юного любовника под себя, тиская его член, яички или массируя кончиками пальцев податливое, уже опять растянутое колечко мышц. - Разве не нравится?
Член стоял, подтверждая, что да, ему - вполне нравится, и юноша сдавался, позволял делать с собой все, что хотел мужчина, отвечая по мере сил, - ведь они вместе, пара, партнеры, кажется это так называется… Радоваться должен, что Ксавьер так хочет его, тут уж ни о какой жалости, христианском милосердии к обделенному - речи вести не приходится! Чистая неприкрытая страсть…
Правда, дорога для него превратилась в испытание на прочность, и вскоре забот прибавилось еще больше. Равиль выматывался уже не ради того, чтобы казаться полезным, а исполняя наконец те самые «обязанности», по поводу отсутствия которых так волновался вначале.
Надо отдать должное, от него не потребовалось ничего выдающегося или чего-то, что он не узнал или не увидел при Ожье. Однако он сам не заметил как чудесным образом обычный перевод преобразился в нечто иное, постепенно ложась на его плечи необходимостью за всем проследить, все узнать, договориться со всеми и обо всем.
Спору нет, душу грело сознание, что он не висит на шее, и как бы там ни было, но свой хлеб все-таки ест не за место в теплой постели нового господина. Ни у кого язык не повернется его упрекнуть! Зато приходилось буквально сбиваться с ног изо дня в день, разузнавая, выспрашивая, оговаривая и снова договариваясь. Юноша уставал до того, что не засыпал, а почти терял сознание, уткнувшись носом в подушку, после того, как Ксавьер оставлял его в покое, и совсем уже ничему не возражал, привыкнув к ощущению властно сжимающих его рук.
Красоты Венеции прошли мимо его сознания, Равиль не вылезал из контор, а когда дело доходило до визитов в уважаемые дома, меньше всего его заботила обстановка! Он не мог позволить себе расслабиться, допустить малейшую ошибку и ударить в грязь лицом перед своим новым окружением.
Особенно теперь, когда не приходилось рассчитывать, что надежные руки Ожье подхватят и укроют его в любом случае…
Обратиться за помощью к Ксавьеру, пожаловаться, - что-то его останавливало. Наверное, пресловутая гордость, которую непонятно откуда умудрялись рассмотреть в бывшем рабе чуть ли не каждый второй, если не первый. Сам он, в себе ничего подобного не обнаруживал, наоборот, все больше хотелось уткнуться в сильное плечо, замереть, затихнуть и ни о чем не думать хотя бы пять минут.
Увы, у всего этого было лицо и имя, и как раз его Равиль упорно пытался забыть. По счастью, у него все еще оставалась опора, которая пока не подводила: упрямство и целеустремленность никуда не делись из-за одной неудачи, какой бы сокрушительной она не стала для сердца, вдруг осознавшего, что оно есть, что оно живо, молодо, хочет любить и греться у пламени любви…
Зажав его в кулак, Равиль сказал себе, что все это тоже нужно просто пережить, не упустить шанс показать на что он способен, надеясь никогда больше не заслужить упрек, что ничего не представляет из себя, кроме «смазливой мордашки» и «очаровательной попки». Все было совсем неплохо, убеждал себя юноша, пока однажды утром не осознал, что загнал себя совершенно.
Его трясло, и ужасно болела голова. Конечно, ему было не привыкать вставать в любом состоянии, но ведь сейчас не было нужды насиловать себя. Просто необходимо денек отлежаться…
