Рената Башарова - Исповедь бандерши. 100 оттенков любви за деньги
Какая Афродита, я вчера просто лыка не вязала.
Вот мы подъехали к достопримечательности.
Опять «наливай, наливай, наливай».
Потом меня стало тошнить. Я отошла от них подальше.
Потом я услышала резкий звук отъезжающей на бешеной скорости машины.
Потом я закурила и села на холодную морскую гальку.
Вдруг услышала полицейскую сирену, ко мне бежали люди в форме.
Полицейский участок, камера, лежащая на столе «улика» — сто граммов кокаина в свертке, извлеченном из моей сумки…
Платье! Это просто дурной сон! Это не со мной. Я исступленно щипала себя.
Боже мой, моя жизнь просто кончена. Я плакала так, что не могла открыть глаз — опухли. Бабушка, моя любимая старенькая бабушка, она так ждала меня. Из экономии я звонила очень редко, раз в две-три недели. Я просила не болеть, не умирать, и она мне всегда обещала, что дождется меня, не умрет, не обняв меня. Моя бедная мама, я уже никогда не увижу ее, никогда не попрошу у нее прощения. Рыжий котик Пусик. Я его подобрала на улице совсем комочком. Воспитывала его, разговаривала, как с человеком. И в благодарность он ходил за мной хвостом. Прибегал на зов, как собачка. Когда я ложилась спать, он, уютно урча, устраивался у меня под боком. И он не дождется меня…
А Максим! У меня уже не было сил плакать. Боже мой! Господи Иисусе, помоги мне! Что же мне делать-то? За что ты так наказал меня жестоко?
Вчера мне сказали, что мне за торговлю наркотиками грозит срок от десяти до пятнадцати лет. Да я выйду уже старухой! Я тут просто одичаю за пятнадцать лет. Бабушку я уже не увижу, ей ведь восемьдесят шесть уже…
Я обхватила голову руками и качалась из стороны в сторону. Да лучше б я умерла. Звякнул замок двери. На пороге стояла молодая, красивая киприотка-надзирательница. Меня вызывали на допрос.
Оказывается, я — наркодилерДопрос меня окончательно добил. Если до этого у меня теплилась хоть какая-то надежда, что это ошибка, что утром все встанет на свои места, то теперь хоть в петлю лезь.
Полицейский добивался от меня признания, от кого я получаю товар. Оказалось, что есть свидетели того, что я занялась этим бизнесом, как только прилетела в их страну. Ну, конечно, Галкина работа! Только зачем это ей? Я никак в толк не могла взять. Удрученно я вернулась назад, в камеру. Дверь за мной уже не закрывали, я могла свободно передвигаться по коридору.
Камер тут было шесть. Двухместные, чистенькие. Посредине небольшой квадратный столик. Когда я вернулась назад, у меня в камере сидела какая-то долговязая девица. Как оказалось, полячка. Подруга по несчастью, тоже за наркотики. Бесстрашная перевозчица проглотила с едой килограмм упакованного в гранулы кокаина! Спокойно перелетела границу, и не успела она в кипрском отеле зайти в туалет, чтоб достать из себя товар, нагрянула полиция.
Эту дурочку подставил тот же, кто дал ей этот кокаин. Бог мой, они все повязаны: и полиция, и наркоторговцы. У нас просто нет шансов. И какая отчаянная! Если б хоть одна гранула лопнула в ней, она скончалась бы на месте от передозировки. Повезло. Да хотя какая разница. Ей светит пятнадцать лет, как и мне. Неизвестно, может, в таком случае лучше б лопнула эта чертова гранула.
А мне хотелось умереть. Позвонить пока не давали. Правда, кормили хорошо. Давали ветчину, сыр, оливки. В коридоре стояло молоко. Много бутылок. Если кончалось, ставили еще. Стоял автомат с горячей и холодной водой. Рядом чай, кофе, сахар. Прям отель, ети их мать. Живи и радуйся.
Впрочем, некоторые так и поступали. В соседней камере жила персиянка. А может, и не персиянка, но откуда-то с Востока. По-английски она понимала плохо. Так вот, приехав на Кипр работать нелегально, она через два месяца попалась полиции. Они, наивные, хотели ее назад, домой, отправить. Но не тут-то было. Девчонка знала свои права. Знала, что, если она не дает добро на вылет, силком ее отправить не имеют права. Вот и сидит она здесь уже полгода — кормят, поят. Просто как сыр в масле катается. Домой-то нельзя, там война.
Остальные, в основном, девчонки, приехавшие по контракту и нарушившие его. Они сбегали с места работы с бойфрендами. Их, естественно, отлавливали и возвращали на родину. Сидели они тут по два-три дня, пока билеты им не оформят.
Одни мы с полячкой тут были всерьез и надолго. Мы с ней плакали в два голоса, она гладила меня и утешала, смешно ставя ударение на последнем слоге:
— Ну не плакать, не думай, не думай…
Через две недели, ничего не объяснив, меня отпустили. Я все никак не могла поверить. Я уже настроилась провести всю свою молодость в тюряжке. Мне отдали мои вещи, деньги. Ровно двенадцать лир и пятьдесят центов. Когда я немного отошла от тюрьмы, так ничего и не понимая, увидела стоящую на пыльной обочине дорогую машину. Водитель посигналил и махнул мне рукой. Я подошла к машине и обомлела. За рулем сидел невозмутимый незнакомец из кипрского сада с китайскими розами. Которому я, при последней, правда, она же и первой была, встрече показала fuck!
АмнезияЯ остановилась перед капотом «ягуара». Водитель, откинувшись на сиденье, как-то надменно смотрел на меня. Потом медленно открыл дверцу машины, вышел и стал рядом со мной. Достал из кармана пачку сигарет и открытую протянул мне. Все эти действия происходили в полнейшей тишине. Я с наслаждением затянулась, чувствуя, как кисловатый дым наполняет легкие. Не зная, как к нему обратиться, я спросила по-русски:
— Как вы здесь оказались?
— А ты лучше спроси, как ты здесь оказалась, — на чистом русском языке небрежно ответил он.
Не ожидала услышать родную речь, думала услышу английское: «What?» Поэтому я не сразу сообразила, что ответить. А мужчина молчал, не собираясь помогать мне в продолжении беседы.
— Тогда позвольте у вас поинтересоваться, что я тут делаю? — наигранно манерно спросила я.
— Я тебе не ровня, девочка. И со мной таким тоном разговаривать не нужно, — осадил он меня, в его голосе слышались металлические нотки. — Так вот, довожу до твоего сведения: из полиции выкупил тебя я. Заплатил за твою душонку огромную сумму. И теперь я предлагаю тебе обдумать, как ты будешь отдавать мне долг!
Потом развернулся, нырнул внутрь салона, бросив мне через плечо:
— Садись в машину.
Я послушалась, села, как зачарованная. Вот проклятие. Теперь меня продадут в какой-то бордель и я буду годами отрабатывать долг. А может, я буду наркотики перевозить, как та полячка?
Юлия, какая же ты самонадеянная идиотка! Весь мир гудит о том, что за границей торгуют нашими девчонками, многие едут и пропадают. А я была убеждена, что все это придумки нашего правительства. Мол, специально стращают, чтоб не выезжала на заработки рабочая сила. Мы и дома нужны. Поднимать нашу экономику. И вот — картина маслом! Как же все банально вышло. И страшно…
— Разве я смогу что-то решать? Вы продадите меня в бордель? — обреченно спросила я, глядя в последний раз на быстро мелькающие пейзажи за окошком. С корабля на бал. Из тюрьмы в бордель. И неизвестно, что лучше. В борделе меня измочалят до смерти.
В долинах гор раскинулись виноградники с поспевшими сочными ягодами. Вдоль дороги на тротуарах стояли нарядные мандариновые деревца с едва заметными зелеными завязями. Возле крылечек беленьких домишек с черепичными крышами стояли кадки с фикусами, какие-то волшебные розовые цветы ниспадали через заборчики, украшая фасады уютных жилищ. Я жадно ловила глазами всю эту красоту, как будто в последний раз видя это, как будто прощаясь с жизнью. Все тут будет идти своим чередом. Счастливые семьи и дальше будут жить своей тихой жизнью в нарядных домиках, мандарины поспеют, виноград уберут…
А ты, душа моя, будешь отрабатывать свою свободу в вонючем подвальчике, ублажая турков и приезжих арабов. Самые нищие слои населения. Будешь отрабатывать, пока не отдашь богу душу. А может, пока окончательно не потеряешь товарный вид…
Так я молча ехала и мысленно разговаривала сама с собой. Мой «спаситель» молчал. Он был раздражен. На мою просьбу выключить кондиционер он только досадливо цыкнул. А мне уже стало все равно. В таком случае лучше покориться обстоятельствам. А потом, может, судьба подкинет мне шанс на спасение. Я чувствовала такую душевную усталость, как будто сто лет прожила. Мне не хотелось ничего. Даже слез не осталось. И ни одной мысли в голове. Даже домой звонить не хотелось… А что им сказать? Да у бабушки приступ сразу случится!
«Ягуар» мчался по трассе, по бокам нависали высохшие за лето горы, синее-синее небо и больше ничего. Я закрыла глаза и, на удивление, задремала.
Машину тряхнуло, и я очнулась… в аэропорту.
— Вытряхивайся, пьяница! — хмыкнул он, доставая из бардачка мой паспорт и билет на самолет. Мне?
— Я не пойму ничего, — обомлела я, глупо уставившись на билет.
