Неизвестен Автор - Дюрер
В небольшой церквушке на окраине Питера, я долго беседовала с молодым батюшкой. Он утешил меня, но велел отказаться от чернокнижия. И предупредил, что сделать это будет непросто.
Я, отстояв службу, и поблагодарив за свое спасение, поехала на Петроградскую сторону, где жили родственники моей Юльки. Почти успокоенная, я приехала в Москву, в конце августа.
***
Дома меня встретили радостно, стали рассказывать новости, я много говорила о Петербурге, о том, как ездили в Павловск, о том, что в Питере все другое, и , что даже кошки там не такие, как Московские:
Продолжая рассказывать, я подошла к окну, и запнулась - во дворе , облокотившись на решетку, стоял Владимир и смотрел на мои окна. Я, как ужаленная, задернула занавеску.
Значит, все продолжается.
Он звонил мне каждый день - я бросала трубку. Он подкарауливал меня на улице, и внезапно хватал за руку, тащил в подворотню, так что сердце мое заходилось от страха и готово было выпрыгнуть и скакать по асфальту. Я отбивалась, царапалась, кусалась, кричала: "Оставь меня!" Он больно выворачивал мне руки прижимал меня к стене, вставляя мне колено между ног, горячо шептал: "Давай поговорим. Куда же ты рвешься? Ты все неправильно поняла. В этом нет ничего плохого."
Сдавленно спросила: "Ах, ничего плохого? А зачем же ты кук-лу:так?", укусила его, вырвалась и убежала. Воспоминание о кукле было самым мучительным. Было столько злости и ненависти в этом осквернении человеческого образа, что я чувствовала приступы физиче-ской боли, вспоминая ее заломленные руки, истерзанное тело и взгляд стеклянных глаз.
"Мы созданы друг для друга. У тебя есть сила, и будем вместе. Я смотрел на Таро - они мне сказали, что мы должны быть вместе, и только с тобой я смогу сделать, то, что я хотел! Ты сможешь делать, то, что никто не умеет, все , что хочешь, всех подчинишь своей воле" и прочий бред. Потом, видя что мысли о мировом господстве меня не увлекают, сменил репертуар: " Я же люблю тебя. Ты же моя первая женщина - мы навеки связаны. Ты так красива. Твои глаза снятся мне каждую ночь. Я хочу тебя, я тебя желаю. Я знаю, ты притворяешься, но ты тоже обожаешь меня. Я же вижу, тебе нравятся такие , как я!" Это все наговаривалось мне автоответчик, присылалось в письмах, закидывалось мне вместе с камушками в форточку, шепталось, когда ему удавалось меня поймать во дворе.
Исчерпав способы физического воздействия, он принялся за магию, и тут я узнала, что значит поговорка "из огня , да в полымя". Он являлся мне в снах, по большей части, эроти-ческих, он постоянно мерещился мне на улицах, на что я, следуя другому народному совету, постоянно кре-стилась, его лицо вдруг очень четко, возникало в моем сознании, словно в мой мозг вставляли диапозитив с его портретом, и я никак не могла отвязаться от этого, все же, прекрасного образа. У меня были галлюцина-ции его запаха, его голоса -я периодически слышала его голос, зовущий меня по имени; его прикосновений - вдруг кто-то словно клал руку мне на грудь, или я чувствовала, что кто-то коснулся моих волос.
В сентябрьскую ночь накануне моего дня рождения, я проснулась от ощущения сжимающих меня объятий, причем, сила обнимающих меня "рук" постепенно усиливалась, и в какой-то момент, я поняла, что вот-вот я не смогу дышать. Я попыталась крикнуть, но по законам жанра horror movies, из горла вылетел только слабый стон, к счастью - в комнату, вбежала моя любимая собака лайка по прозвищу Амудсен, и громко гавкнула. "Объятия" разжались - я с трудом протянула скованные страшной слабостью пальцы к кнопке при кроватной лампы, загорелся свет. Утром я очнулась, от сильной головной боли. Кроме того, меня било в лихорадке. Матушка, измерила температуру, охнула, вызвала врача.
Доктор, осмотрев меня, словно конферансье, торжественно объявил: "Воспаление внутреннего уха!" И меня госпитализировали.
***
Я предупредила своих домашних не сообщать мое местонахождение. Лечение мое подходило к концу, почти восстановился слух и уже не так мучили головные боли. Соседки по палате обучали меня вязать, делать мережку и ,попытались было, обучить игре в дурака - но после моих приключений карты стали мне крайне неприятны, и я не могла без отвращения смотреть на их сращенные по законам сиамско-близнецовой анатомии, туловища с двумя головами.
В больницу время от времени забегали однокурсники, родственники, Юлька. Как-то она приволокла с собой своего кузена, Виктора, и, многозначительно подмигнув мне, удали-лась, на какое-то "срочное собрание в институте". Виктора я несколько раз встречала на Юлькиных днях рождения, которые всегда проводились в один и тот же день - 25 июля. Мы даже пару раз танцевали с ним медленный танец, вяло перебирая ногами, потом вместе курили на балконе, беседовали не помню уже о чем: В этот раз он куда-то пропал, и , помнится, Юлька в разговоре обронила, что брат уехал в археологическую экспедицию, на все лето. К разочарованию Юльки, имевшей идею фикс устроить наше с Витей "будущее", я не заинтересовалась столь "небрежно" поданной информацией -мысли мои были лишь о моем тевтонском Ромео.
Кузен Виктор учился в историко-архивном на пятом курсе, писал диплом - что-то по скифским делам, был высок, невероятно худ, сутул, имел темные вьющиеся волосы, крупный, горбатый нос, доставшийся от армянской мамы, карие глаза - чуть на выкате, и склонную к загару, смугловатую кожу, и неприятную манеру хрустеть всеми многочисленными суставами своего тощего тела.
По иронии судьбы, которая, как это было не раз доказано, любит рифмы, Виктор год назад лежал в этом же отделении с какой - то особо тяжелой ангиной. Он-то и рассказал мне, как можно потихоньку от постовой медсестры, проходить в душ для сотрудников, и даже принес из дома сохранившуюся с прошлого года отмычку от замка /как все историки, он был барахольщиком и занудой/.
Идти надо было длинным коридором, освещенным неживым светом люминесцентных ламп, в самый конец, и возле кастелянтской завернуть за угол, а там, в небольшом закутке и находился заветный душ.
Я ходила туда каждую ночь, часов в 12, тщательно оглядевшись, и приготовив на всякий пожарный байку о "таблетке снотворного".
***
Было около часа ночи, когда я, веселая и вымытая, с еще мокрыми волосами, в одной ночной рубашке на голое тело, медленно брела к своей палате. Свет в коридоре выключили, далеко, на посту, горела настольная лампа. Все спали, из палат слышался равномерный храп, из комнаты медсестер - приглушенный смех, песенки из радио, бутылочный звон. "Ординаторы пришли", зевая, подумала я, и завернула за угол.
В какой-то момент, боковым зрением, я уловила некое движение в темноте, но было уже поздно. Сильная ладонь, зажала мне рот, меня подхватили, и через мгновение я оказа-лась в кастелянтской. Помещение освещалось бледным светом уличного фонаря, проникавшим через небольшое зарешеченное окно. Вокруг высились узлы с чистым бельем, стопки вафельных полотенец, про-стынь и пеленок. Все это я созерцала, будучи прижатой к стеллажу с аккуратно сложенными пододеяльни-ками, с заведенными назад руками. Почти с первой секунды, я поняла, кто это. И единственное, что меня удивляло, как он смог пройти через ночную охрану. "Я здесь торчу уже с семи часов. Как видишь, я неплохо читаю твои мысли". "Ааа, вот оно что". Почему-то я перестала его бояться, за это время. "Ты собрался, ме-ня в жертву приносить, что ли?" Он рассмеялся, резко развернул меня к себе, и сказал:
-Это ты меня в жертву принесешь!
-Что за фигня! Оставь меня в покое, пожалуйста, и хватит мне гово-рить всю эту высокопарную эзотерическую муть!
-Рожденная под знаком Девы, сильнее рожденного под Водолеем, ты - мой знак смерти.
-Как мне надоел этот дурацкий пафос! С меня - хватит! Я больше не верю в это.
-Нет, ты просто еще не знаешь, вернее, не хочешь знать: Но еще есть время:А сейчас:
-Отстань, оставь меня!
Он попытался поцеловать меня. Я оттолкнула его, он снова схватил меня за кисти рук, да так, что я застонала от боли. Быстро нагнувшись, я укусила изо всех сил его за руку, он охнул, и как-то ловко вывернув меня, оказался сзади, держа меня за заломленную правую руку. Я со всей силы дала ему по ногам, двинула локтем левой руки по ребрам, вырвалась, но споткнулась об узел и навзничь повалилась на груды белья. Вскочила, прыжком оказалась около двери, но тут он схватил меня за волосы, и, ловко намотав их на кисть, прижал меня к стене, а другой рукой:через мгновение я услышала столь любимый мною звук судорожно расстегиваемого ремня, еще через пару мгновений, моя рубашка была задрана, он специально помедлил, чувствуя, что меня уже сотрясает дрожь, и, застонав, одним грубым рыв-ком вогнал в меня свой огромный орган.
Умом я понимала, что это - спятивший мальчик, от которого можно ждать самых неприятных номеров, который, как говорится, не отделяет реальность от сказки, что у него в комнате страшная кукла, ангелы Апокалипсиса и что-то жуткое, засушенное в баночках.
