Александр Сосновский - Лики любви. Очерки истории половой морали
Диалектика взаимоотношений в семье нередко бывала еще более трагикомичной и противоречивой. Занимая в браке доминирующее положение, мужчина оставался единственным законодателем, настойчиво защищавшим собственные интересы. Неукоснительно добиваясь целомудрия, привлекая жену за неверность к ответу, муж в то же самое время почти ничем не ограничивал личные вожделения. Из этого противоречия развилось нечто, отнюдь не входившее в идеалы Возрождения, — адюльтер и проституция. Приходится констатировать, что прелюбодеяния во всех своих формах не сошли с исторической арены, а муж- рогоносец и любовник жены остались характерными социальными типами той эпохи. Во многом этому способствовало отношение к браку как к сделке, средству увеличить свое влияние или капитал. Аристократический брак часто бывал чисто условным: иногда молодых даже не знакомили друг с другом, а на парадное ложе рядом с новобрачной восходил уполномоченный представитель господина. В среде ремесленников, цеховых мастеров, купечества материальная заинтересованность тоже всегда стояла на первом месте.
Раб всегда мстит тем орудием, каким он был порабощен. Вне зависимости от сословной принадлежности жены никогда не упускали возможности поравняться с законными супругами в правах. И это несмотря на опалу, суровые, подчас варварские наказания, всегда угрожавшие неверным! Самое распространенное наказание, как и во все времена, заключалось в том, что муж с помощью слуг жестоко избивал застигнутых любовников. Случалось, он призывал соседей, чтобы выставить прелюбодеев на всеобщее осмеяние, но при этом позор падал и на его собственную голову. Наиболее жестокие прибегали к иным способам. Так, один итальянский дворянин передал изменницу-жену дюжине оплаченных негодяев, заявив, что «даст ей возможность насладиться любовью сполна».
Интересам ревнивых мужей служили и механические средства защиты, которые считались надежнее клятв в верности: хитроумные решетки, «запиравшие вход в сад земной любви». Имеются в виду так называемые пояса Венеры, первым изобретателем которых считается падуанский тиран Франческо II. Пояса изготавливались также в Бергамо и Венеции, поэтому они назывались еще венецианскими решетками и бергамскими замками. В ходу было выражение «запереть жену на бергамский лад». Подлинные «пояса Венеры» хранятся ныне в мюнхенском Национальном музее, в собраниях Венеции и Мадрида, в знаменитом музее мадам Тюссо в Лондоне. Некоторые из них делались из серебра или даже золота, отличались изящной чеканкой и украшались драгоценными камнями. Пояса исключали проведение полового акта, но не ограничивали естественных потребностей женщины. Они запирались сложным замком, ключ от которого находился у мужа. Однако назвать это средство надежным вряд ли возможно. Те же торговцы, которые продавали мужьям пояса целомудрия, предлагали их женам за немалые деньги запасной ключик. А иногда не требовалось даже этого. В предисловии к своим «Эпиграммам» К. Маро (1496—1544) сообщает о любвеобильной баронессе д'Орсонвиллье, которая отдает себя в руки любовника, а заодно и умелого слесаря. Такова убийственная ирония, изначально заложенная в бесполезной выдумке мужей!
Образ жизни высшего света мало способствовал облагораживанию нравов. Видя равного только в человеке своего круга, дамы-аристократки никогда не стеснялись перед камердинерами и пажами. Так же как в свое время римские матроны, они одевались и раздевались при помощи слуг, считая их скорее за животных, а не за людей. Их мужья заставляли служанок выполнять любые прихоти, посылали их провожать гостей в спальню или баню. Случалось, что красота становилась тем капиталом, который старались пустить в оборот. Молодые особы, очутившиеся благодаря расточительной жизни родителей в стесненном положении, приезжали в столицы, чтобы продать себя, удачно выйти замуж, добиться пожизненной пенсии. Соблазнительная приманка в виде жены, дочери или сестры помогала решению самых запутанных дел, достижению более высоких ступеней иерархической лестницы. П. Брантом (1540—1614) писал: «Очень часто мужья оставляют своих жен в галерее или в зале суда, а сами уходят домой, убежденные, что жены сумеют лучше распутать их дела и скорее доведут их до решения. И в самом деле, я знаю многих, выигравших свой процесс не столько потому, что были правы, а благодаря ловкости и красоте их жен». В бюргерской среде также выражались с циничной откровенностью: «В суд надо идти с женой», «Женщина всегда имеет неопровержимый довод», «Что может быть остроумнее женского тела, оно сильнее закона» и т. п. По мнению мелкого буржуа, для хорошенькой женщины огромной удачей было бы стать любовницей титулованного дворянина, а тем более монарха. Граждане Дижона гордились, что король остановил свой выбор на мещанке Гюгетт Жаклин, а лионцы приветствовали дочь торговца мадмуазель Жигонн, удостоившуюся той же чести.
Ни король, ни его вельможи не испытывали затруднений при выборе новой любовницы: к их услугам был целый штат придворных дам, который постоянно пополнялся за счет жен провинциального дворянства. Приглашение служить при дворе, как правило, означало особый знак внимания со стороны короля или принцев. Мужья в этих случаях не только смирялись, но зачастую поощряли связи жен с сюзеренами, строя на этом собственное благополучие. П. Брантом рассказывает: «Я слышал об одной благородной даме, которая при заключении брака выговорила у мужа право свободно распоряжаться собой при дворе... В виде вознаграждения она выдавала ему ежемесячно тысячу франков карманных денег и ни о чем другом не заботилась». Само собой понятно, что высокие покровители имели в делах любви преимущество перед законными супругами: когда им было угодно нанести визит даме сердца, мужу (а тем более любовнику) приходилось срочно освобождать ложе. Э. Фукс приводит следующий исторический анекдот о Генрихе II: «Однажды вечером король постучал в дверь Дианы Пуатье, как раз когда у той находился маршал Бриссак. Последнему не оставалось ничего другого, как поспешно спрятаться под кроватью. Король сделал вид, что ничего не заметил. Он попросил сладкого, и Диана принесла конфет. Генрих съел несколько штук, а часть бросил под постель, воскликнув: «Ешь, Бриссак!
Каждому надо жить!» Подобные неприятности выглядели еще пустяком по сравнению с тем, когда монарх награждал любовницу венерическим заболеванием, которое затем передавалось как в эстафете: Франциск I из династии Валуа заразился еще совсем молодым, а вместе с ним страдал весь двор и даже королева, которую изредка посещал августейший супруг.
Постепенно дворы сделались настоящими рассадниками разврата. Пресыщенная знать стремилась ко все более острым ощущениям. В порядке вещей стало делать посторонних свидетелями интимных сцен. Любовью занимались публично, прямо в обществе, в котором пировали. На оргиях женщина не принадлежала только одному участнику, а переходила из рук в руки, отдавалась на глазах любовника сразу нескольким его гостям. Разврат достиг Ватикана: многие из высших церковных сановников времен Борд- жиа и Ровере даже превзошли светских аристократов. В папском дворце царили усыпанные золотом куртизанки вроде Ваноццы, Джулии Фарнезе и других. Александр VI Борджиа устраивал оргии, в которых участвовал сам, его дочь, сын и святейшие кардиналы. Хроники переполнены сообщениями о противоестественных пороках. С. Инфессура пишет о Сиксте IV: «Этот папа, как всем известно и как то подтверждают факты, был любителем мальчиков и обвинен в содомском грехе. Ведь всем известно, что он делал для мальчиков, услуживавших ему в его опочивальне; он не только доставлял им подарки в несколько тысяч дукатов, но он осмеливался возводить их в кардинальское достоинство и одарять бенефациями епископатов. А ради чего другого, как говорят, он возлюбил графа Джироламо и его родного брата, францисканца Пьетро Риарио, впоследствии кардинала Санто Систо, как не из-за содомского греха? А что я должен сказать о сыне его цирульника? Этот мальчик, не достигший еще двенадцати лет, был неотступно при папе Сиксте IV; он наградил его чудовищным богатством».
Не говоря уже о присвоенном праве понуждать и насиловать чужих жен, вельможный феодал иногда не останавливался перед настоящими злодеяниями. Преступления одного из пэров Франции, маршала Жилля де Лаваля де Ретца являются потрясающим примером болезненного сладострастия. Безраздельно распоряжаясь жизнью и смертью своих подданных, он замучил в своем замке в Бретани более 800 детей, за что в конце концов и предстал перед церковным судом. Находясь под следствием, он написал Карлу VII письмо-исповедь: «Я не знаю, но мне кажется, что только мое собственное воображение заставляло меня так действовать, чтобы испытать наслаждение, без сомнения насылаемое дьяволом. Восемь лет назад мне пришла в голову эта идея... Случайно я нашел в библиотеке латинскую книгу, описывающую жизнь и нравы римских цезарей; книга эта принадлежала перу историка и ученого Светония. Она была украшена многими хорошо исполненными рисунками, изображавшими грехи этих языческих императоров. Я прочел в ней, что Тиберий, Каракалла и другие цезари забавлялись с детьми и что им доставляло удовольствие мучить их. Прочтя все это, я пожелал подражать цезарям и в тот же вечер начал этим заниматься, следя по рисункам, бывшим в книге». Де Ретц приказывал слугам перерезать детям горло, отделять голову от туловища, разбивать ее палками, отрывать половые органы. Иногда он привязывал ребенка к железному крюку, вспарывал внутренности и, пока тот умирал медленной смертью, насиловал его. «Останки же тел сжигались у меня в комнате, за исключением наиболее красивых голов, которые я хранил как реликвии. Я не могу в точности сказать, сколько детей было таким образом убито, но думаю, что не меньше 120 в год. Часто я упрекаю себя и жалею, что шесть лет назад оставил службу Вам, высокочтимый господин, потому что, оставаясь на службе, я не совершил бы столько злодеяний. Но я должен признаться, что был принужден удалиться в свои владения вследствие непреодолимой страсти и вожделения, которые я сочувствовал к дофину, Вашему сыну, — страсти, которая однажды едва не заставила меня убить его, как я потом убивал маленьких детей, подстрекаемый дьяволом. Я заклинаю Вас, мой грозный господин, не погубить Вашего покорного вассала и маршала Франции, который хочет путем искупления своих грехов спасти свою душу». Несмотря на смиренное покаяние, де Ретц был осужден и сожжен на костре в 1440 г. в Нанте.
