Рей Гордон - Желанию нет предела
Оказавшись между моих бедер, он лизал, сосал, затем, затаив дыхание от восторга, ждал, когда из срамных губ выскакивал банан. Вытащив зубами это лакомство из моей прелести, он смаковал нежный фрукт, затем доводил меня до сладострастного оргазма, обхаживая мой клитор.
Я долго и много думала о тех бурных днях, тех сумасшедших ночах, которые мы провели, предаваясь любви, занимаясь всем дозволенным и недозволенным, угождая любой прихоти друг друга, любому желанию, идя на любую сексуальную фантазию. Еще прошлой ночью, пока он не успел сообщить страшную новость, мы провели не один час, слившись в порыве страстной любви.
И подумать только, я понятия не имела, что он с самого начала трахает мою, с позволения сказать, лучшую подругу! Сука! Ублюдок! Почему он сказал, что это не моя вина? Неужели тут кроется какая-то психологическая хитрость с целью навести меня на мысль, что в самом деле я как раз и виновата?
Я стала думать о ней, своей лучшей чертовой подруге. Ей было двадцать шесть лет, на два года больше, чем мне, она не отличалась смелостью или представительной внешностью со своими невыразительными, редкими, растрепанными светлыми волосами, завязанными на затылке конским хвостом. Мои роскошные светлые, распущенные волосы были густы и завивались. Что же, черт подери, в ней есть такого, чего нет у меня? Чем она привлекала? Должно же в ней быть нечто, раз она увела у меня мужа. Но что?
Она была чувственна, хорошо образована и считалась моей подругой. Я даже мысли не допускала, что она может предложить свое тело Джиму и за моей спиной станет спать с ним. Я никак не могла представить, что муж изменит мне, да еще с Кэролайн! «Она сука, — решила я, — шлюха, легкомысленная девица». Но она увела Джима.
В доме было тихо. Лишь мои думы, вихрем проносившиеся в голове, думы о ненависти и мести, нарушали спокойствие. «Теперь здесь навсегда воцарится тишина, раз этот дом перестал быть супружеским очагом», — размышляла я, однажды вечером сидя в гостиной. Мы собирались завести детей, по крайней мере я так думала. Видно, топот маленьких ножек меньше всего приходил Джиму на ум, когда он вводил свой торчавший член во влажную щель Кэролайн и награждал ее своей спермой — спермой, которая принадлежала мне.
Одна я чувствовала себя так, будто нахожусь в вакууме. В огромной, черной дыре — пустой, бездонной, бессмысленной. Через месяц я почувствовала себя еще хуже. Я напрасно думала, что время исцелит мои раны, снимет боль. Еще одна записка, живо описывавшая каждую деталь того, как Джим и Кэролайн предаются любовным утехам, лишь обострила мой гнев, ненависть и горечь.
Стараясь забыть случившееся, я совершала длительные прогулки. Я сидела в парке и смотрела на пары, которые гуляли, взявшись за руки, и возненавидела их за взаимную любовь. Я наблюдала за парами, которые в супермаркетах, как и мы раньше, делали покупки на выходные дни, и испытывала отвращение к самой мысли о браке. Меня преследовали навязчивые идеи. Горечь поедала меня изнутри, появилось желание разрушать взаимные отношения. Если я ни с кем не встречаюсь, то другие не должны и подавно.
Я начала писать анонимные письма Кэролайн, в которых злобно врала, что Джим ей изменяет. Чтобы унять боль, я утверждала, что он посещает не только ее прелесть. Я ярко описывала, как его пенис входит в щели других женщин, как их липкие соки сверкают на его стержне, пока он трахается за ее спиной.
Конечно, она догадалась, что эти письма — моих рук дело, но мне было все равно. Мне становилось легче при одной мысли, что я заронила в ее душу семена подозрения. Семена, которые дадут всходы и, словно плющ, обвивающий дерево, задушат эту суку!
— Скоро ты найдешь себе хорошего человека, — утешали меня довольные собой замужние подруги. Любопытно, как проявляется человеческая природа, как люди получают удовольствие от несчастий других. Возможно, моя печаль напоминала им о том, как они счастливы? Они не лишились мужей, любви, плотских наслаждений. Я же лишилась всего.
Мои подруги начали жалеть меня. Они забегали на чашку кофе, стараясь подбодрить меня, все время говоря глупости. Полагаю, они желали мне добра, но я чувствовала, что им очень хочется скорее выведать мое настроение, нежели бескорыстно помочь. Я чувствовала себя уродом на арене цирка во время парада, а они все приходили посмотреть, показать на меня пальцем. Сполна насмотревшись на меня, они, смеясь, уходили домой и отпускали шутки в мой адрес.
Однако еще тяжелее стало переносить не моих так называемых подруг, а записки, безжалостные записки, сообщавшие откровенно и во всех подробностях то, что Джим с этой сукой вытворяли в постели. Я знала, что Кэролайн не стала бы опускаться до подобного сумасшедшего поведения. В конце концов она победила, завладев Джимом. Единственной целью таких записок было посыпать соль на мои раны.
Я понимала, что мне надо стряхнуть подавленное настроение. Назло счастливым парам, жалостливым женам, запискам надо было овладеть собственными эмоциями, перестать думать о Джиме и той суке. Вдруг так и произошло. Исцеление совершенно неожиданно началось одним субботним вечером, когда на моем пороге появился Тони, держа в руках отвертку.
Тони принадлежал Сэлли, жившей неподалеку подруге, которая любезно прислала мужа, узнав, что у меня сломалась стиральная машина. В свои тридцать с небольшим Тони сохранил привлекательность — черные волосы зачесаны назад, глаза карие, ровные белые зубы. К тому же он неплохо загорел во время недавнего семейного отпуска на Гран-Канарии. «Хороший улов, — решила я. — Сэлли везет».
Она мне гордо и самодовольно говорила, что Тони никогда не сбивался с пути и оставался верным. Но и я все время думала, что Джим хранит мне верность. А что если муж Сэлли такой же, как и Джим, обманщик? Ублюдки!
— Входи, Тони! — пригласила я, тепло улыбаясь.
Я не ожидала, что он прискачет, как рыцарь на белом коне, в тот же вечер. Надев красную мини-юбку и шелковую блузу, я собиралась одна пойти в бар. Мне в голову пришла безумная мысль напиться и забыть о существовании мира. Но я понимала, что такое поведение ничего не решит — мир все равно не перестанет существовать. Я могла попытаться изменить мир, мой мир, но не стереть его из памяти.
Тони вошел в переднюю и, когда я закрыла дверь, уставился на мои груди, на глубокую ложбину между ними. Я знала, что он разглядывал мои ноги, пока следовал за мной на кухню. «О чем он думает?» — спрашивала я себя, представляя, как он на ходу сверлит глазами мои округлые ягодицы.
— Она стирает, но не хочет сушить, — сказала я, указав рукой на старый «Бендикс». Он вытащил стиральную машину и снял заднюю стенку. Знал он или не знал, что делает, — мне было все равно. Я ненавидела мужчин, но, как это ни странно, на сей раз было приятно, что дома оказался самец.
Пока он возился со стиральной машиной, я приготовила кофе и села за кухонный стол. Смотря на Тони, я вспомнила, как Джим пытался исправить посудомоечную машину и сломал ее, как мы смеялись и все завершилось любовными страстями на полу кухни.
Предаваясь воспоминаниям, я вообразила, как Тони трахает свою жену. Я всегда с трудом представляла, как другие пары занимаются любовью, корчатся в оргазме, тяжело дышат. Но когда дело дошло до Тони и Сэлли, я обнаружила, что легко вижу обоих обнаженными в постели, их сплетенные в супружеской страсти тела. Похоже, мне это было легко сделать, ибо Сэлли всегда рассказывала, как приятна их сексуальная жизнь, как она непременно испытывала по меньшей мере с полдюжины оргазмов.
На меня нахлынула волна ревности. Голова закружилась при мысли о том, что бывший муж лежит в постели Кэролайн, целует ее нагое тело, лобызает и вылизывает у нее пространство между ног, как раньше делал со мной. Я почувствовала, как от ревности и страшной ненависти внутри все сжалось тугим узлом. Затем я представила Сэлли — Тони лобызает и вылизывает ей промежность, а она вздыхает от удовлетворения. Миллионы пар предаются любовной страсти, пока я лежу в одиночестве на своей просторной, холодной постели.
Как раз в это мгновение мною что-то завладело, подвигло меня разрушить изящную семейную ячейку Тони и Сэлли. Хотя у меня появилась ненависть к интимным связям, мне показалось, что сейчас я не отказалась бы от таковой из-за сумбура в голове. Пожалуй, в самом деле я не собиралась давать волю своей ненависти. Сэлли была моей подругой — не могла же я разрушить ее семью из-за того, что погибла моя. Однако теперь я завертелась на стуле и чуть раздвинула ноги.
Тони сосредоточился на пространстве между моих бедер и, застыв, стал изучать мои трусики. Тогда я поняла, что, хоть Сэлли и подруга, а мне хочется нанести удар ей, Тони, любой другой супружеской паре и развеять их мечты. Притворившись, что не замечаю его вожделенного взгляда, я начала играть чайной ложечкой и раздвинула ноги пошире. Его глаза уставились на мои красные трусики, я знала, о чем он думает, что бы ему хотелось сделать, — и тут меня осенило. В течение этих нескольких мгновении моя жизнь резко изменилась. Мой дотла разоренный мир преобразился.
