Игорь Гернрёдер - Жница в зное
Возок — обтянутый изжелта-рыжей кожей короб на колёсах — принадлежал Виджайе, правил сухонький, совсем седой старичок. Крытая повозка, присланная за Акеми из дому, катила следом; возницей был мужчина, неспособный к соитию. Только такие могли служить в именье, которое верховная жрица не оставляла заботой все эти годы, когда Акеми жила при храме.
Теперь он оказывался всё дальше, хотя дорога ещё довольно долго вилась по его землям. За обочинами росли пышные кусты олеандра, потом с обеих сторон подступили масличные деревья. Близился вечер, но девушка ощущала на верхней губе капельки пота. Виджайя, сидя рядом, сняла с головы покрывало: тяжёлые чёрные с блеском волосы были уложены башней. Акеми решила, что дома велит сделать себе такую же причёску: до сих пор, согласно правилу, она носила только косу.
— Я гляжу вон на ту кибитку, которую мы нагоняем, — заговорила Виджайя, — она легка на вид, её везут две лошади. Почему возница их придерживает?
— Я не задумываюсь, — вяло ответила Акеми, не находя в вопросе ничего интересного.
— Размышления приводят к тому, что в повозке, по всей вероятности, едет женщина, — приятным тёплым голосом произнесла опекунша. — Мужчина присматривается, где можно съехать с дороги, дабы, скрывшись от взоров, вкусить усладу любви.
Виджайя окликнула старичка на козлах, приказала обогнать повозку. Когда эта кибитка на двух колёсах оказалась сбоку, Акеми увидела профиль молодого возницы и голову женщины, что сидела позади под пологом. У девушки заблестели глаза: наставница прочла в них уважительное изумление и сказала с весёлым лукавством:
— Разум не менее плоти нуждается в питании, и порой пищи бывает вблизи столько, что можно выбирать острое или сладкое…
Акеми почувствовала на щеках огонь румянца. Как ей хотелось видеть совокупление мужчины и женщины в кибитке!.. Она тянулась мыслями к ним; то же, что проплывало мимо, не поощряло ум к игре усилий. Всё чаще попадались сооружённые из глины и жердей, крытые тростником жилища бедняков, женщины в тёмных накидках пасли овец и коз; в небольших прудах стояли буйволы, погрузившись по грудь в мутную воду. Иногда на отдалении открывался за ярко-зелёными кущами белый фасад здания, где жил богатый землевладелец.
Девушка истомно слабела от желания неожиданности, когда запряжка встала у колодца. Поодаль лежала вросшая в землю выдолбленная колода. Осёдланная лошадь пила из неё воду, чуть всхрапывая. Грёзы, измучившие юницу, обернулись властным сладким ударом, от которого всё её существо зашлось в любопытстве. Около лошади стоял воин в шлеме из толстой кожи, за спиной помещался лук, на боку висел кинжал, длинный и кривой. Руки, обнажённые до плеч, показались девушке восхитительно могучими, одна лежала на лошадиной холке, другую он свободно опустил вдоль туловища. Грубо-мужественное лицо обрамляла чёрная борода. Акеми жадно оглядывала стан воина, глаза впились в место ниже пояса, где оканчивалась короткая безрукавка и под её краем, под синей тканью штанов таилось загадочное и грозное.
Воин посмотрел на лошадей, запряжённых в возок, перевёл взгляд на оконце — Акеми в невольном страхе скрылась, отпрянув назад. Виджайя со своего места также видела воина, но казалось: её привлекают даль, горизонт, небо над ним.
— Скоро мы полюбуемся с холма закатом. Если нахлынет мечтательность, в гостинице выпьем вина… — сказала она не без неги.
Акеми впала в смущение и досадовала на себя. Она стыдилась неловкости молчания, когда смотрела на заход солнца, а виделся воин, желающий её обнять обнажёнными руками. Она представляла себя подхваченной ими, силилась вызвать ощущение их страстной мощи.
Переживание не отпускало и в гостинице. Слуга зажёг в комнате светильник, но Виджайя велела принести ещё три. Зачем ей понадобилось столько света? В эти дни запрещалось есть мясо — Виджайя предложила заказать жаренную на решётке рыбу: её подавали с ореховым соусом. Госпожа осведомилась, не заждались ли еды её слуга-старичок и возница, принадлежащий Акеми. Оба в многолюдном помещении для бедноты уже поглощали похлёбку и горячие лепёшки с маслом.
У хозяина гостиницы имелось вино в бочках, в амфорах. Виджайя выбрала то, что хранилось в бурдюке. За трапезой она обратилась к подопечной:
— Чтобы быть спокойной за тебя, я должна убедиться, в самом ли деле твой слуга бессилен как мужчина.
Акеми не ожидала подобного.
— Если вы так хотите… — сказала осторожно, стараясь показать невозмутимость.
Слуга по имени Баруз, постучавшись, ступил в комнату. Человек не первой молодости, он не был ни крепким, ни щуплым на вид. Виджайя спросила его, доволен ли он своими обязанностями. Тот слабо улыбался большими растерянными глазами. Госпожа ласково повторила вопрос и добавила:
— Если скажешь правду обо всём, что мы хотим знать, то, наверное, получишь место получше.
Слуга, помешкав, проговорил неуверенно:
— Место получше…
— О! Мы видим, какой ты сообразительный! — с поощряющей радостью воскликнула Виджайя. — А теперь ответь, ничего не утаивая, — продолжила она и вкрадчиво и строго, — ты когда-нибудь лежал на женщине, сажал её на колени или женщина ложилась, а, может быть, усаживалась на тебя?
Лицо слуги оставалось недвижным, будто слова пролетели мимо ушей. Вдруг он сказал:
— Давно…
— Ага! Значит, что-либо такое бывало? — с острой живостью подхватила Виджайя.
Человек моргнул, повторил: — Давно… — после чего поведал: — Я служил не там, где теперь. И видел… мужчины и женщины ложились друг на друга.
Акеми заметила напряжённую усмешку на губах опекунши: та с минуту испытующе смотрела на слугу. Потом последовало:
— Сними с себя одежду, как ты снимаешь её в бане.
Человек разделся без тени волнения, точно и впрямь находился в бане, а не перед женщинами. Горящие в масле фитили щедро заливали светом комнату — Акеми впервые в жизни увидела нагое мужское тело. Всё её внимание обратилось на то главное, чем это тело отличалось от женских. Лобок покрывали чёрные волосы, как и у самой девушки, но промежность украшало невиданное ещё дополнение. Свисавший небольшой орган напомнил юнице коровий сосок.
Виджайя приказала слуге приподнять пальцами фаллос и, указывая девушке на его кончик, поинтересовалась:
— Не правда ли, похоже на крошечный рукав, из которого вот-вот высунется кулачок?
У Акеми вырвалось: — Да! — Ей хотелось топнуть ногой, чтобы кулачок высунулся. Наставница велела человеку потрогать мошонку. Юница видела как бы маленькое вымя, поросшее редкими волосами, внутри имелось что-то округлое, твёрдое. Она знала: это яйца. О мужских принадлежностях она слышала от питомиц храма, которые передавали услышанное ещё от кого-то. Несомненно, они добавляли то, что им снилось или было рождено сладострастной игрой их воображения, — рассказы противоречили один другому в подробностях.
Виджайя спросила человека, не набухает ли иногда его орган. Слуга произнёс «нет» с неподдельной лёгкостью. Госпожа налила в пиалу вина:
— Баруз, если ты обманул нас, тебя ждёт кара. Не пей, чтобы она не стала страшнее и беспощаднее. Если же ты говоришь правду, то выпей.
Слуга взял пиалу обеими руками и с охотой осушил её. Госпожа поднялась с покрытой мягкими подушками скамьи и, к ошеломлению подопечной, начала раздеваться. Душа, ум девушки трепетали в состоянии дразнящей неразберихи: то, во что оно вылилось, было решимостью ожидания.
Виджайя стояла совершенно обнажённая. Тело красавицы, несмотря на некоторую полноту, сохраняло чёткость линий и стройность. От него веяло задорной силой, невольно представлялось, каким оно может быть ловким. Женщина приподнялась на цыпочки, покачала упругими бёдрами:
— Баруз, что ты чувствуешь?
Тот упал на колени и поцеловал пол у маленьких стопок с крашеными алыми ногтями.
— Смотри же на меня! — с капризной игривостью потребовала госпожа, поглаживая груди.
Баруз стоял на коленях, снизу глядя ей в лицо. Он был сама послушность. Фаллос по-прежнему висел подсохшим стручком перца. Виджайя повернулась задом и, упершись руками в скамью, уставила круто выпертый округлый зад в лицо слуге.
— Не вздумай тронуть… — сказала искушающе возбуждённо.
— Не вздумаю, нет! — произнёс он тоном клятвенного заверения и спрятал руки за спину; при этом взирал на крупные белые ягодицы с несказанным почтением.
Красавица рассмеялась отрывистым смехом, звенящим, как медь. Выпрямив стан, скучающе вздохнула. Велев Барузу попрыгать на месте и побегать по комнате, предложила Акеми понаблюдать, как забавно болтаются фаллос и мошонка. Девушка развлеклась, её волнение окрасил смешной оттенок. Тут она услышала:
— Ты не забыла, что в безопасности должна быть твоя плоть, и, значит, надо убедиться, как её вид повлияет на слугу?
