Дэвид Галеф - Плоть
— Конечно. — Сьюзен сделала мне неприметный знак, чтобы я возразил, но я сделал вид, что ничего не заметил. Если человек желает порисоваться, то надо предоставить ему такую возможность, хотя бы в лечебных целях.
Макс вернулся к фургону и вытащил первую из множества коробок с книгами. Коробки были чертовски тяжелыми — это было видно по венам, вздувшимся на шее Макса. Естественно, мы не могли больше сидеть на крыльце и равнодушно взирать, как мучается этот несчастный, поэтому Сьюзен ушла в дом готовить фруктовый чай со льдом, а я подошел к фургону, чтобы помочь, несмотря на недвусмысленный отказ.
Максу наконец удалось проделать брешь в завале из ящиков, окружавших мебель. Ничего особенного: письменный стол светлого дерева, две гигантские книжные полки и старый шкаф. К стенкам кузова были привязаны два велосипеда, между которыми Макс проложил одеяло. Теперь он находился в центре, распутывая паутину веревок, которыми были закреплены вещи. Макс здорово вспотел, футболка на груди промокла.
Я сунул голову в кузов:
— Мне думается, вы готовы принять помощь? Знаете, просто больно смотреть, как вы мучаетесь в одиночку, не говоря уже о том, что это прямое нарушение традиций южного гостеприимства.
В ответ смешок и короткая улыбка.
— Ну что ж, будучи в Риме…
Я хотел было сказать, что он находится не в Риме, а на берегах Миссисипи, но в этот момент он всучил мне одну из коробок, и я, сгибаясь под ее тяжестью, вошел в дом. Он последовал за мной с корзиной для грязного белья, в которой находилась завернутая в простыню огромная сковорода, а в ней помещалась гипсовая копия какого-то греческого бога, обернутого листом пористой резины. Видны были только голова и пах. Но это был замечательный пах. Гениталии бога не уступали размерами голове.
— Что это? — спросил я, возвращаясь к машине.
— Что — что?
— Там, наверху. — Я указал рукой на дом.
— Что именно?
Я почувствовал, что начинаю объясняться как аббат.
— Там, в сковороде. В корзине.
— А, это… Это статуя Приапа. Так сказать, затравка для застольной беседы.
— Действительно, похоже на то.
Он пожал плечами, и я понял, что на эту тему он ничего больше не скажет. Мы выгрузили из кузова часть мебели. Когда мы что-то тащили вдвоем, я всегда оказывался впереди, а Макс старался взять на себя большую тяжесть, поднимая для этого свой край. Вскоре я чрезмерно вспотел — работа и в самом деле оказалась потогонной. Но вдвоем она спорилась быстрее, и через полчаса кузов машины опустел. Последними — самыми приятными — предметами были два велосипеда, на один из которых Макс просто сел и покатил вверх по тропинке. Приглядевшись к велосипедам, я убедился, что один был действительно классной дорогой машиной, а второй всего лишь старым потрепанным драндулетом, вроде того, на котором катался я, будучи мальчишкой. Макс поехал именно на нем.
— Гоночный велосипед и грузовой, — объяснил Макс и нажал на педали. У него была сбивающая с толку привычка не смотреть на собеседника при разговоре. Но когда он все же поднимал глаза и смотрел в лицо, это воспринималось вроде как оказанная вам честь.
— Что такое грузовой велосипед? — крикнул я в его удаляющуюся спину.
Макс въехал на велосипеде в прихожую квартиры и соскочил с седла.
— Гоночный велосипед я использую для дальних поездок, для тренировки. Грузовой велосипед у меня для перевозки всяких вещей. Например, я езжу на нем в супермаркет и все подобное.
— У вас нет машины?
Он вернулся, чтобы забрать второй велосипед.
— Нет у меня никакой машины. Я, знаете ли, человек двухколесный. — Он стрельнул в меня мимолетной и резкой улыбкой.
— Это хорошо, но здесь вам понадобится автомобиль, потому что в этих местах нет никакого общественного транспорта.
Трудно было сказать, доставляет ли одиночество ему удовольствие или все же раздражает своими неудобствами. Он неопределенно кивнул и положил руки на руль, словно успокаивая испуганную лошадь. Я хотел было — движимый отчасти вежливостью, отчасти любопытством — предложить ему помощь в распаковке коробок, когда дверная занавеска откинулась и в проеме показалась голова Сьюзен.
— Если вы, портовые грузчики, закончили работу, то не хотите ли попробовать чай со льдом?
Это был способ Сьюзен проявить смесь вежливости и любопытства. На стол было поставлено блюдо с сахарным печеньем. Вскоре мы уже дружно сидели в плетеных креслах на общем крыльце, потягивая этот обязательный на юге напиток, который Сьюзен всегда делала слишком терпким — таким же, какой была и она сама, — так мне, во всяком случае, иногда казалось. Но, как бы то ни было, она знала, как вытянуть из собеседника нужные сведения. Через полчаса мы знали всю подноготную Макса. Тридцать лет, доктор философии, закончил Колумбийский университет по специальности «британская история». Страстный велосипедист, одинокий и свободный. Я видел, как Сьюзен лихорадочно перебирает в уме возможные перспективы, каковых в Оксфорде было немного, если вы не горите желанием стать монахом или положить жизнь на алтарь науки. Сама Сьюзен, закончив университет, кое-как пробавлялась журналистикой, когда я с ней познакомился. После того как мы поженились, она бросила работу и занялась общественной деятельностью в нашем преподавательском городке.
Когда я сказал, что у меня есть знакомая в Колумбийском университете, которая до сих пор возится со своей диссертацией, Макс демонстративно не стал интересоваться ее именем. И дело даже не в том, что они едва ли могли знать друг друга, так как были из разных отделений, но в том, что Макс вообще не хотел говорить о Нью-Йорке. При этом он не прекратил беседу, он просто так повернул разговор, что теперь нам пришлось отвечать на его вопросы. После каждого ответа он одобрительно кивал, словно выставлял нам оценки.
Через пятнадцать минут Макс резко встал, поблагодарил за оказанное гостеприимство и сказал, что ему надо все же заняться коробками. Оказавшись на крыльце своих апартаментов, он достал из кармана ручку и блокнот и что-то черкнул для себя.
— Как ты думаешь, что он написал? — спросил я Сьюзен.
— Не знаю, может быть, «Дон и Сьюзен — запомнить их имена»?
— «Заплатить остаток за прокат фургона», — предположил я.
Мелькнули мысли и о Приапе с его фаллосом. Уже тогда я предвидел, что наш новый сосед станет благодарным объектом для пересудов. В течение следующих двух часов мы слышали шуршание картонных коробок по линолеуму, иногда раздавались звуки падающих предметов и приглушенные ругательства. Около половины четвертого, когда я решил сесть за стол и немного поработать, дверь блока С-7 распахнулась, и на пороге появился Макс в обтягивающих велосипедках и бананово-желтой футболке с надписью «Мерсье». Сквозь жалюзи я видел его разделенным на две половины — так происходило всегда, если я погружался в мир литературы. Все остальное существовало для меня как бы сквозь жалюзи… Сосед был обут в шиповки, вынуждавшие его громко топать при ходьбе. Но всю неуклюжесть как рукой сняло, когда он садился в седло. Туфли как влитые вошли в педали, а сам он, съезжая с холма, грациозно выгнувшись и приникнув к рулю, стал похож на кота. Велосипед был того же цвета, что и футболка, и сверкал, как зеркало…
Выезжая на асфальт, Макс уже набрал приличную скорость. Но по шоссе, спускавшемуся под уклон, он ехал еще быстрее, а на перекрестке проскочил на красный. Мне стало интересно, куда он направился, совершенно не зная местности. Макс пролетел мимо пожарного депо и не колеблясь свернул возле муниципального пруда. Он несся с какой-то непреклонной решимостью, даже мысль о том, что его можно остановить, казалась абсурдной. Как поршни паровой машины, работали его ноги. Я следил за ним сквозь щели жалюзи, как стал делать постоянно с этого момента, пока он не исчез из вида. Исчезнувший божок. Я понимал, что мне не угнаться за ним, но в тот момент, отвернувшись от окна, я поймал себя на мысли, что мне тоже хочется ехать рядом с ним на велосипеде.
2
Большинству людей требуется некоторое время для того, чтобы окончательно переехать на новое место жительства, но Макс управился с этим за одну ночь. Ему удалось это только благодаря невероятному сочетанию целеустремленности и невероятной лени, что я про себя окрестил МАКСимальной эффективностью. Все это означало, что наш сосед вкладывал массу энергии в какое-то дело, чтобы покончить с ним, а покончив, терял всякий интерес. Как Макс позже рассказывал мне, он просто распаковал все свои вещи, не затруднив себя покупкой дополнительной мебели. Так как он последние шесть лет жил в общежитии для выпускников, то все свелось к тому, что три или четыре предмета из его мебели были теперь расставлены на восьмистах квадратных футах линолеума. Один стул стоял на кухне, а второй в кабинете. Он купил в магазине офисной мебели Дэйла металлический письменный стол и одну книжную полку. И то и другое доставили на второй же день после его приезда.
