Эрмес Леал - Я - грозный любовник. История Сида и Алисы
Она глазам не поверила, увидев меня. Нужно ли было мне приходить? Все и так бы забылось – а теперь придется краснеть, просить прощения, а вдруг еще папаша снова набросится на меня с кулаками... Риск, впрочем, оправдан: когда все устаканится, я снова могу натянуть Алису – прямо здесь, в ее родительском доме. Вот бы было круто! Как цивилизованный человек, я понимал, что ничего особенно не случилось. Я догадался, что отца дома не было, остановился посреди гостиной – не для того, чтобы выяснять отношения, а для того, чтобы просто пообщаться с девчонкой лично, а не через письмо, по телефону или электронной почте.
Пилдит тоже не поверил, увидев меня у себя дома. У пацаненка голова совсем квадратная – где ж ему понять!
Я встал лицом к лицу с Алисой, а она, с жалкой улыбочкой, свесила ноги и встала навстречу мне.
– Пойдем поговорим, ладно? – доверительно предложил я, думая, что бы на самом деле могло меня растрогать.
Алиса, не зная, что ответить, взглянула на меня с некоторой опаской – и не без основания, – потом посмотрела на мать, ища у нее поддержки. Да, грубоват я был минувшей ночью – она просила меня остановиться, а я не послушал. Красные – видимо, заплаканные – глаза вопросительно глядели на меня, а я думал, как она себя поведет, если отец ей запретит встречаться со мной.
Мать бросила на меня испуганный взгляд. Она явно нервничала.
– Алиса, можешь поговорить со мной? Очень нужно поговорить... а то зачем же я сюда притащился? Все ведь нормально? – настаивал я и уже подумывал, как бы отсюда свалить. Но слово взяла мать.
– Лучше тебе уйти. Если ты встретишься с отцом, то греха не оберешься. Если он застанет тебя здесь с Алисой, то снова изобьет тебя. Понятно? Мало тебе того, что ты сделал с Алисой? Какого черта тебе еще здесь надо?
Казалось, этой бабе тоже охота броситься на меня с кулаками. Все как будто ополчились против меня. Наконец Алиса – жертва, казалось бы, всей этой истории – тихонечко захныкала, словно маленькая. Как будто я ее побил или что-нибудь еще сделал в этом роде. Отчего же она плакала? Меня пожалела или родители побили? Кому, как не ей, знать, что ее отец так себя повел потому, что был пьяный в стельку. Теперь-то все должно закончиться миром. Поэтому я подошел вплотную к Алисе, покуда ее мать продолжала разглагольствовать, и попытался прикоснуться к ней.
– Прости меня. Я не хотел так. Сам не знаю, как все получилось.
Я попросил прощения. Это все, что я мог сделать. Не глядя на меня и не переставая хныкать, она поплелась из гостиной, насилу ступая, бережно неся черепашку между бедер, избегая всего, что напоминало бы ей обо мне, а матери – о том, как у нее было в первый раз, как это бывает в первый раз у всех женщин, когда мужчина лишает их девственности.
– Пошел вон! А то полицию позову. Чтобы духу твоего тут не было! – процедила мать, надувшись, точно индюшка, и не вынимая сигарету изо рта, отчего дым у нее валил не только из носа, но, казалось, даже из затылка. Она походила на огнедышащего дракона и наверняка в этот миг ненавидела своего китайца – иначе почему она так неряшливо одета и неухожена?
Мальро и Пилдит держались вдали от меня, стояли возле входной двери и наблюдали сцену, похожую на картину из церкви в Жамбейру, где Христа распинают, женщины вокруг плачут, а воины взирают с победным видом. Оба глядели на меня как на сумасшедшего, на трупешник или что-нибудь в этом роде. Да так оно, в сущности, и было. Я действительно сплоховал. Но, честное слово, я с трудом понимал, что происходит. В глубине души мне все же хотелось поговорить с Алисой и выяснить, сможем ли мы и дальше встречаться или нет. Мне нравилось, что она нравится мне. Пока что я был полон приятных воспоминаний о минувшей ночи. Но не более того.
– Простите. Я ухожу. Просто я хотел поговорить с Алисой. Только поговорить, больше ничего. Простите.
Такой уж я есть.
Я никогда никого не боялся. Не боялся кого-нибудь убить, не боялся, что меня убьют. Впрочем, я никого не убивал и никогда не видел умирающего. Но, если нужда заставит, смогу и убить. Знаю, что способен на это, хотя кровь и насилие мне претят. По телевизору – другое дело: там не убиваешь, а только смотришь.
Я – крутой facker. Люди вроде меня проявляют героизм и с легкостью умирают лишь потому, что не отдают себе отчета, что они на линии огня.
Я хочу всегда оставаться самим собой, иначе и жить ни к чему. Я не Бог весть что из себя представляю, но ничем не хуже многих других, с которыми меня пытаются сравнивать.
Выходя из дома, я заметил странную суету возле дверей. Мать в испуге вскочила и выбежала, выпуская из себя дым и издавая звуки, похожие на паровозный свисток. Пилдит и Мальро посмотрели на меня в еще большем испуге, увидев, что кто-то заходит с улицы – должно быть, боялись, что повторится вчерашняя сцена в еще худшем варианте. Я тоже сдрейфил. Китаец, что ли, приперся? Алисы не было. Первым моим побуждением было помчаться к ней в комнату и попросить, чтобы она спрятала меня. Надо было что-то делать, как-то действовать. Косоглазый пулей влетел в дом и бросился ко мне. Сукин сын! Сейчас убьет меня, и никто ничего не сможет поделать. Хреново это все!
– Вот этот! – крикнул он, тыча в меня пальцем.
Вооружен этот придурок не был. Зато двое полицейских, возникших из-за его спины, – были. Точно, были. А с полицией шутки плохи. Сопротивляться бесполезно – себе только хуже сделаешь. Придется подчиниться.
Не повышая голоса, полицейские сказали, что я арестован, надели на меня наручники и вывели из дома. Запихнули в жуткую, вонючую машину. Там я немного успокоился. Ну, отвезут меня в участок – так это полбеды. Я-то думал, что меня прямо сейчас ухайдакают! Долго в участке меня держать не станут. А в этом доме ноги моей больше не будет. Даже чтобы повидаться с Алисой.
Пока меня заталкивали в машину, множество любопытных глаз следило за мной. Кто-то обронил: «Марихуаны накурился, вот и достукался». Я улыбнулся Мальро и Пилдиту. Ничего страшного не будет. Что в наши дни может сделать придурок-отец парню, который против его воли лишает невинности его совершеннолетнюю дочь? За такое никого не сажают. Кто с кем хочет, тот с тем и трахается. Трахнуть – это же не значит убить. Все живые существа на земле этим занимаются.
Я готов был обратить все это в шутку. Я еще не знал, за что меня арестовали и в чем собираются обвинить.
16
Я под арестом. Сегодня день свиданий – только бы мои друзья соизволили явиться. Я в грязной комнате, один-одинешенек, жду, когда они придут. Трудно было мне притерпеться к этому месту, но все же удалось. Когда же меня выпустят? Завтра, может быть, послезавтра – думаю, что надолго здесь не задержусь. Сперва я плакал каждый вечер – так хотелось пойти куда-нибудь развлечься с приятелями! Потом перестал. Плачу я по-мужски – молча глотаю слезы, от которых слюна становится соленой.
Если выживу – ничто мне больше не грозит. Удастся выйти – никогда больше не вернусь в это грязное место, где никому нет пощады, даже тем, кто сидит безвинно, как я. Освобожусь – стану другим человеком, сохранив лишь имя и родство. Стремление выйти на волю пронизывает все мое существо, на которое я поплевывал всего несколько дней назад. Стану совсем другим, потому что меня заставили измениться. Мне отбили охоту трахаться и болтать чего не надо, а в голове – полная пустота.
Меня арестовали за изнасилование.
Меня посадили под стражу по обвинению, что я изнасиловал Алису. Для мужчины нет более тяжкого обвинения, чем в изнасиловании. Хуже некуда. Так поступают больные люди, у которых нет женщины или которые живут с нелюбимой. Эти вообще нелюди.
Что у меня с ними общего?
Никого я не насиловал. Трахаться еще не значит насиловать. Любому я готов это сказать. Кто-нибудь меня услышит и заберет отсюда. И Алисе скажу, что никакого насилия не было.
Когда человек рождается свободным, ему представляется, что за каменными стенами тюрьмы ему остается только умереть. Здесь нет свободы даже для сна. А кто рождается в неволе, тот должен всю жизнь думать, что это единственно истинная жизнь до самой смерти – ведь после смерти-то, наверно, ничего не будет: мы ведь созданы не из той материи, что деревья. Когда умирают деревья, из них делают шкафы, спички и мосты.
Однажды я ощутил жгучее желание умереть. Сейчас уже не припомню, из-за чего это случилось и почему я не наложил на себя руки. Мы, наверно, всегда готовы к смерти. Жизнь от этого становится только интереснее, словно в телесериале. Телевидение я, впрочем, ненавижу. Смотрю только документальные фильмы – в основном про природу. Но здесь телевизора нет, поэтому я ощущаю себя оторванным от действительности.
Масиел, Лампрея, Мальро и Урод явились как будто из иного мира и вошли в комнату, отведенную для скорбных встреч с людьми, оказавшимися вне общества. Могу представить, каково им было идти в это грязное место, где я очутился в окружении таких подонков! Вместе со мной сидели растлители детей, убийцы женщин и негодяи, готовые зарезать родную мать в день ее рождения.
