Анатолий Томилин-Бразоль - В тени горностаевой мантии
– Ах!.. – Анна освободилась от объятий, подошла к краю беседки и, склонившись, оперлась о балюстраду...
В тот же миг он закинул ей юбки на спину...
Увы, поручик ошибался, когда говорил, что сад пуст. Императрица тоже любила иногда пройтись перед сном по дорожкам. Чаще ее сопровождал Орлов, но он был уже довольно давно в отъезде, и государыня гуляла в одиночестве. На беду она выбрала именно этот уголок сада.
Екатерина вышла из-за поворота аллеи прямо напротив беседки, но занятые собою и охваченные страстью любовники не слышали ее шагов. В свете белой ночи императрица сразу узнала свою недотрогу-фрейлину, стоящую в недвусмысленной позе с юбками на голове. Закусив губку маленького рта, чтобы не вскрикнуть, императрица отступила за куст сирени. Там она постояла с минуту, наблюдая, затем, улыбнувшись каким-то своим мыслям, прищелкнула неслышно пальцами, повернулась и тихо удалилась...
На всем обратном пути ее не покидала довольная улыбка, она даже пару раз потерла руки. Впечатление было таким, будто ее величество только что решила для себя некую любопытную задачку.
2Ночью Анна плохо спала. Какие-то люди во сне горячо обвиняли ее в низких поступках. Безобразные карлы гримасничали, высовывая длинные языки, и теснили, теснили ее, а она отступала. Один из них кольнул ее и ранил, испачкав густой слюной. Анна настолько ясно видела кровь, что, проснувшись, схватилась за грудь, и вздохнула с облегчением, почувствовав под тонким полотном привычную упругость. Слава богу, это только сон... Она прислушалась. Где-то далеко погромыхивало, дождь шелестел за окошком и из прихожей доносилось похрапывание Дуняши. Все было вполне мирно. Но откуда тогда этот горький привкус во рту? Странно, раньше подобные приключения не вызывали у нее особых переживаний. Может быть, причина беспокойства крылась в долгом воздержании?..
Анна поднялась, нашла в сумраке чашку с водой, припасенную с вечера Дуняшей. Попила. Потом выдвинула из-под кровати die Nachtvase, в просторечии именуемую ночным горшком, справила нужду и снова забралась в постель. Несмотря на тревогу, быстро уснула, но спала тяжело и встала разбитая и с дурным настроением, чего раньше не бывало. Давешний сон не шел из ума. Анна подошла к зеркалу и внимательно осмотрела грудь, словно ожидала увидеть следы ночной раны. Но мякитишки [32] с розовыми сосцами были без изменений. Она ощупала и обмяла их и немного успокоилась, решив, что причиной кошмара было волнение, испытанное в саду...
После завтрака, пока императрица занималась делами, рассказала Маше Перекусихиной [33] о странном сновидении.
Ей нравилась эта совсем юная девушка, недавно принятая государыней в свой штат. А та всполошилась.
– Ой, душенька, Анна Степановна, сон-то какой худой. Я всего-то не помню, но только он точно не к добру...
Она стала было вспоминать, что сии грезы могли значить, но запуталась и, сознавшись, что сама никогда никаких снов не видит, умолкла. Анна вздохнула.
– Раньше я тоже спала как убитая. Из пушек стреляй...
– Анечка Степановна, – снова заговорила Маша, – а может к Матренушке <Матрена Даниловна Теплицкая [34] – придворная гадалка и шутиха, известная Екатерине еще с той поры, когда она была великой княжной.> сходить. Говорят, она ловка: и сны толкует, и на картах ворожит...
– Господь с тобой, Маша... – отмахнулась Анна. – Пристало ли нам! А ну как государыня узнает, то-то смеху будет. Куды от сраму денемся?
– Полноте. Государыня сами к картам сильную приверженность имеют. И Матренушку уважают. Намедни, как господин граф Григорий Григорьевич отъехать изволили, к себе приглашали.
– Да, ну? Как же я-то пропустила?..
– А то не в ваше дежурство было. Да и Матренушка, так тихонько, сторожко, ровно мышка к государыне то прошмыгнула. А потом уж они и сами от карточной игры пришли...
Известие о том, что дворцовая ворожея приходила к императрице, поразило Анну: Екатерина Великая, просвещенная монархиня, переписка с Вольтером, Дидро и вдруг – деревенская баба-ворожея. Как и все придворные, она знала о существовании Матрены. Не раз потешалась над фрейлинами, бегавшими к той за советами, или просто погадать на картах на очередного суженого да не сряженного. Но чтобы государыня?..
Весь день Анна не могла решить, что делать. А беспокойство не отпускало. И к вечеру, махнув рукой, связала в узелок подарок и отправилась к ворожее.
Матренушка жила в небольшом домике у старой чухонской мызы. Приветливая кругленькая старушка с остренькими глазками, прячущимися в румяных щечках. Подвижная с быстрыми пальцами она одевалась в крестьянское по покрою платье из дорогой материи, повязывая по-деревенски платок на голове. Голос ее был тонок и певуч.
– Проходи, проходи, красавица. С чем пожаловала, кака-така кручинушка привела к Матренушке?
Анна отдала подношение, села и рассказала про сон. Ворожея задумалась.
– Не к добру, не к добру привиделось. Рана в груди для молодушки беду предвещает. А слюни грязные, чужие на своих персях видеть – сулят большое разочарование в любви и тщетные надежды. Языки чужие, длинные, язвящие говорят, жди мол сплетни. Али то, что сокрыть желательно, всплывет беспременно. Вот, давай-ко, я карты на тебя, красавица, раскину...
Анна и не заметила, как в руках у старухи появилась колода карт. Ворожея вынула даму черв и, глянув на девушку, как бы со значением положила перед собой. Оставшуюся колоду она с ловкостью стасовала и выбросила карты на стол, где, перемешав рукою, снова собрала вместе и, еще раз стасовавши, протянула Анне.
– Сыми левою ручкой, голубка. – Но она тут же шустро отдернула руку. И, выставив правую ладонь, запричитала: – А правую-то – позолоти, позолоти, не жалей, тогда и правда будет.
Анна покраснела, полезла в карман юбки, достала ассигнацию в двадцать пять рублей и протянула ворожее. Матренушка внимательно с обеих сторон оглядела банковский билет, разочарованно поджала губы и спрятала его в недра своих одежек. Тем не менее, гадание продолжилось. Она разложила карты в четыре ряда вокруг червонной дамы и, подперев пухлые щечки ладошками, долго всматривалась в то, как они легли.
– Чего сказать тебе, девица, гляди сама. Вот в одном ряду с тобою лежат жмуди – валет, а перед им – семерка. Сие означает, что любима ты военным, красивым и молодым. Да только по обе стороны от тебя семерка и восьмерка бубей, что говорит об измене или о неверности друга сердечного. Но ты не печалуйся. Вот направо две восьмерки: виннова и червова. Предвещают оне новое тебе знакомство. Вини – о неприятельских замыслах против тебя со стороны дамы крестовой. Вот она, врагиня твоя. Зато две девятки по левой руке сулят прибыль. В ней ты и меня, сирую да убогую, не забудь. За то и тебе воздастся...
Долго просидела Анна у ворожеи. Спохватилась, когда уж стемнело. По дороге ко дворцу уговаривала себя, что врут, поди, карты-то, все так говорят. Но избавиться от впечатления не могла. Уж больно все сходилось. И молодой военный, и возможные сплетни, конечно, от толстухи Брюсши. Она – ее ненавистница. Не может милости государыни ей простить.
Уже на пороге фрейлинского флигеля приняла решение быть осторожнее. С поручиком пока не знаться. А за графиней Прасковьей понаблюдать повнимательнее.
Как-то за утренним туалетом, помогая императрице привести себя в порядок, Анна уронила нечаянно полотенце. Екатерина спросила:
– Моя дорогая королефф, вы рассеян, может быть влюблен?..
Анна спохватилась, постаралась взять себя в руки. Какое-то шестое чувство подсказало ей, что запираться не стоит. Зная любовь государыни к правде, она интуитивно выбрала самый верный ход, ответив кротко:
– Нет, ваше величество, это другое – наверное, вздор, нестоящий внимания. Но если у вас найдется время, и вы окажете милость выслушать меня, я расскажу историю своих чувств. Они глупые и я бы не решилась сама. Тем более, что моя исповедь, возможно, возмутит ваше доброе сердце, а может – позабавит...
3В конце мая, когда Двор более или менее обжился в Царском Селе, в один из вечеров в малом кабинете собралось за картами обычное общество. Не было Орлова, и Екатерина собиралась послать за ним, когда дежурный флигель-адъютант доложил, что прибыл гонец из Петербурга.
Вошедший корнет, в запорошенном пылью кафтане с измазанным в копоти лицом, доложил, что в столице пожары. Занялись пакгаузы с пенькой на Васильевском острове. Ветер, раздувая пламя, перебрасывает его с дома на дом, и деревянные строения вспыхивают, как свечки. Целые кварталы до дальних линий – единая стихия огня...
Екатерина выслушала сообщение внешне спокойно, только побледневшие губы, сжавшиеся в тоненькую полоску, выдавали ее волнение.
– Боже мой, но ведь там на Васильевском острову – дом Эйлера. А он так боится пожар, да еще и не видит...
